Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило - Лана Туулли

Но прежде, чем кто-либо из собравшейся в прихожей мэтра Вига компании успел сделать шаг или сказать слово, вдруг раздались крики снаружи, где пыжились осаждающие, а потом Башня вдруг содрогнулась и просела, будто на крышу ей обрушилась огромная тяжесть.

Среди внезапно воцарившейся в Башне тишины Ядвига с шумом втянула воздух точеным носиком (на этот раз - человеческим), затем, явно не веря собственным чувствам, прошептала:

- Дракон.

- Какой дракон? – всполошился брат Томас.

- Сердитый, - услужливо подсказал с верхней ступеньки подползший к месту событий нефритовый крокодильчик. Его глазастый брат с удовольствием добавил:

- Дракон Жарьярь из Южного Шумерета. Возраст солидный,  окрас темный, характер вздорный…

- Чего ему здесь надо? – прижал к груди драгоценную влагу Тимофей.

- Вот он, - кивнул третий крокодильчик на застывшего в растерянности дона, - пытался украсть у Жарьяря хвост.

- Пытался обокрасть дракона? – переспросил отец Гильдебран. В голосе его звучало искреннее восхищение и уважение. – А почему ж мы раньше не слышали о таком подвиге?

- А он был пьян, - объяснил Тройной Оракул хором. – Не помнит подробностей.

Тут Башня затряслась от громового рёва, исторгнувшегося из глотки огромного ящера, нашедшего временный приют на крыше, и все присутствующие поняли, что даже если дон Текило в кои-то веки поскромничал, не до конца обворованный дракон помнит всё. И забывать не собирается.

Дон Текило посмотрел на крепко сжимающих секиры, топоры и молоты гномов, перевел взгляд на разбитое оконце. Различил во сумраке окружающей Башню лунной ночи факелы притаившихся крестьян под водительством судебного пристава, прикинул шансы на побег по пересеченной лесной местности, принял решение, что пора паниковать,  уставился в потолок…

Изменил лысинке и почесал подбородок.

Дальше происходило очень много событий. Если отбросить незначительные подробности – всякие там нервные шоки, охи, обещания трезвой жизни, случаи внезапного открытия второго дыхания, третьего глаза и пробуждение спонтанных узконаправленных способностей к предсказанию близкой кончины, остается следующее.

Дракон заревел еще раз, чердак начал крошиться, а по стенам Башни побежали трещины. Монахи, спохватившись, что охраняемое ими имущество несет ущерб, начали препирательство на извечную тему мыслящих слоев любого сообщества макроэргического пространства реальности: «Что делать?» Гномы обобранного до последнего золотого клана Гогенбрутт, на которых начали падать метаемые сторожевым артефактом предметы – всякие там подсвечники, копья, нефритовые крокодильчики, инстинктивно бросились ловить случайно попавшуюся под руку Ядвиге бутыль.

Ограбленный Тимофей заорал на Ядвигу, как она могла.

Та в ответ издала какой-то очень странный звук – вроде бы кошачье фырчание, но идущее откуда-то из глубины ее женской личности, оскорбленное, злобное и пронзительное.

Пока отец Гильдебран пытался оттащить своего сына по вере от разъяренного оборотня, снаружи Башни бесконечно умный, проницательный и предприимчивый судебный пристав велел кинуть чего-нибудь в дракона, чтоб улетел.

Арестовывать преступника, понимаешь, мешает.

Брошенный камень до дракона не достал, разбил еще одну стекляшку в окне гостиной и упал на истощившийся стазисный полог почивающего после возлияний брата Нобеля. А вот вилы, пущенные уверенной крестьянской рукой, попали. Прямо в кончик виляющего драконьего хвоста. Там, где чешуйки самые молодые и тонкие.

Дракон рассердился и выпустил струю пламени. Прямиком на спрятавшихся под ветки лесных гигантов людишек.

В рядах добровольцев кавладорского правосудия возникла легкая паника.

Потом Жарьярь расправил крылья, взмахнул хвостом, чтобы избавиться от застрявшей в нем занозы, спланировал с крыши Башни ниже и попытался обеспечить себя кормежкой – благо  лошади так навязчиво объявляли о своем присутствии.

Люди, разумеется, подумали, что охота идет на них, и принялись хаотично, бестолково, зато часто и много кидаться в пикирующего дракона всем, чем попало.

Конечно, драконьей шкуре весь бросаемый хлам повредить не мог – зато десятый или пятнадцатый брошенный камень сумел сделать то, что до .этого не удалось трем десяткам стрел, двум копьям,  дюжине его кремнистых собратьев и воплям разгневанной Ядвиги. А именно – разбудить брата Нобеля.

