Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кем и кому? — задал вопрос Зиллейби.
Мистер Либоди покачал головой.
— Этого, возможно, мы никогда не узнаем, хотя отчасти это было уже испытанием для всего Мидвича. Мы ведь могли отринуть навязанную нам ситуацию, а мы ее приняли и вышли из нее с честью.
— Что ж, — грустно улыбнулся Зиллейби, — будем надеяться, что мы не совершили ошибки.
Мистер Либоди, казалось, удивился.
— Так а как же иначе?..
— Не знаю. Разве можно что-либо знать наперед, если имеешь дело с чужаками?
На том они и расстались. Мистер Либоди отправился по своим делам, а Зиллейби — в глубокой задумчивости — продолжал прогулку. Из задумчивости он вышел, лишь когда оказался на площади. Его внимание привлекла миссис Бринкман, которую он увидел еще издалека. Только что она толкала перед собой новенькую, сверкающую лаком коляску и вдруг внезапно остановилась, с беспомощной растерянностью глядя на ребенка. Вынула его из коляски и отошла к Мемориалу. Там уселась на ступеньку, расстегнула блузку и дала ребенку грудь.
Зиллейби продолжал идти вперед. Приблизившись к миссис Бринкман, он вежливо приподнял свою изрядно поношенную шляпу. На лице миссис Бринкман появилось выражение негодования. Она покраснела, но не шевельнулась.
Затем, как если бы Зиллейби сказал ей что-то, она заговорила, будто оправдываясь:
— Но это же естественно, не правда ли?
— Моя дорогая леди, это классика! Один из величайших символов жизни, — заверил ее Зиллейби.
— А тогда поскорее убирайтесь отсюда! — выкрикнула она и заплакала.
Зиллейби колебался.
— Не могу ли я быть чем-либо…
— Можете! Убирайтесь! — повторила она. — И уж не думаете ли вы, что я по своей воле устроила для вас это представление? — Голос ее прерывался от слез.
Зиллейби по-прежнему никак не мог решиться уйти.
— Она голодна, — сказала миссис Бринкман. — Вы бы поняли, каково это, если бы ваш ребенок был ребенком Потерянного дня. А теперь, умоляю вас, уходите.
Для продолжения разговора время было явно неподходящее. Зиллейби еще раз приподнял шляпу и исполнил наконец просьбу миссис Бринкман. Он шел, в удивлении морща лоб, чувствуя, что какая-то информация явно прошла мимо него — что-то от него скрыли.
Когда Зиллейби одолел половину подъездной дорожки к Кайл-Мэнору, внезапный гудок автомобиля заставил его отступить на обочину, чтобы пропустить машину. Та, однако, не промчалась мимо, а остановилась.
Повернувшись, он увидел не пикап торговца, как ожидал, а маленький черный автомобиль, за рулем которого сидела Феррилин.
— Дорогая! — воскликнул Зиллейби. — Очень рад тебя видеть! А я и не знал, что ты собиралась к нам. И почему мне никогда ничего не говорят…
Но Феррилин не ответила на его улыбку. Лицо ее было бледным и усталым.
— Никто и не знал, что я приезжаю. Включая и меня. Я совсем не собиралась ехать. — Она поглядела на ребенка, лежавшего в складной кроватке на сиденье рядом с ней. — Он заставил меня приехать, — тяжело вздохнула Феррилин.
Глава 13
Одно к одному
Первой на следующий день в Мидвич из Норвича вернулась со своим ребенком доктор Маргарет Хэксби. К этому времени мисс Хэксби уже не числилась в штате Грейнджа, она уволилась оттуда два месяца назад, но тем не менее явилась именно в Грейндж и потребовала, чтобы ее приютили. Двумя часами позже приехала мисс Диана Даусон — откуда-то из окрестностей Глостера, тоже с ребенком и с требованием приюта и заботы. С ней было легче, чем с мисс Хэксби, так как она все еще состояла в штате лаборатории, хотя до конца ее отпуска оставалось несколько недель. Третьей прибыла мисс Полли Растон из Лондона, тоже с ребенком, тоже в полном расстройстве чувств, и обрела пристанище у своего дяди — преподобного Губерта Либоди.
Через день примчались еще две бывшие сотрудницы Грейнджа, тоже с детьми. Они, хотя уже и расстались с этой службой, без обиняков дали понять, что считают Грейндж обязанным обеспечить им жилье в Мидвиче. В полдень того же дня прибыла с ребенком молодая мисс Дорри, проживавшая в Давенпорте, где служил ее муж. Она заняла собственный пустующий коттедж.
А на следующий день из Дарема, захватив ребенка, приехала последняя из числа пострадавших в Потерянный день сотрудница Грейнджа. Официально она находилась в отпуске и потребовала немедленно предоставить ей помещение. Последней вернулась мисс Латтерли с ребенком мисс Лэмб, срочно покинувшая Истберн, куда она в свое время вывезла мисс Лэмб на поправку.
Отношение к этому потоку мам с детишками было сложным. Мистер Либоди тепло встретил племянницу, хотя ее приезд и повлек за собой некоторые изменения в образе жизни викария. Доктор Уиллерс был ошарашен и огорчен, равно как и миссис Уиллерс, которая боялась, что такой поворот событий заставит доктора отложить столь нужный ему отпуск, об организации которого она уже начала хлопотать. Гордон Зиллейби хранил вид человека, с завидным спокойствием изучающего интересный феномен. Без сомнения, лицом, на которое такое развитие событий оказало наибольшее воздействие, был мистер Гримм. На его физиономии поселилось выражение постоянной тревоги.
На Бернарда посыпались отчеты, требовавшие принятия срочных мер.
Джанет и я считали, что первый и, вероятно, самый трудный период уже позади, что дети появились на свет, не вызвав всеобщего любопытства к обстоятельствам их рождения, однако если Бернард по-прежнему заинтересован в сохранении тайны, то нынешнее развитие событий требует немедленного вмешательства. Необходимо разработать планы организации ухода за детьми, их воспитания и т. д., причем все это должно быть поставлено на прочную официальную основу.
Мистер Гримм сообщил, что отклонения от нормы у его сотрудниц достигли такого размаха, что без вмешательства в это дело высших сфер может завариться ужаснейшая каша.
Доктор Уиллерс посчитал необходимым изложить свои соображения в трех докладных записках. Первая была переполнена медицинской терминологией и носила сугубо официальный характер. Вторая выражала его мнение, изложенное человеческим языком, и предназначалась для лиц без медицинского образования. Среди главных положений этой записки было следующее:
«Родились живыми — 100 %, в результате чего на свет появились 31 мальчик и 30 девочек данного типа. Хотя наблюдения по необходимости имеют поверхностный характер, можно отметить следующие общие для всех детей черты.
Самое поразительное — глаза. По своему строению они, по-видимому, не отличаются от наших. Однако радужная, как мне кажется, имеет совершенно уникальную окраску — она яркого, можно сказать, светящегося золотого цвета, причем этот цвет у всех детей имеет совершенно одинаковый тон.
Волосы отменно мягкие и тонкие, по цвету приближаются к светло-русым.
Под микроскопом, в сечении, волос плоский
