Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ - Куруматани Тёкицу

19

Под вечер в мою дверь постучали. Я почему-то напрягся. «Войдите» — сказал я, и в комнату вошёл человек, увидеть которого здесь я совершенно не ожидал. Человек по имени Яманэ Ёдзи.

— Ну, наконец-то. Насилу отыскал вас, — сказал он, увидев меня.

И улыбнулся. Когда я ещё жил в Токио, одно время между нами были отношения весьма сложные.

— Ты как нашёл меня?

— Да уж нашёл.

Я взглянул на лежащую передо мной требуху. Мне было неприятно, что он видит меня здесь, такого. Здесь я — жаба на дне дренажной трубы. Я впервые понял, отчего мальчик кричал на меня тогда на пустыре.

— Можно к вам?

— Заходи, заходи.

— Едва отыскал вас. Послал было письмо вашей матушке, а она мне в ответ отписала, что вы ей больше не сын, и что она не знает ни где вы, ни как живёте. Можете себе представить моё удивление!

— Так и есть. Мать действительно не знает обо мне ничего. Мы не виделись уже давно. А два года назад, когда я ездил к ней, она даже не спросила, чем я занимаюсь.

— Она вас очень любит.

— Нет, просто отчаялась во мне.

— Я тоже отчаялся. Я ведь верил в вас. И у меня и в мыслях не было, что вы всё это всерьёз…

Я действительно был человеком пропащим, и не было ничего странного в том, что во мне отчаивались все — вплоть до моей собственной матери. Я и сам давно в себе отчаялся. Но зачем ему понадобилось разыскивать меня? Неужели я того стою? Как бы там ни было, он опоздал. Яманэ работал в газете, в отделе, который ведал организацией всевозможных спортивных соревнований. Он всегда держался с какой-то особой, только ему свойственной сухостью, никогда не подпускал людей ближе определённой черты, да и сам её никогда не переступал. Когда я пытался вызвать его на откровенность, он сразу же отводил глаза и молчал, а в следующую минуту заговаривал о чём-то ещё. Если я напрямик спрашивал его о чём-то личном, он всегда отнекивался, говоря что-то вроде: «Да ладно, чего там рассказывать?» и сам о себе никогда не распространялся. Со стороны наши отношения, наверное, выглядели близкими, но близость эта была обманчива. Яманэ с начала и до конца был для меня недосягаем.

— Зачем приехал? — спросил я.

— Как зачем? Думал разок взглянуть, до каких низов вы опустились. А если окажется, что вы уже на тот свет отправились — не беда: по крайней мере, узнаю насколько жалкой была ваша кончина.

— Вот как…

— Да шучу я, шучу, что вы! Очень рад видеть вас в добром здравии. Только вот не думайте, что я вам помогать приехал — как бы худо вам ни было, помощи от меня не ждите.

— Ясно.

— Я просто приехал поглядеть, как низко вы упали. Позлорадствовать. Решил, знаете, малость позабавиться на ваш счёт. А вообще-то, чего скрывать? Вы уж извините за откровенность, но ваше падение меня интересует настолько, что я за вами до могилы по пятам ходить буду. Так и знайте.

— Что ж, тогда гляди. Вот она, моя жизнь. Вот эта гора тухлой требухи.

— Если помните, я у вас многому научился. И с удовольствием угостил бы вас — в благодарность. И, если можно, выпил бы с вами.

— Это можно.

Яманэ купил в винной лавке неподалёку бутылку сакэ в один сё[31] и закусок. В то время, когда моя жизнь в Токио уже корчилась в смертельной агонии, я то и дело пил за его счёт, бесстыдно занимал у него деньги и до сих пор не вернул ничего. Почему-то мне во что бы то ни стало хотелось вести себя с ним именно так, но он ни разу не отказал мне, ни разу не упрекнул меня. Наверное, мне просто хотелось вывести его из себя, но он стойко вытерпел все мои выходки. И сейчас, говоря, что «многому от меня научился», он, наверняка, имел в виду именно это.

— Послушайте, может уже хватит вам сегодня работать? Ну сколько можно вот этим заниматься!

— «Вот это» — моя работа. И никакой другой у меня нет.

Яманэ облизал губы.

— Завтра утром за мясом придут. У тебя есть фирма, а у меня — вот это.

— Перестаньте вы чепуху молоть, честное слово. Работа, тоже мне! Эта работа — не для вас.

— Именно что для меня.

— И вы всю жизнь так жить собираетесь?

— Слушай, Яманэ, к твоему сведению, множество людей зарабатывают себе на пропитание именно этим ремеслом — насаживая мясо на шампуры. И если б не они, ты бы не мог ходить в закусочные да выпивать в своё удовольствие.

— Нет. Вы меня неправильно поняли. Я имел в виду не это. А то, что такую работу может делать кто угодно. И вам её делать необязательно. Моя замужняя сестра тоже подрабатывает на дому. И как раз вот этим.

