Колеса фортуны - Герберт Уэллс

Мысли мистера Хупдрайвера обратились к будущему. Что она собирается делать? Что они оба будут делать? Его размышления потекли по более серьезному руслу. Он спас ее. Это был прекрасный, мужественный поступок. Но она должна вернуться домой, несмотря на эту ее мачеху. Он должен настоять на этом — решительно и твердо. Она, конечно, не из робкого десятка, но все-таки… Интересно, есть ли у нее деньги? Сколько стоит билет второго класса от Хейванта до Лондона? Конечно, платить придется ему — это естественно, ведь он мужчина. А должен ли он отвезти ее домой? Он тотчас представил себе трогательную картину возвращения. Там будет, конечно, мачеха, раскаявшаяся в своей неописуемой жестокости — ведь и богачи иногда страдают, — и, может быть, один-два дядюшки. Слуга объявит: «Мистер… — опять забыл эту проклятую фамилию! — мисс Милтон». Обе женщины зальются слезами, а на заднем плане — фигура рыцаря в красивой, почему-то совсем новой спортивной куртке. Он будет скрывать свои чувства до самого конца. И, лишь покидая дом, остановится на пороге в позе, достойной Джорджа Александера, и медленно, упавшим голосом произнесет: «Будьте добры к ней — будьте к ней добры!» — и уйдет с разбитым сердцем — это уж каждому будет ясно. Но все это дело будущего. А пока придется завести разговор о возвращении. На дороге никого не было, и он быстро нагнал Джесси (размечтавшись, он отстал).

— Мистер Денисон, — начала она и неуверенно добавила: — Ведь вас так зовут? Я очень забывчива…

— Совершенно верно, — сказал мистер Хупдрайвер. («Разве Денисон? Ну, ладно, Денисон, Денисон, Денисон… Что такое она говорит?»)

— Я хотела бы знать, насколько вы готовы помочь мне.

Чертовски трудно ответить на такой вопрос, не потеряв управления машиной.

— Можете положиться на меня, — оказал мистер Хупдрайвер, выравнивая отчаянно завихлявший велосипед. — Уверяю вас, мне очень хочется вам помочь. Обо мне вы не думайте. Я всецело к вашим услугам. (Какая досада, когда не умеешь как следует произнести такие слова!)

— Вы понимаете, мне так неловко…

— Я буду очень счастлив, если хоть чем-то смогу вам помочь…

Последовала пауза. За поворотом открылась лужайка между живой изгородью и дорогой, заросшая тысячелистником и таволгой; в траве лежало упавшее дерево. Она спешилась, прислонила велосипед к камню и села.

— Здесь мы можем поговорить, — сказала она.

— Хорошо, — выжидающе сказал мистер Хупдрайвер.

Она сидела, упершись локтем в колени, положив подбородок на руку, и глядела в одну точку.

— Видите ли, — помолчав немного, сказала она, — я решила жить самостоятельно.

— Разумеется, — сказал мистер Хупдрайвер. — Это вполне естественно.

— Я хочу жить и узнать, что такое жизнь. Я хочу учиться. Все и вся торопят меня, а мне нужно время, чтобы подумать.

Мистер Хупдрайвер был озадачен и в то же время восхищен. Удивительно, как ясно и гладко она говорила. А впрочем, легко человеку говорить ясно и гладко, когда у него такое горлышко и такие губки. Он знал, что ему далеко до нее, но все же старался, как мог.

— Если вы позволите им толкнуть вас на необдуманный шаг, о котором вы потом пожалеете, это будет, конечно, очень глупо, — сказал он.

— А вы не хотите поучиться? — спросила она.

— Я как раз сегодня утром думал об этом, — начал он и запнулся.

Она была слишком занята своими мыслями и не заметила, что он умолк на середине фразы.

— Я иду по жизни, и она пугает меня. Мне порою кажется, что я пылинка, севшая на колесо, — оно вертится, и я вместе с ним. «Что я тут делаю?» — спрашиваю я себя. Просто существую, и все? Я задавалась этим вопросом неделю назад, вчера и сегодня. А дни проходят, заполненные всякими мелочами. Мачеха возит меня по магазинам, к чаю приходят гости, появляется новая пьеса — идешь на нее, чтобы убить время, а то едешь в концерт или читаешь роман. А колеса жизни все крутятся, крутятся. Это ужасно. Мне хотелось бы сотворить чудо, как Иисус Навин, и остановить их, пока я не додумаю всего до конца. А дома это невозможно.

Мистер Хупдрайвер погладил усы.

— Да, — сказал он задумчиво. — Жизнь идет своим чередом.

Листья деревьев шелестели под легким летним ветерком; пух одуванчика взлетел комочком над зарослями таволги, ударился о колено мистера Хупдрайвера и рассыпался на множество пушинок. Они полетели в разные стороны и, когда ветерок затих, опустились на траву — одни, чтобы прорасти потом, другие — чтобы погибнуть. Мистер Хупдрайвер следил за ними, пока они не исчезли из виду.

