Капитан чёрных грешников - Террайль Пьер-Алексис де Понсон дю

— Значит, ты ошибся! Тебе померещилось! Этого не может быть, что ты говоришь! Никак не может!

Антуан покачал головой.

— Барышня, — сказал он, — я не знаю, почему хозяин велел мне сейчас сказать это: прежде он взял с меня клятву не говорить ничего, потому что вы этого не переживете. Но то, что я сказал сейчас, — правда истинная, клянусь вам.

— Боже!

— И когда он стрелял в вашего дядю, то сказал: "Теперь ты не откажешь мне в благословении".

Марта шагнула к лакею и схватила его за руку:

— Скажи мне теперь, скажи…

Глаза ее сверкали.

Антуан ждал вопросов.

— Так ты говоришь, что главарем черных грешников был господин Анри де Венаск?

— Да, барышня.

— Но ведь у черных братьев на голове были капюшоны?

— Да, барышня.

— И у него тоже?

— Да, барышня.

— Значит, ты не видел его лица?

— Нет, не видел, но слышал…

— Ты ошибся! Это был не он!

Марта гордо посмотрела на дядю.

— Нет, нет! — продолжила она после секундного молчания, которое показалось вечностью. — Нет, невозможно то, что вы говорите! Господин барон де Венаск — благородный дворянин, а не бандит, и в тот час, когда вы, дядюшка, чуть не погибли от пули душегуба, он был в Вандее, рядом с герцогиней Беррийской, и проливал свою кровь на поле боя при Пенисьере.

И Марта, еще более горделиво вскинув голову, опять посмотрела на дядю.

Старик только пожал плечами.

Отец Марты, совершенно растерянный, понурил голову.

Она же, как африканская львица, которой сказали, что ее любимый лев трусливо бежал от пантеры, взяв все силы от любви и всю доблесть от веры, восклицала:

— Вы все ошиблись! Вы безумные слепцы! Не верю вам! Не верю!

Неожиданно она шагнула к Жану де Монбрену и сказала:

— Дядюшка, то, что вы сказали мне теперь, надо повторить вслух, громко, при всех; надо привести сюда следователей и сказать им, что человек, ограбивший вас, человек, хотевший убить вас, бандит, поджегший ваш дом — это барон Анри де Венаск, жених и супруг перед Богом вашей племянницы!

— Опомнись! — воскликнул старик.

— Это надобно, дядюшка, — продолжала Марта, — не только для вас, но и для меня… Нет, я не верю вам, и правосудие вам тоже не поверит, а если, по несчастью, оно вам поверит, Анри де Венаску довольно будет явиться, чтобы устыдить своих обвинителей!

— Она сошла с ума! — прошептал господин Жан де Монбрен.

— Нет, дядюшка, я не сошла с ума. Но я защищаю свою женскую честь, как вы защищаете дворянскую.

— Твоя честь тут ни при чем, — раздраженно ответил Жан де Монбрен.

— Его честь — моя честь.

— Вот как! — в негодовании воскликнул старик.

— Вы так держитесь за семейные предания — почему бы мне не быть отважной ради моей любви?

— Ты слышишь, брат мой! Ты слышишь! — в отчаянье взывал старик.

Господин Жозеф де Монбрен ничего не отвечал.

— О несчастная! Она любит грабителя!.. Душегуба!..

Марта отступила назад.

— Дядюшка, — строго сказала она, — выслушайте меня хорошенько.

Голос ее был спокоен и отрывист, взгляд уверен и пронзителен, как лезвие меча.

— Выслушайте меня, — повторила она. — Я заклинаю вас объявить правосудию о том, что вы считаете истиной.

— Но послушай, бедное дитя мое… Ведь если он виновен, правосудие его покарает.

— Тогда, дядюшка, я брошусь перед вами на колени, попрошу у вас прощения и благословения и закончу свои дни в монастыре. Но если он невиновен… а я верю в это, и перед небом клянусь: правосудие объявит его невиновным!

Вот тогда, дядюшка, вы должны будете отречься от старинной вражды, должны будете согласиться на брак вашей племянницы с тем, кого вы теперь обвиняете!

И Марта поклонилась своему дяде.

