Пилот особого назначения - Александр Зорич

Товарищ Иванов — запасливый и невероятно предусмотрительный сукин сын!

Так думал я, полифонически совпадая мыслями со всей нашей доблестной ЭОН. Начальник потащил в рейд на «Левиафане» целую свору ученых-криптографов, будто точные сведения о характере находок ему на голову свалились. Но ведь проинтуичил, зараза! Как так у него получается?

Уверен, что получается до сих пор. Хотя лет прошло немало, а на момент знакомства был он уже не мальчик. Сколько ему сейчас? Не знаю. Знаю только, что товарищ Иванов ураганит где-то и сейчас — такие люди не умирают!

Признаю: насчет сукина сын — погорячился! Но почему я назвал его предусмотрительным? Извольте: то самое «яйцо Степашина» (красивый золотой предмет в форме куриного яйца тридцать на пятьдесят сантиметров) оказалось книгой. Чем-то средним между дневником и комментариями к Священному Писанию.

Священному? Ну по крайней мере в понимании наших инопланетных оппонентов.

Так вот, наши умники ухитрились «яйцо Степашина» перетолмачить, причем прямо там, на рейдере, пока мы прыгали, отдыхали и снова прыгали через Х-матрицу к родному Грозному.

На мой тупоголовый взгляд задача за гранью выполнимого.

Начнем со «страниц». Видели бы вы те страницы!

Еще в Особом Отделе, где компетентные лица принимали у осназа находки, Степашин умудрился случайно книгу открыть. Он нажал на одну из выемок, которые имелись на поверхности яйца, и артефакт ожил.

С тихим щелчком яйцо раскрылось, выпустив наружу вогнутую поверхность наподобие параболической антенны из тончайшего золотого листа. Изнутри лист покрывали символы: кружочки вокруг точек, соединенные друг с другом разномастными линиями.

— Лев… — выдохнула Александра после того как все отпрыгнули от стола. — Лев… фух-х… хорошо, что это не бомба.

— Хорошо, — согласился Иванов, промакивая лоб платком — проняло даже нашего начальника.

— Прошу извинить! Не ожидал! — Степашин сделался кругом виноватый и подавленный. — Вот я маху-то дал! В самом деле!

— Бросьте, лейтенант, — отмахнулся Иванов. — Кто же мог предположить? Да и сканер не показал внутри активных реагентов… Не бомба. А что, позвольте спросить?

И тут один из бойцов, замкомвзвода Арбузов, помогавший Степашину сдавать материалы, подошел к беспокойной штуковине, заглянул внутрь «антенны» и сказал:

— Да это же книга!

— Основания? — спросил Иванов.

— Ну, я не знаю. Вот эти значки, уж очень они похожи на буквы. Если есть много значков, много букв в одном месте — это книга. Я так думаю, — пояснил незатейливый Арбузов.

В дальнейшем оказалось, что он зрит в корень.

— Будем исходить из предположения, что товарищ младлей прав, — заключил Иванов и «вроде книгу» передали криптографам.

— Коллеги, — сказал младший, когда все наигрались, открывая и закрывая золотой талмуд. — Массивная точка в окружностях, на которые нанизаны менее массивные точки, очень напоминает планету со спутниками.

— Или атомы, — развил аналогию другой.

Как только прозвучало слово «атом», дело дешифровки пошло на удивление быстро. В самом деле, если рисовать графически атом водорода, то будь ты человек, чоруг или лироногий трифибионт из Магелланова Облака, это всегда будет ядро (массивная точка), окружность (орбита) и электрон (немассивная точка на орбите).

Нашли гипотетический символ водорода. Их оказалось на удивление много. Приняли допущение и… короче говоря, заработало. Я не специалист, но на языке химических реакций и физических процессов можно выразить любое, даже абстрактное понятие или действие.

Да и удобно. В самом деле, водород будет водородом в любой точке Вселенной. И это поймут любые, самые далекие инопланетяне.

Закавыка случилась одна, причем сразу. «Сигурд», наш безупречный переводчик, отказался читать поверхность вращения, как на сухом языке геометрии именовалась страница вражеской книги. Пробовали по-всякому, но ничего не вышло.

Оказалось, что проклятые чужаки не умеют ни читать, ни писать, как мы. Даже понимают иначе. Мы читаем текст слово за словом. Они читают сразу всю страницу, постигая ее смысл, не обращая внимания на способ изложения: слова, предложения, стиль и прочие мелочи. Соответственно, никакой орфографии для них не существует. Есть логические да смысловые ошибки — и всё.