— Я не могу вернуться в Сэрбитон, — сказала Юная Леди в Сером.

— Что?! — вырвалось у мистера Хупдрайвера, и он схватился за усы. Это была полная неожиданность.

— Понимаете, я хочу писать, — оказала Юная Леди в Сером, — писать книги и переделывать мир. Творить добро. Я хочу жить самостоятельно и распоряжаться собой. Я не могу вернуться. Я хочу стать журналисткой. Мне говорили… но я никого не знаю, кто мог бы мне помочь. Мне не к кому обратиться. Есть, правда, один человек — это моя школьная учительница. Если бы я могла написать ей… Но как я получу ответ?

— Хм, — с чрезвычайно сосредоточенным видом произнес мистер Хупдрайвер.

— Вас я не могу больше затруднять. Вы и так пришли мне на помощь… с риском для себя…

— Какие пустяки! — возразил мистер Хупдрайвер. — Я, так сказать, вдвойне вознагражден тем, что мог это сделать.

— Это так любезно с вашей стороны. В Сэрбитоне все напичканы условностями. А я не желаю считаться с условностями — ни за что. Но нас держат в таких тисках! Если бы только я могла сбросить с себя все, что мне мешает! Я хочу бороться, завоевать свое место в жизни. Хочу быть сама себе хозяйкой, хочу сама найти свой путь. А мачеха возражает против этого. Сама она делает, что ей заблагорассудится, а меня держит в строгости, чтобы успокоить свою совесть. И если я вернусь сейчас к ней, вернусь побежденной…

Она предоставила его воображению довершить картину.

— Понятно, — сказал м-истер Хупдрайвер.

Он должен ей помочь. В уме он решал сложную арифметическую задачу с пятью фунтами шестью шиллингами и двумя пенсами. Каким-то непонятным путем он пришел к выводу, что Джесси старается спастись от навязанного ей брака и не говорит об этом только из скромности. Так ограничен был круг его представлений.

— Вы знаете, мистер… Я опять забыла вашу фамилию.

Вид у мистера Хупдрайвера был самый отсутствующий.

— Конечно, вы не можете вернуться так вот, с повинной, — сказал он задумчиво. Уши его и щеки внезапно покраснели.

— Как же все-таки ваша фамилия?

— А, фамилия! — повторил мистер Хупдрайвер. — Фамилия… Бенсон, разумеется.

— Ну да, мистер Бенсон, извините мою тупость. Но я никогда не помню имен. Надо записать вашу фамилию на манжете. — Она вынула маленький серебряный карандашик и записала. — Если бы послать письмо моей знакомой, я уверена, она помогла бы мне начать самостоятельную жизнь! Я могу написать ей или послать телеграмму. Нет, лучше написать. В телеграмме всего не объяснишь. Я знаю, что она мне поможет.

Ясно, что в таких обстоятельствах джентльмену оставалось только одно.

— В таком случае, — сказал мистер Хупдрайвер, — если вы не боитесь довериться чужому человеку, мы можем продолжать наше путешествие еще день или два… пока вы не получите ответа. («Если тратить по тридцать шиллингов в день и взять четыре дня, тридцать на четыре — сто двадцать, иными словами: шесть фунтов; а если, скажем, три дня — это будет четыре фунта десять шиллингов».)

— Вы очень добры ко мне.

Его взгляд был красноречивее всяких слов.

— Ну, хорошо, благодарю вас. Это чудесно, это больше, чем я заслужила… чтобы вы… — Неожиданно она переменила тему разговора. — Сколько мы истратили в Чичестере?

— Что? — переспросил мистер Хупдрайвер, делая вид, будто не понимает, о чем идет речь.

Они немного поспорили. Втайне он был восхищен ее упорным желанием участвовать в расходах. Она настояла на своем. Потом они заговорили о планах на этот день. Решено было поехать не спеша через Хейвант и остановиться где-нибудь в Фархэме или Саутгемптоне: предыдущий день утомил обоих. Держа карту на коленях, мистер Хупдрайвер случайно взглянул на велосипед, лежавший у его ног.

— Этот велосипед, — заметил он вне всякой связи с разговором, — выглядел бы совсем иначе, если поставить на него большой двойной Иларум вместо маленького звонка.

— Зачем?

— Просто я так подумал. — Они немного помолчали.

— Ну, так решено: едем в Хейвант и обедаем там, — сказала Джесси, поднимаясь.

— А все-таки жаль, что нам пришлось украсть этот велосипед, — сказал Хупдрайвер. — Потому что, если разобраться, мы же его украли.

— Чепуха. Пусть только мистер Бичемел станет вам докучать, и я расскажу всему свету… если потребуется.

— Я верю, что вы так и сделаете, — сказал с восхищением мистер Хупдрайвер. — Видит бог, у вас хватит на это смелости.