Золото севера - Юрий Запевалов

– Ерунду ты все порешь. Сам ты кричишь-шумишь. Приехал тут и ну свои порядки устанавливать! Надолго ли? Вот уедешь, и все будет по-старому.

– Не уеду я никуда. Куда я уеду из Советского Союза? А вот вас я научу, как надо работать. Может, и останется что-то после меня. И надо, чтобы не только у нас, надо чтобы и везде так. Делать то, что действительно надо делать. Только давайте вначале у себя сделаем, не будем кивать на других. У себя сделаем, глядишь, и других поучим! Конечно, уеду! Не всю же жизнь ходить мне в мастерах горных. – Смеялись. Но все равно, кто-нибудь снова за старое.

– Ну хорошо, напилил я твои запланированные графиком кубометры. И что же дальше? Сидеть мне до конца смены? Ждать, когда время выйдет?

– Нет, не сидеть. Надо обрубить сучья, сжечь их, не ждать, когда женщины подоспеют. Вы смотрите, насколько вы опережаете общие работы и помогайте. Это же все в графике! А потом, если вы уж сильно опережаете график, посмотрите, значит что-то не так. Или пни оставляете больше положенного, или распиловки делаете не по размерам, а может, просто «подруб» не убираете, оставляете бульдозеристам. Что-то не так. При приемке «деляны» все это обнаружится, и вы больше потеряете, чем заработали. График составлен так, что не можете вы его опережать на 130 процентов. Вы его не сможете опередить и на один процент! Дай вам бог уложиться в него по времени день в день!

Шуму было много. Но когда, в конце первого же месяца, вместо привычных двести пятьдесят, это и с районным коэффициентом, и с надбавкам, получили по четыреста пятьдесят, пятьсот и даже кое-кто семьсот рублей – притихли.

Да! График-то, оказывается, «денежный»! Только работать надо!

12

Вершинин сидел над полученной запиской, не зная, что же ему предпринять, как ему поступить? Ну ладно, было бы заявление, оформили бы как положено! А тут просто письмо, записка какая-то, ну ясно, информировали, но к делу-то не приложишь! И когда научаться люди грамоте? Ну, что ты пишешь, ты пиши конкретно – Георгий Красноперов, горный мастер, что на участке Балаганах, скрывает прогулы. Покрывает пьяниц. Они хотят – работают, а не хотят – нет, не выходят на работу. Сидят дома, пьют, развратничают, смеются над нами. Над советской властью смеются! Да что он, этот пацан, себе позволяет? Решил, что если мы далеко, раз у нас Север, значит, у нас можно вытворять что ему вздумается?

«Нет, к директору идти не стоит, зашумит, раскричится, тебя же еще и обвинит. Не смотришь, – скажет, – не следишь.! Этот парень, странное все же положение, этот парень у них – и у директора, да и у Зафесова тоже, уж Зафесов-то насквозь любого человека видит, он то что нашел в этом Краснопереве? Нет, в непонятных любимцах у них у обоих ходит Красноперов этот. Что они в нем нашли? Вон Валера Авлов, тоже молодой специалист, но все у него на месте, все у него по правилам, сразу видно – большим начальником будет. А этот Красноперов что? Мудрит, мудрит, все у него не так, все ему негоже. Вытворяет черт те что, заигрывает перед народом. Это ж додуматься – поднял зарплату у рабочих в два с лишним раза! Этак скоро и в управление, да что в управление – в нормировщики, никто не пойдет! Рабочими все захотят стать! Пойду к Зафесову, мужик он мудрый, разъяснит, что к чему».

– Марат Ефимович, к вам Председатель приискома, можно? – секретарша, Светонька, так ее все звали, так ее в первый раз, когда назначили ее в приемную, Зафесов назвал, так и пошло – Светонька, Светонька…

– Вершинин, что ли? Пусть заходит.

– Марат Ефимович, вы не подумайте чего. Ничего я не имею против этого Красноперова, но опять письмо с участка, вот, прочтите, опять жалуются, что-то опять вытворяет этот молодой «талант».

– Да, ты прав, Лева, талант. Было бы у нас десяток таких талантов, прииск был бы другим. А, Лева? А если в стране? А? Страна бы ведь другой была! Сам-то ты, Лева, сам-то ты все это понимаешь? Да, я откровенно тебе скажу, я согласен с тобой, не наш он человек, этот Красноперов, в этом ты прав. Это ты правильно заметил. Рано он родился, не наступило еще его время. Загубят его вот такие, как ты, «профсоюзнички».

– Да что вы говорите-то, Марат Ефимович? Он вот прогулы скрывает, это вы считаете нормальным? Он же людей развращает, какой пример молодым? Он же «уравниловку» устраивает, для всех – кто работает, а кто прикидывается рабочим!

