Дважды рожденные - Дэниел Уолмер

Девушка не могла даже вымолвить: «О нет, Конан!», она лишь крупно дрожала и не сводила с него умоляющих, распахнутых глаз.

Воодушевленный своей дерзкой идеей, мальчик продолжал уговаривать ее:

— Это совсем просто, смотри. Я залезу на самый верх решетки, ты отодвинешь засов, а потом выбежишь и спрячешься за поворотом. Когда она проползет подо мной, я вскочу ей на спину. Она такая длинная, что не сможет развернуться и будет ползти лишь в одном направлении. Ты догонишь ее сзади, и я подтяну тебя наверх, Гэлла! Это единственная наша возможность вырваться отсюда! Она выползет наружу, и мы поедем на ней, как подземные короли!..

Поняв, наконец, бесполезность своих уговоров, Конан сплюнул.

— Вот навязалась ты на мою голову!..

Впрочем, он тут же вспомнил, что, не будь Гэллы, голова его лежала бы сейчас на холодной плите лабрадора и, возможно, соединенная уже не с прежним туловищем. Его дремучей душе было ведомо, однако, чувство справедливости, и сейчас оно, заговорив в нем, побудило взять девушку за руку и вывести из зловонного тупика.

Пройдя несколько шагов, Конан выбрал относительно сухое и мягкое от толстого слоя пыли место.

— Давай посидим, Гэлла, — сказал он, опускаясь на землю. — Да перестань ты дрожать! Отдышись! Если бы со мной была моя мать, она не испугалась бы. Она — настоящая киммерийка. А ты… Какой же Кевин дурак, что хотел на тебе жениться.

Гэлла не обиделась Видимо, душевных сил на обиду у нее уже не было. Она глубоко дышала, полузакрыв глаза и опершись затылком о стену. Факел в руке Конана догорал. От последних его искр он зажег второй факел и воткнул его рукоятью в щель между камнями.

Девушка оправилась от потрясения довольно быстро. Лишь только Конан тоже прикрыл веки и собрался было немного подремать в тиши, как почувствовал на своей шее прикосновение прохладных пальцев. Он открыл глаза и повернул голову.

— О Конан!.. — Гэлла осторожно перебирала камни на Звездном ожерелье. В серых глазах ее, искрящихся не хуже камней, было восхищение. — Неужели Буно подарил тебе это чудо?.. И ему не жалко?..

— Подарил!.. — хмыкнул мальчик. — Еще бы! Да еще сказал, что теперь в нем будет моя жизнь. Ведь оно должно было держать мою голову на теле жука!

— На теле жука? — не поняла девушка.

— Ты что, разве ничего не слышала, когда сидела под столом?!

— Я слышала очень много, Конан… Он так интересно рассказывал о камнях… Но, наверное, я не все поняла, потому что все время думала, как бы не пошевелиться. Я даже сердце свое уговаривала стучать потише, чтобы не услышал Буно

Конан усмехнулся.

— Глупая же ты! — Впрочем, он тут же вспомнил, что зря упрекает девушку: он не рассказывал ей о Шедде, и догадаться, что затеял сотворить с ним старик, Гэлла не могла. — Ну, ладно. Что ты так уставилась на эти камни? Бери их себе, раз они тебе так нравятся.

— Правда, Конан?!.. — Гэлла вспыхнула от радости. — И тебе не жалко отдавать такое чудо?..

— Разве воину подобает носить на шее блестящие камни? Это только старик Буно может обвешивать себя побрякушками, да очень глупые женщины.

Мальчик попытался снять ожерелье, но через голову оно не пролезало.

— Ладно, потом, — сказал он. — Когда мы выберемся отсюда.

— Наверное, я действительно очень глупая, Конан. Но мне трудно отвести от них глаза Двенадцать влюбленных пар. Они теплые, Конан. Они светятся. Они живые. А про детей он ничего не говорил, Конан? У них будут рождаться дети? Если да, то через несколько лет у меня будет много-много таких разноцветных камушков, маленьких и побольше, и совсем больших Я буду дарить их своим детям Я буду одевать их на шею воинам перед битвой, чтобы бирюза и изумруды хранили их от зла, а рубины поддерживали мужество…

* * *

После недолгого отдыха Конан и Гэлла вновь принялись блуждать по сырым подземным лабиринтам, прислушиваясь к каждому стуку и шороху. Несколько раз до них доносились приглушенные голоса, слабые звуки шагов, но, направившись в ту сторону, они натыкались на стену, либо возвращались в тот самый хорошо освещенный проход, где блестела в стене обитая медью дверь.

По словам девушки, от медной двери до выхода на кладбище было совсем близко, шагов тридцать-сорок, но Конан не хотел рисковать. Конечно же, старик не позволит им так легко ускользнуть из его владений. Либо он сам сторожит их у выхода, либо его верные вялые рабы.

Мальчик не терял еще надежды наткнуться на Шедда и с его помощью отыскать спасительную расщелину.

Гэлла начала уставать. Она не жаловалась, но все чаще спотыкалась, то и дело цепляясь за острые выступы породы Конан с факелом шел впереди, и оттого дорога была видна ей намного хуже, чем ему.

Когда Конан совсем было решил остановиться и кое-как переночевать, скорчившись на земле, в одном из глухих тупиков — хотя ночь, несомненно, была уже на исходе, и близился рассвет, — они услышали монотонный ритмичный гул. Пойдя по его направлению, они вскоре увидели провал в каменной толще, светившийся багровыми отблесками горевших где-то внизу факелов. Сделав знак девушке молчать и не трогаться с места, мальчик осторожно подошел к краю провала, встал на колени и заглянул в него. Глазам его предстало довольно большое помещение, почти такое же светлое, как и комната Буно. Такие же прозрачные кристаллы на потолке умножали свет нескольких факелов, дробили их тусклое сияние на тысячи веселых искр. Пол был усыпан множеством необработанных самоцветов. Прямо на каменном полу, не подстелив даже шкур, сидели на корточках, либо стояли на коленях полуголые мертвые воины. Руки их монотонно шлифовали на кожаных кругах кристаллы, а губы выводили столь же монотонную и унылую, и, по-видимому, бесконечную песню. Головы их мерно покачивались, как у пашущих в ярме волов. Одни голоса, безжизненные, шелестящие, как сухой песок, стихали, другие тут же подхватывали

Будет камень чист, как слеза, Будет камень весел, как солнце, Будет камень тверд, как надежда. Будет, будет, будет… Возьми свой камень — верни мою рушу, Возьми свой камень — верни мое сердце, Возьми свой камень — верни мое солнце. Верни же, верни, верни…

Кевин пел и работал вместе со всеми. Голова его была низко опущена, из глаз струились слезы — видимо, от слишком яркого сияния хрусталей, от слишком острых искр голубого камня, который он, шлифуя, медленно перекатывал в пальцах.

Кричите, камни, ведь мы вас режем, Кричите, камни, ведь мы вас колем, Кричите, камни, ведь мы пытаем. Кричите, кричите, камни…

— Что там, Конан? — спросила изнывающая от любопытства Гэлла.