Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Всенепременно! Вот просто сию секунду… Федор, сними немедленно эту дрянь!

Случившийся рядом Шматов, которому эта вывеска не нравилась с самого начала, с готовностью сорвал ее и остановился в нерешительности.

— А куды ее девать?

— В… — тут же уточнил адрес кондуктор, вызвав взрыв хохота у расходящихся гостей.

— Гусары, молчать! — покачал головой смеющийся Шеман.

Что касается несколько перебравшего гардемарина Майера, то он и вовсе решил никуда не идти, а на правах старого приятеля Будищева завалился спать прямо на его походное ложе.

— Можно я здесь прилягу? — запоздало поинтересовался он у Дмитрия.

— Валяй, — махнул рукой тот, прикидывая тем временем, где устроиться самому.

Однако, на Майера, как это часто случается с подвыпившими людьми, нашел стих поговорить.

— Скажи, пожалуйста, ты ведь восхищаешься Скобелевым? — неожиданно спросил он.

— Очень! — хмыкнул Будищев.

— Мне кажется, ты что-то не договариваешь! Нет, серьезно, этот случай с красноводцами он ведь… просто невероятен!

— Эх, Сашка-Сашка, — покачал головой кондуктор. — Михаил Дмитриевич, конечно, блин, гений. Солдаты тогда реально на измену подсели и чтобы их из ступора вывести, наверное, можно и шагистикой позаниматься, благо из текинцев стрелки как из дерьма пуля. Только вот вы-то не фига не гении! Пройдет лет двадцать-тридцать и его нынешние ординарцы станут точно так же перед немцами или еще кем-нибудь выделываться. И вот тогда наши кровью умоются… ты спишь что ли? Ну и ладно, один хрен ничего не поймешь сейчас.

Договорив свой монолог, Будищев зевнул и, недолго думая, улегся рядом с приятелем, после чего укрывшись буркой мгновенно заснул. А вот хорошо слышавший его Шматов задумался. Несмотря на всю свою кажущуюся простоту, Федор дураком не был и прекрасно понял, о чем говорит его боевой товарищ. Не раз и не два ему приходилось видеть, как начальство посылает солдат на убой, ради достижения непонятных ему целей. «Это верно, не берегут генералы нашего брата», — вздохнул он, но тут же поправился: — «Однако же Скобелев не такой, он солдата любит»!

Как и многие другие офицеры, всю жизнь прослужившие на Кавказе, полковник Вержбицкий частенько сквозь пальцы смотрел на мелкие нарушения устава или формы одежды. А потому, когда ему доложили о вызывающей вывеске над палаткой Будищева, он не стал сразу принимать карательные меры, а позвал к себе капитана Полковникова, чтобы сначала выяснить все подробности. Тот, разумеется, не стал ничего скрывать и чистосердечно поведал обо всем своему командиру, не поскупившись на краски.

— Что так и сказал, «только его величество может отменить»? — озорно блеснув глазами, переспросил он.

— Так точно, Антон Игнатьевич!

— Вот, сукин сын, — захихикал начальник гарнизона.

— Так ведь он прав, — пожал плечами капитан.

— То-то что прав. Ничего, я и без государя императора найду, как его прижучить.

— Осмелюсь заметить, кондуктор Будищев проявил себя в деле в высшей степени…

— Не нахваливай, Петр Васильевич. Сам знаю, что этот морячок — вояка каких мало! Ну, а посему поступим так: кто везет, того и нагрузим! Хе-хе.

— Это уж как водится, — скупо улыбнулся артиллерист.

— Прикажи-ка ему явится ко мне, скажем, после обеда.

— Да он и сейчас здесь. В приемной сидит.

— Вот как? И зачем же?

— Есть у него небольшой прожект по поводу использования митральез. Хочет предложить вашему благосклонному вниманию.

— Нашел время, — поморщился полковник, не любивший прожектеров. — Дело хоть предлагает, или так?

— Как вам сказать, Антон Игнатьевич. Задумка вроде не плохая, да и много не потребует, а пользу может при удаче принести не малую.

— Зови, коли так. Послушаем.

Капитан кивнул и через минуту перед Вержбицким предстал Будищев, одетый против обыкновения в мундир и благоухающий вежеталем.

— Здравия желаю, вашему высокоблагородию!

