Бешенство небес - Лев Жаков

– Я думал, они растут, – произнес Лиг. – Из детенышей, ну как все... А их, выходит, собирают... как корабль? Сшивают? Или...

– Нет, это ремонт, а не сборка, по-моему, – возразила девушка. – Гляди, вон еще...

Щупальца тем временем покрыли щель между половинами медузоида чем-то прозрачным и пузырящимся – вспенившись, оно тут же застыло, склеив кожу. Тварь вздрогнула, будто пробуждаясь, конечности затрепетали, и она поплыла к стене цилиндра. С другой стороны из глубины желейного пространства уже появилась другая, меньших размеров, с почти оторванным щупальцем и глубокой раной на боку. Перед цилиндром существо помедлило, а после вплыло внутрь сквозь стену и тут же застыло. Кольчатые отростки изогнулись и подхватили его, вытянув на середину цилиндра, принялись обрабатывать рану.

– Это, может, один из тех, кого серапцы ранили. – Арлея оглянулась, вспомнив о недавнем сражении.

И увидела с десяток человеческих силуэтов, приближающихся сзади.

– Они все-таки за нами гонятся! – Схватив Эрлангу за руку, девушка поволокла его в обход цилиндра-мастерской. – Лиг, не отставай!

Омываемые волнами густой желтизны, они шли в глубь мягкого мира. Бежать стало невозможно, чем дальше, тем с бо€льшим трудом давался каждый шаг. Арлея позабыла про недавний испуг, позабыла про стыд: слишком необычным было все вокруг. Ко всему прочему, теперь землю сменило какое-то странное вещество, очень напоминающее алмаз, – та основа, из которой и выросла желейная гора.

– Я вот еще думаю, – обратилась она к боцману, когда преследовательницы немного отстали. – Медузоиды, наверное, на два вида делятся. Не знаю, как они рождаются, может, из этих мелких жуков прозрачных? В общем, одни после рождения так и остаются... ну, только из мяса, то есть животными. А других потом в цилиндре – или, может, их тут несколько – разрезают напополам и вставляют им внутрь скелет такой... как бы механический. Ну как в человека можно железо вставить, штырь вместо кости, если она сломается, или еще что – короче, в машины их превращают. Те, что мягкими остаются, могут с кальмарами срастаться, вернее, кальмары с ними срастаются, а те, что со скелетом, – они как механизмы, отдельно.

– Я как-то одного тхайца знал, так у него механическая нога была, – вставил боцман. – Не протез какой железный, а вся нога – рычаг в ей, шестерня, моторчик, клапаны... Он говорил, ему в Бултагари сделали и прям в его тело вставили, вот... Глядите, кошка зеленая!

В бледно-рыжей каше росло несколько деревьев, и под одним лежала большая кошка. Котята тоже были здесь, свернулись клубками возле ее бока и спали. Когда путники подошли ближе, зверь поднял голову, уставился на них желтыми глазами. Потом зевнул, показав пасть, полную острых зубов.

Вскоре сзади вновь показались медузоголовые – и больше уже не отставали, наоборот, постепенно приближались. Идти было все сложнее, вязкий свет стал почти коричневым, дышалось тяжело. Несколько раз путники проходили мимо деревьев, чьи ветки на концах становились прозрачными и расходились во все стороны сеткой желейных нитей, жилками, которые в конце концов не то срастались с окружающим пространством, не то растворялись в нем, соединяя мягкую гору с растениями, как кровеносные сосуды связывают тело с внутренними органами.

Когда они миновали рощу, Арлея в очередной раз оглянулась: преследовательницы были совсем близко. Но и до центра горы оставалось недалеко, путники уже отчетливо видели ствол центрального дерева шириной в три обхвата.

– Капитан наверху, в кроне, – сказала Арлея. – Надо туда залезть. А потом вниз как-то... не знаю как, они ведь за нами, наверно, полезут или внизу дожидаться станут. А пушку я в озере оставила.

– Шашку по им! – решительно сказал юнга.

– Нет, не выйдет. Как ты ее бросишь здесь? Это будто в воде бросать, она тебе сразу под ноги упадет.

Они теперь не шли, а скорее плыли, упираясь ногами в дно, накреняясь вперед и разгребая световую жижу перед собой. Свет набивался в рот, щекотал горло.

– Глотку забивает. – Голос боцмана доносился глухо, будто откуда-то из глубины облаков.

– Это же только свет, – возразила Арлея. – Просто густой очень, вроде такой... сжиженный. Он не может вреда принести.

– Все, пришли, – пробубнил над ухом Эрланга.

Здесь текущая от озера облачная река исчезала в темном провале, одном из нескольких, что зияли под корнями исполинского дерева.

Арлея поднималась второй, за ней двигался Лиг, впереди – Эрланга.

Изнутри ствол исполина наполняла густая световая каша. Глянув вниз, Арлея поползла быстрее. Наверное, оно проросло здесь, как финиковое дерево, решила девушка. Она знала, что эта порода возникает сначала в виде небольших веточек на ветвях других деревьев. Опустив к земле корешки, они растут подобно виноградной лозе или вьюнку: закручиваются вокруг ствола, оплетают его, но при этом не остаются мягкими, как виноград, а покрываются обычной древесной корой. В конце концов финиковое дерево образует нечто вроде цилиндрической решетки, «надетой» на ствол растения, затем решетка эта превращается в трубу. Много лет дерево-основа продолжает жить, постепенно слабея, и умирает, после чего долгое время гниет, пока не исчезнет, так что финиковое дерево становится полым.

Кора имела бледно-желтый, с легким красноватым оттенком цвет. Стенки трубы были извилистыми, со множеством изогнутых сучьев, утолщений и прорех, сквозь которые виднелось окружающее.

– Совсем дышать тяжело, – пробубнил боцман снизу, и Арлея пробормотала в ответ: «Потерпи», – но едва слышно, потому что слова давались с трудом, будто она говорила, набив рот хлебным мякишем.

Они находились в центре чужого пространства. Тяжелый багровый свет висел неподвижно, наполняя ствол вязкой массой крупных лохматых пылинок, хлопьев и комков мерцания. Световые мухи толкались возле лица, забивали рот, норовя проникнуть в горло при каждом вдохе, щекотали нёбо так, что непрерывно хотелось чихать. В нос будто натолкали ваты. А еще свет мягко, но неприятно давил на глазные яблоки.

– Не вижу их, – сказала Арлея. – Лиг, они за нами?..

После паузы снизу донеслось:

– Ага. Близко, ваш’милость, хоть и отстали немного, когда мы сюда пролезли.

В ствол они проникли через одно из отверстий под корнями, куда вливались облака. Сквозь широкую прореху эфирный пух тек в глубь земли, в зеленоватый полумрак. У самого дерева медузоголовые серапихи почти нагнали путников, а теперь поднимались следом. За все время дикарки не издали ни звука, и Арлея недоумевала: как они общаются, как добиваются слаженности действий? Или у захвативших их медузоидов какой-то свой, незаметный для других способ общения, особый язык?