Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Внимательные, цепкие, умные — и страха в них нет. И преклонения, раболепствования — тоже. Пристально глядит, оценивает собеседника, просчитывает, что от него ждать…

Таких на Москве не найдешь. Что ж с ними царевич такое делает?

Ответ был прост. Ребятам показали, что с ними может случиться, из грязи вытащили — и научили думать. Главное — думать.

— Смотрю, многое вы знаете?

— Так надобно, батюшка боярин. Что за радость в глупом человеке?

— И то верно. Скажи, отрок, а что ты дальше делать будешь?

Петька даже удивился.

— Что государь царевич прикажет — то и стану делать.

— А к кому другому на службу пойти у тебя желания нет?

Петька замотал головой.

— Нет, батюшка боярин. Государь нам честь оказал, негоже нам неблагодарными быть.

— Даже так?

Но сильно Ромодановский не удивился. Он уже пытался прощупать нескольких ребят, думая, что и сам бы от таких помощников не отказался. Бумаги вести, опять же, вороватая дворня и управляющие — вечная проблема…

— И никак иначе, батюшка боярин.

— А коли государь вам прикажет к кому другому на службу пойти?

— Мы все исполним, как приказано.

Петька смотрел честно и искренне. Ромодановский и предположить не мог, что этот разговор был предвиден заранее. Да, такие кадры — редкость. Да, их будут пытаться перевербовать. Но в головы ребятам все время обучения вкладывалась одна и та же мысль. Больше, чем от царевича, они нигде не получат. Даже если вначале им дадут золотой, то расплатиться за него потребуют изумрудом. А царевич их ценит, поощряет… а уж когда государем станет. Так что…

Не добившись ничего иного, Ромодановский похлопал парня по плечу и отошел. А в голове у боярина была одна мысль — а царевич‑то непрост.

Порох этот чудной, помощники выращенные из бросовых — иначе и не скажешь, детей…

Да. Своих детей тоже стоит в царевичеву школу пристроить. Такое образование, да еще боярское происхождение… они далеко пойдут при новом царе.

Великая вещь — образование.

В эту ночь султан держал совет с приближенными.

Мехмед был неглуп, просто его не столько интересовали государственные дела, сколько охота, гарем, развлечения… он был еще молод — этот тридцатилетний Авджи, то есть охотник. Он воевал потому, что ему так подсказал великий визирь… а сейчас визиря не было.

Хотя рядом были и другие из старинного рода Кепрюлю. Шел с войском Мерзифонлу Кара Мустафа паша. И именно на него обратил свой взор султан.

— Что скажете, правоверные?

Визирь и военачальники переглянулись. Ну что тут скажешь?

— Повелитель, подлые ляхи предприняли бесчестное нападение. Они атаковали нас на переправе, они обманом заманили моего брата в Жванец — и взорвали его, а потом напали на наше войско…

Султан молчал, но молчание это было опасным, пахнущим ядом и плахой. Наконец он разомкнул губы.

— Каковы наши потери?

— Около двух тысяч человек.

— Лжешь, собака!

Селим Гирей сверкнул глазами, едва удерживаясь, чтобы не схватиться за плеть.

Мехмед поднял руку, заставляя союзника замолчать.

— Две тысячи человек?

— Н — наших янычар.

— И столько же татар! Моих татар! И это только в Жванецкой крепости! — Селим Гирей не просто выглядел разъяренным, он и был таким. Именно по татарам пришлись удары Володыевского, а учитывая, что их было в два раза меньше турок, всего сорок тысяч — потеря пятой части войска серьезно ударит по его авторитету. И это ведь — война еще не началась! Только две первые стычки!

Они шли на слабую, разоренную войной страну — и не рассчитывали на такие потери. Еще пять тысяч — и его свои удавят.

Дорошенко промолчал, хотя и его потери составили человек пятьсот, не меньше. Но ему ли было открывать рот на военном совете султана? Перебежчиков нигде не любят, хоть и пользуются.

— Почему так произошло?

Выслушав подробные ответы, султан нахмурился. Он рассчитывал — да и Фазыл Ахмед говорил, что в этом районе у поляков не будет армии, что защищать особенно ляхов некому, что они боятся, как бы им русские в спину не ударили…

Ага, страх виден…

Либо нашелся кто‑то, кто пришел сюда, либо…

Неслышной тенью скользнул в шатер слуга, склонился к уху Селим Гирея, шепнул пару слов…

— Мои люди задержали перебежчика, — татарин чуть успокоился. — Говорят, специально к нам шел…

— Привести.

Султан раздумывал недолго. Поворачивать назад?

Не выход.

Нет, он может, но смеяться над ним будут… пошел за шерстью, а вернулся стриженным. Да и янычары не потерпят… им нужна хотя бы одна убедительная победа.

И вот, стоит посреди шатра невысокий сутуловатый человечек, смотрит в пол, мямлит, а глаза у собравшихся все больше светлеют.

Да, пара тысяч человек есть. Ополчение собрали, Собесский пришел с тысячей, но там конники — этим Володыевский и воспользовался. А так пушек почти нет, припасов тоже, осаду Каменец не выдержит точно…

А он?

А какой человеку резон оставаться там, где прокатятся копыта победоносной турецкой армии? Ему еще жить охота. А коли господа его хоть монеткой облагодетельствуют…

Господа облагодетельствовали. Чего они не знали — так это того, что мужчина останется в обозе, болтая о чем‑то с кашеварами…

Таких перебежчиков было двенадцать человек. Они шли на риск вполне осознанно и добровольно, зная, что их могут убить в любой момент — и смерть может оказаться напрасной. Но выбора не было.

Турки должны были получить ложную информацию о количестве польских войск.

А уж о подмоге и вовсе никто не знал, кроме Собесского, который получил письмо с голубем. И откровенно этому обрадовался. Двадцать тысяч — все лучше, чем его десять — и те неполные. А уж слава…

Потом, после победы, когда выживем, распределим, кому пироги, а кому тумаки. Но для начала надо выжить.

Пусть они выбили уже несколько тысяч врагов — их же больше ста тысяч!

Ста тысяч…

На каждого — по пять человек.

А еще пушки, мушкеты…

Шансы выжить — минимальны.

Но не сдаваться же врагу еще до боя?

Ян вздохнул и отправился радовать Ежи Володыевского. Уж кто‑кто, а он имеет право знать, тем паче, что мужчина умный, толковый и вояка отменный.

Он, Володыевский и Лянцкоронский — вот и все командиры. И каждый знает все планы — так, на всякий случай, мало ли кого убьют?

Каменец должен выстоять до прихода подмоги.

Как же хороша ночь в поле. Поблескивают в небе звезды, ласково перебирает волосы теплый ветерок, шелестит трава и дурманно пахнут смятые ее стебли. Единственная беда — тишину услышать так и не удается. Десятитысячное войско — оно шумит вне зависимости от желания. Люди, лошади, телеги…