Спавший на каминном коврике монах почувствовал, что на спину ему уронили десяток фунтов чего-то очень крепкого. Обиделся.  Возмутился. Поднялся на ноги. И с неоригинальным воплем «Меня – БУДИТЬ?!!!» выпустил в предполагаемого обидчика десяток ледяных игл.

Иглы были острые, величиной с хороший кинжал, и – надо ж такому случиться, - вылетев в оконный проем, попали точно в веко склонившему любопытную голову дракону.

Дракон обиделся.

И со всей мочи полыхнул пламенем в нутро Башни – туда, где гномы, Ядвига и Тимофей пихая друг друга секирами, пища и рыча, боролись с чем-то и за что-то. Брат Томас подлетел вверх на три локтя, в чемпионском броске выхватил спорную бутыль, попытался ее спасти, но не удержал в руках, емкость вывернулась, отлетела к стене и разбилась.

Почему собравшаяся внутри Башни компания не сгорела после первого же драконьего выдоха? Сработали наложенные Вигом заклинания, материализовавшиеся от жара драконьего дыхания сетью рун, опутавших строение снизу доверху. На несколько секунд Башня превратилась в крайне оригинальное украшение Чудурской чащобы – расходящиеся от крыши к основанию вертикальные линии, ветвящиеся рунными завитками, проявились разноцветными огоньками и померцали – увидели бы фокусники, пришлось бы давиться от зависти.

Зато от внутреннего возгорания, причиной которого стало разлившееся спиртное и выпавший из рук атакующего гнома потайной масляный фонарь, защитные руны не спасли. Полыхнуло так, что любо-дорого.

Радостные оранжевые огоньки побежали во все стороны – вверх по лестнице, по монашеским рясам, по платью Ядвиги,  по сапогам гномов, в кухню, в гостиную, выше, дальше…

В гостиной непроспавшийся брат Нобель почувствовал, как кто-то грызет его за пятки, испугался, что это опять какая-то башенная живность подобралась, выражает нижайшее почтение и использует его вместо зубочистки, и скастовал вокруг себя защитный круг из наконечников копий. Превращение деревянного пола в лес из стальных, остро заточенных лезвий оказалось не самой лучшей идеей. От подбирающихся к рясе монаха языков пламени стальные зубья не спасли, а мстительный ящер возьми да и стукни со всего размаху хвостом по Башне – брат Нобель потерял равновесие и шлепнулся вниз. Госпожа Удача решила пошутить, и упал монах прямиком на стальные лезвия, окрасив их кровью и мгновенно потеряв сознание.

Окончательно раздраконившийся Жарьярь учуял запах крови, увидел здоровым глазом картину разрушений внутри атакуемого жилища, примерился и нанес еще один удар хвостом.

Башня не выдержала и начала сыпаться отдельными кирпичиками. Жарьярь подлетел с другого бока, полыхнул огнем на мельтешащих под лапами людей, ударил хвостом  еще раз, и заревел: каменной людской пещерке пришел конец.

Чтобы завершить начатое, дракон развернул крылья, взлетел навстречу полной луне, хорошенько примерился и упал, выпустив когти, прямиком на крышу строения.

Башня затрещала и обрушилась.

Чудурский лес

- Не уберегли, - печально подвел итог брат Томас, наблюдающий за крушением Виговой Башни из-под качающихся сосновых веток.

Клубы пыли взметнулись в воздух над каменными обломками. Северная стена пошаталась и рухнула, рассыпавшись на части. Следом заскрипел, самостоятельно разбираясь на отдельные досочки, сарай. Кудахтающий, токующий, ух-ухающий птичник, стоявший чуть в стороне от бывшего магова жилища, еще держался.

На опушке Леса, приблизительно в двух дюжинах тролльих шагов от свежих, подкопченных руин, умаявшийся во время спасательно-перетаскивательных операций дон Текило  вытер пот с закоптившейся лысины. Из-за столкновения с гномьей секирой вор лишился части просоленных кудрей, брови и часть куртки сгорели, меч благополучно потерялся, шляпа, как всегда… Да была ли у него в последние недели шляпа?

Ядвига мгновенно пришла на помощь – ласковыми словами и нежными прикосновениями поправила, насколько возможно, сожженные драконом обрывки рубахи и  верхней куртки, закусила губку, увидев покрасневшую от близкого соседства с огнем кожу,  и сделала попытку утешить – чисто по-женски устроившись рядом с молчащим доном и по-кошачьи навострив ушки.

Со стороны, где отец Гильдебран и ассистировавший ему брат Тимофей пытались спасти покалечившегося брата Нобеля, раздался многообещающий стон. Раненый открыл глаза и втянул воздух; отец Гильдебран прикрикнул на Тимофея, подсказывая, что действовать надо на третьем энергетическом канале, в пол-касания…