— Правильно: сестра у тебя — красавица, да к тому же и пишет блистательно.

— Да поймите вы, у меня и в мыслях не было насмехаться над вашей работой как таковой. Я прекрасно понимаю, что она требует немалой усидчивости. Просто она не для вас.

— Насмехался ты, не отпирайся. Честно говоря, она и мне кажется несколько идиотской.

— Тогда что же вас тут держит?

— Больше мне идти некуда.

— Это неправда.

— Правда. Кроме вот этой комнаты, места на земле мне нет.

— Нет, дело вовсе не в этом. Вы — ужасный человек. Вы же совершенно о себе не думаете. Знаете, она мне однажды сказала, что вы всегда были с ней верхом чуткости, что ни разу не подняли на неё руки, что вы — положительный и интересный, но что время от времени ей вдруг становилось с вами страшно. Будто высиживаешь куриное яйцо, и вдруг тебе начинает казаться, что из яйца вылупится вовсе не цыплёнок, а змея. У женщин, знаете, шестое чувство, их не обманешь.

— Да… Она это и мне говорила. Но я до сих пор так и не понял, что она хотела этим сказать. Наверняка просто отчаялась во мне, как и ты.

— Она вас смертельно боялась.

— Нет, не боялась. Во всяком случае, пока мы ещё были вместе.

— Тогда, может, и не боялась. Ведь в то время вы были самым что ни на есть заурядным служащим. Но она раньше вас поняла, что с вами произойдёт. Почувствовала.

— Ничего со мной не произошло. Кем я был, тем и остался.

— Ошибаетесь. Очень даже произошло, причём как раз то, чего она опасалась. Вы сбросили себя в бездну. Знаете, что она мне про вас говорила? «Это он сейчас такой. Но может выкинуть что-то несусветное в любую минуту!»

— Глупости это всё…

Почувствовав, что девушка мне нравится, Яманэ отступил в сторону. Что же касается её — и это периодически проглядывало в её поведении — то девушку с самого начала интересовал он и только он. После того, как она почувствовала в нём перемену, это стало совершенно ясно. Она переполошилась. Попыталась было всё скрыть. Но было поздно. Яманэ вызвал меня в ресторан квартала Мориситатё в Фукагава и объявил, что отказывается от неё. Но мне стало от этого только тяжелее. Чувство, которое она испытывала к нему, обнажилось, стало ярче, беспокойнее. Если бы не моё тайное увлечение, Яманэ, наверняка, рано или поздно сдался бы под её напором. Но он подверг меня обстоятельному допросу, после чего сказал: «Неужели? Вы, в неё… Это… это просто замечательно! Мда… Но, раз вы питаете к ней такие чувства, мне, разумеется, придётся ей отказать». Прозвучало это так, словно моё чувство было скверной, которая испачкала её для него навсегда.

— Хотите знать, как она живёт сейчас?

— …

— Да ладно вам! Конечно же хотите, а? Вы же от неё без ума были…

Яманэ подвигал языком во рту, усмехнулся.

— Знаете, она однажды нашла у вас в комнате кинжал. Среди вещей в стенном шкафу.

— Кинжал? Не было у меня никакого кинжала.

— Да ладно вам, вы что, за дурака меня держите? Честное слово! Я и так всё прекрасно знаю. Что вы собирались убить его.

— А она видела и кинжал, и написанный вашей рукой текст, в котором вы на манер древнего самурая излагаете, отчего враг заслуживает смерти. Очень на вас похоже — вы же у нас большой любитель древностей.

— …

— От идеи убить его вы, как видно, отказались. Вместо этого вы столкнули в пропасть самого себя. И с тех пор так и живёте — загнали себя в угол и истязаете себя, день за днём. Иначе разве стали бы вы все свои силы тратить на такое? На дело, которое и вам кажется идиотским? Вон и хозяйка «Игая» то же самое говорит.

— Ты что, и с ней виделся?

— А как же? Говорит, мол, первый раз вижу, чтоб человек ради такой ерунды так потел. А вы куда, кстати, тот кинжал дели?

— …

— Послушайте, вы ведь и сами прекрасно понимаете, что есть работа, которую дано делать вам и только вам. Скажете, нет?

Разумеется, я понимал, на что он намекал. Но ответил ему так:

— Сейчас мне это не по силам. Пойми, Яманэ, я — просто недоумок. Человек, потерявший своё место на земле.

— Это не так.

— Думаешь, твои слова дойдут до меня? До такого, каким я стал сейчас?

— Да что вы ноете, честное слово! Не дитя же!

— Я не ною. И не в чем не раскаиваюсь.

— Вы действительно так думаете?

— Ага. И живу, как видишь, без забот.

— Что? Без забот? Да как у вас только язык поворачивается такое сказать!