– Лева, ты кто у нас есть? Ты Председатель нашего приискового Профсоюза. Ты кого избран народом защищать? Ты защитник рабочего класса! Тебя на это место рабочие поставили для чего? Чтобы ты защищал их от нас, от засидевшихся «бюрократов», от несправедливых «начальников», от глухой «администрации»! И вот, в кои-то годы нашелся «администратор», «эксплуататор» рабочего класса, который решил все делать по справедливости, все считать по справедливости, всем платить по справедливости, по заработанному – сколько сделал, столько и получи! А не хочешь работать, так и черт с тобой, не работай. Кому ты, бездельник, нужен? Бригаде – нет, участку – нет! Прииску, нам с тобой, товарищ Председатель Профсоюза, этот бездельник «надо»? Нет, Лева, нам с тобой тоже «не надо». Не надо нам, чтобы лодыри мешали нам работать, да еще и зарплату при этом получали. Надо это, Лева, только тому лодырю. Только ему, «заблудшему». Не хочет он работать, так и черт с ним, пусть не работает! Но и «получать» не будет! Раньше вы, твой профком – ладно, ладно наш профком, я ведь тоже у вас «член», да еще какой, вы же ко мне так прислушиваетесь – разбирали мы их, этих прогульщиков, выносили выговора, наказывали, а тариф-то по зарплате им шел! Зарплата им «гарантированная» причиталась! Да еще и оплачивали им переезд на эти наши профсоюзные заседания, на наши эти «разборки». Ты бы подсчитал, сколько все это нам – прииску, стране – стоит. А у Красноперова все наоборот. Не вышел, или даже вышел, но не сделал программу, дневную норму, ну и что? – ничего и не получил. Баранка от бублика в кармане. И ты, Председатель профкома, нашего приискового профсоюза, защитник прав наших золотодобытчиков, кому мы доверили свою правовую надежность, в ком мы должны быть уверены, что ты проследишь, чтобы в наш общественный карман не залез ни один «паразит», ни один мошенник, ни один лодырь, ты, избранный нами, доверитель наш, считаешь это неправильным? За что же тогда мы с тобой боролись, в том, далеком от нас, семнадцатом?

– Но ведь пишут же, Марат Ефимович, возмущаются же люди!

– А возмущаются завистники. Ты подумай, Лева, сколько человек, даже у нас, здесь на Севере, где вроде народ уже отобранный, устоявшийся, сколько людей хотят получить побольше, но на дурачка, чтобы без учета, без нормировки, чтобы не «пахать и не сеять»! Ты вот что, Лева, ты съезди на Балаганах, повстречайся, поговори с людьми. Поспрашивай про эти «жалобы», про эти «доносы». Только с людьми поговори, не с «народом». Не с трибуны в поселковом клубе, не в конторе у начальника участка, на рабочих местах повстречайся, на перекурах, на обеде. Именно там народ откровенно разговорчив, там тебе и откроется истина. Если ты ее, конечно, захочешь узнать, увидеть. Истину эту.

– Вы уж совсем, Марат Ефимович, дурачком меня каким-то считаете.

– Вот и докажи свою разумность, и расскажи о ней всем своим профсоюзным сподвижникам. Молод ты еще, Лева, рано, я так думаю, пост ты свой занял. Все же второй человек на прииске, после директора. Вот и хочу я тебе помочь, вразумить, если получится. Присматривайся, Лева, к людям, и запомни, нет эталона на «хорошего» или «плохого» начальника. Рассуждать о нем, о любом начальнике, хоть о большом, хоть о малом, надо по уму, по делам его, относиться надо к нему, к специалисту, особенно молодому, по его отношению к людям. С первых шагов его! Как он к людям, так и они к нему! Ты общественность, Лева, от тебя многое зависит, ты можешь уничтожить человека, особенно начинающего специалиста, еще не уверенного в себе, еще не принятого народом. А можешь его и возвысить. Если он стоит того. Если ты поймешь его, если примешь за своего, нет, не «запанибрата», не за угодника, а примешь как равного, как себе равного. Если ты сам на «уровне», если ты сам Человеку равен. Прости, Лева, за «краснобайство» мое, но все это я говорю тебе для того, чтобы ты понял – Красноперова я вам на обсуждение не дам. А уж на «растерзание» – тем более.

13

Георгий закрывал наряды. В бригаде этого дня ждали – как же, начислялась зарплата, при этом все делалось принародно, при всех. Непривычно все это людям. Концерт, какой-то получался, Но и удивительно! Сидят в вагончике те, кому сидеть положено, кому наряд закрывают, все им сразу ясно, все известно.

Вначале, закрывается табель. У Георгия тетрадь, там записаны все выхода, вся «трудовая деятельность». Не бригады, нет, каждого работника. Если вдруг какое недоразумение – Георгий открывает тетрадь.

– Что, Николай, смены, говоришь, не хватает? Давай посмотрим. Так, так, вот смотри, двенадцатого, помнишь, тебе дочку к врачу везти надо было, отпрашивался ты. Вспомнил? Вот, она и есть, эта твоя смена.