— Проходи-проходи, голубчик, — хитро улыбаясь, пригласил его полковник. — Экий ты сегодня, право слово, нарядный, посмотреть приятно. А то ведь обычно, прости господи, абрек абреком! Ну-ка расскажи нам Петром Васильевичем, что ты там надумал?

— Благодарю, ваше высокоблагородие, — почтительно отозвался Дмитрий и выложил на стол небольшой эскиз.

На нем была изображена повозка, на который был установлен пулемет на треноге и пунктиром указаны места для ящиков с пулеметными лентами. Рядом вид сверху с указанием сектора обстрела, а внизу указан вес повозки, как пустой, так и с грузом, ясно показывающий, что пары лошадей для перевозки будет вполне достаточно.

— Любопытно, — подслеповато прищурился начальник гарнизона, затем извлек из кармана пенсне и немного конфузливо водрузил его себе на переносицу.

— И давно ты это придумал?

— Давно, господин полковник.

— Что же раньше молчал?

— Никак нет. Я с самого начала именно такой вариант и предлагал, вот только армейские генералы меня и слушать не захотели, а на флоте такие телеги без надобности.

— Не захотели слушать, говоришь?

— Так точно. Для них митральеза, это что-то вроде пушки, а стало быть, нужен лафет.

— А для тебя это, значит, не пушка?

— Нет!

— А что?

— Средство поддержки пехоты в бою.

— И для этого ты хочешь, чтобы она была подвижной?

— Так точно!

— А эти, как их, треноги есть?

— Только одна. Но по ее образцу можно изготовить еще хотя бы три штуки. Тогда половина морской батареи будет стоять на стационарных позициях, а вторая сможет маневрировать во время боя, затыкая своим огнем в случае надобности прорехи в обороне или наоборот, прижимая обороняющегося врага к земле, давая нашей пехоте подобраться к нему поближе перед атакой.

— Дельно, — согласился Вержбицкий. — А что делать, если у противника такие штуки появятся?

— У текинцев вряд ли, — покачал головой Дмитрий, а вот если у немцев или еще кого, тогда кровью умоемся!

— И что тогда?

— Тут либо хороший стрелок нужен, чтобы не давать расчету вести огонь, либо давить артиллерией. Если огневая точка открыта, то шрапнелью, а если под крышей из бревен и грунта, только гранатами ковырять.

— Это же сколько снарядов понадобиться, чтобы с четырех верст расковырять? — нахмурился полковник.

— Если с четырех верст — эшелон. Только надо не палить в белый свет как в копеечку, а подкатить в упор на прямую наводку и влупить так, чтобы только ошметки в разные стороны полетели!

— Куда же ты ее подкатишь, дурень! — возмутился Вержбицкий. — Твой же пулемет всю прислугу на тот свет отправит, пока они катить будут!

— А вот для этого, — ничуть не смутился Будищев, — на пушках, для прикрытия расчета должны быть щиты!

С этими словами он выложил на стол еще один эскиз с дальнобойным орудием образца 1877 года, на котором был закреплен склепанный из листовой стали щит. Причем, рисунок был настолько подробным, что на нем выделялись даже нарисованные заклепки, прорези для прицельных приспособлений и тому подобные детали.

— И это давно придумал? — испытующе прищурился начальник гарнизона.

— Давно!

— И генералом показывал?

— Так точно!

— Что сказали?

— Что не годится русскому солдату от врага прятаться!

Судя по всему, иного ответа полковник и не ожидал, отчего на его лице появилась горькая усмешка. Во время Кавказской войны Вержбицкий со своими подчиненными не раз и не два подвергался обстрелу, когда они выкатывали свои медные единороги на позицию, чтобы разрушить вражеские укрепления. Среди горцев было немало хороших стрелков, буквально расстреливавших из своих штуцеров русских артиллеристов, но они, не взирая ни на что, продолжали катить тяжелые пушки, теряя одного товарища за другим. А ведь оказывается, выход есть!

— Ладно, — нахмурился старый артиллерист. — Слава богу, у текинцев этих твоих митральез нет, и не будет, так что со щитами пока погодим.

— Ваше Высокоблагородие, — заглянул к ним капитан Мельницкий, выполнявший обязанности начальника штаба отряда.