— Теперь прощайте, — сказала она. — Разрешите мне пройти к себе в комнату и дожидаться там дня, когда восстановится справедливость. Дайте мне руку, батюшка…

Марта неспешно вышла, опираясь на руку ошеломленного господина Жозефа де Монбрена.

А старик упал в кресло, обхватил голову руками и заплакал…

VII

Марта де Монбрен решила не выходить больше из комнаты.

Напрасно отец пытался ее успокоить.

— Батюшка, — отвечала она, — есть женщины, которые могут усомниться в любимом человеке: такие женщины не достойны любви. Я не усомнюсь.

И господин Жозеф де Монбрен, склонив голову перед стойкостью дочери, удалился.

А Марта одна в ночи, при растворенном окне, стояла на коленях и молилась.

Она молила Бога как можно скорей привести сюда ее дорогого Анри, чтобы он смыл с себя тяготеющее на нем обвинение и устыдил клеветников.

И тут издалека до нее донесся знакомый свист.

Марта в беспамятстве встала с колен. Внутренний голос говорил ей: "Это он!"

Она подошла к окну и выглянула наружу.

Вновь она услышала тот же мотив.

Марта побледнела, задрожала и воскликнула:

— Это он!

Тут же она накинула на плечи шаль, закрыла окно (это означало, что сигнал услышан), открыла дверь спальни и стала прислушиваться.

Все в замке спали.

В родном доме Марта все знала так хорошо, что свет ей был не нужен.

Она потушила свечу и спустилась по главной лестнице, еле касаясь ступенек.

Внизу она пошла той же дорогой, по какой мы уже однажды шли вместе с ней: мимо теплиц, через цветники в парк.

Там она подбежала к калитке, за которой дожидался Анри де Венаск.

Бывают такие упоительные поэмы, которые не так-то просто обратить в слова.

На несколько минут в объятьях друг друга, под звездным небом, влюбленные — супруги перед Богом — забыли обо всей вселенной.

Как всегда, благородный Анри рассказывал Марте, как он тосковал, какие опасности перенес, как память о той, кому он поклялся в вечной верности, утешала его в долгой разлуке, после гибели всех его надежд, после поражения, быть может, более славного, чем победа!

А Марта слушала его и думала: "Он говорит, как герой — а они уверяют, что он бандит!"

Потом вдруг взяла его за руку и сказала:

— Пойдемте!

И повела его в парк.

— Куда вы меня ведете? — спросил Анри.

Она ничего не ответила, а просто увела в маленький павильон в углу парка, полускрытый зеленью дубов.

Этот павильон был любимым местечком Марты.

Там она читала, рисовала, занималась вышиванием в жаркие летние дни. Там часто засиживалась среди своих книг и картин; там же она читала прекрасные письма, простые и трогательные, своего дорогого Анри, когда только еще начиналась их любовь. Только у нее был ключ от павильона, и она всегда носила этот ключ у себя на шее.

Марта открыла замок, зашла внутрь и зажгла свет.

Потом вошел Анри, и она закрыла за ним дверь.

— Друг мой, — сказала Марта, — теперь мы должны поговорить не как влюбленные, а как супруги, посвятившие друг другу жизнь.

Внезапная важность в ее голосе, торжественно-печальное выражение ее лица поразили Анри де Венаска, и ему припомнилось, как странно встретил его паромщик Симон Барталэ.

Он ждал, чтобы Марта высказалась яснее.

— Любимый мой, — сказала девушка, — вы мне говорили, что объявлены вне закона?

— Да.

— Приговорены к смерти военным трибуналом?

— И потому должен скрываться до того времени, когда будет объявлена амнистия.

— Вы не должны скрываться, — сказал Марта.

Он глядел на нее, все больше изумляясь.

— Теперь вам надо пойти повидать вашу старую тетушку, — продолжала она, — а потом… потом отправиться в Экс.

— В Экс?

— И дать себя арестовать.

— Но, Марта, дорогая, — сказал Анри, — речь ведь идет о моей голове.

— Нет, — ответила Марта, — ведь вас амнистируют. Но даже если и так…

Ее голос дрожал, но за прерывистым дыханием угадывалась мужская отвага.

— Что тогда? — спросил он.

— Тогда, — ответила она, — лучше потерять голову, чем честь.

Он, пораженный, отступил от нее.