Естественно, тупоголовые работяги войны, типа вашего верного повествователя, до таких высоких эмпиреев допущены не были. Зачем? Как я мог помочь при расшифровке? Или, может, Сантуш? Много страниц назад написано: истребитель — парень незатейливый; тангаж, форсаж, крен вправо, крен влево, огонь.

Зато я нагл и ненормален. Сейчас поясню.

Перед последним прыжком к Грозному «Левиафан» пер через космическую пустоту, остужая люксогеновые детонаторы. Мы слонялись по кораблю. Разуваева, Настасьина и меня занесло в двигательный отсек.

Злой, напряженный, как вольтова дуга, инженер-капитан Серапионов выглянул на техническую галерею, которая поверху опоясывала отсек Х-двигателей. Увидел нашу славную компанию, точившую лясы с техниками, и, грозно размахивая дефектоскопом, заорал:

— Заняться нечем?! У нас вибрация по компаунд-экранам! У нас, быть может, трещина в дьюаре! А они болтают! Штих, Семенов, Терешко! Детонаторы остыли?

Упомянутый персонал вытянулся по стойке смирно, поглядел вверх на галерею, а храбрый Штих ответил:

— Никак нет, товарищ инженер-капитан!

— Почему? Почему детонаторы до сих пор не в строю?! Исправить!

— Как же мы исправим, товарищ инженер-капитан? Стандартный режим отрабатывается…

— Я не-е-е знаю! Хоть ссыте на них, хоть друг другу в ладошки, а потом поливайте! Всё! Всем работать!

Свирепый и оскаленный командир БЧ-5 скрылся в корпусе, а Терешко развел руками и попросил нас гулять в другом месте.

— Ну вы же видите! — Извинился он. — У вас свое начальство, у нас свое. Вас БЧ-5 не тронет, а нас сгноит. Так что…

Терешко сделал жест, будто подметал что-то, мы «подмелись» — пошли скучать кто куда.

Я двинул по длинному коридору от двигательного, через четвертый отсек в пятый и на лифте поднялся на верхнюю обзорную площадку. Хотел посмотреть на звезды и предаться бытовым мечтам, на которые времени и сил катастрофически не хватало.

Обзорная показалось пустой — ряды кресел и ни одной волосатой макушки над спинками.

Но, обойдя их, я понял, что ошибся. Центральное седалище оккупировал товарищ Иванов, сгорбившийся над пачкой бумаг.

Он почуял меня и поднял глаза — уставшие, невыспавшиеся, красные.

— Андрей, — сказал он, и я невольно засобирался прочь, но следующая фраза меня остановила. — А ведь я был не прав.

— В чем, товарищ Иванов? — спросил я, переминаясь с ноги на ногу.

— Я настаивал до последнего, что ягну используют математический язык записи и общения. Математика — универсальное средство, одинаковое во всех рукавах Галактики. Химию с физикой я не учел.

— Ягну? — переспросил я.

— Ты присаживайся, Андрей, — Иванов указал на кресло подле себя. — Ягну — так называются наши недобрые знакомые. Эти самые. Стрелявшие в вас над Титаном, спасшие тебя в наотарском лесу, взорвавшие, наконец, Моргенштерн.

Я замер над креслом, а потом тяжело в него плюхнулся.

— Неужели книгу расшифровали?! — Воскликнул я.

— Расшифровали. Не думаю, что мы когда-нибудь сумеем перевести ее дословно, но некоторые смыслы нам открылись. Вот распечатка, — он потряс кипой бумаг.

— Так это же здорово! Разрешите полюбопытствовать, о чем книжка?

Иванов усмехнулся, погладил лысину, пролистнул листы и прищурился в мою сторону.

— А тебе зачем?

Я сделал такое лицо, что Иванову оставалось только расхохотаться.

— Ха-ха-ха! Ладно! Большого секрета нет — ты свой, тебе можно. Это не вполне книга. Это нечто среднее между дневником пилота ягну и комментариями к их… их, если можно так выразится, Библии. Насколько я понял из чтения, в их среде считается комильфо писать религиозные комментарии, перемежая с собственными мемуарами. Потом — когда и если — пилот умирает достойно, его записи увековечивают на золоте и хоронят вместе с ним.

У меня возникла тысяча вопросов. Две тысячи.

Еще бы!

Начальник наш замордовался настолько, что броня его непрошибаемая дала трещину, и наконец с ним можно потолковать, да еще по такому любопытному поводу!

В результате я задал самый идиотский вопрос.

— Пилот? А как его зовут, выяснили?

— Представь себе. В нашем понимании имен у них, судя по всему, нет. Есть позывной, который напрямую коррелирует с иерархическим статусом и заслугами. Наш клиент — очень и очень заслуженная персона, точнее, персоны. И звали его — или их — Позитрон Первый.

— Господи! Что за имя такое! — Удивился я.