Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

В метро было не менее уныло, чем на улице, – казалось, что подступающий праздник принакрыт едва заметным траурным флером.

Зато центр потряс его воображение. Он шел по Новому Арбату, удивляясь количеству неизвестных ему, хорошо, до блеска, отполированных шикарных машин: мимо него неторопливой акулой, как ни в чем не бывало, проплыл даже белый длиннющий «Кадиллак»! – совершенно такой, каким он видел его только в американском кино. Ярко сияли праздничные витрины, до такой степени отмытые, что казались невесомыми, за стеклами которых томно изгибались манекены в умопомрачительных вечерних туалетах, с бокалами шампанского в руках и самыми разнообразными, ярко убранными елками за спиной. Стеклянный куб, на котором нервным неоном размашисто светилась надпись «Ночной клуб», вспыхивал и переливался разнообразными огнями, ко входу то и дело подъезжали эти самые шикарные машины, и оттуда выпархивали дамы в роскошных шубах и мужчины в костюмах-тройках под распахнутыми дорогими тонкими дубленками… Бравурная музыка витала над улицей, далеко разносясь в холодном вечернем воздухе, и, казалось, снежинки плясали ей в такт… Многочисленные магазины были полны народу, из дверей вываливались мамы с улыбающимися детьми, руки их были полны ярких, «по-европейски» упакованных покупок…

Во всем этом великолепии Николай вдруг отчетливо почувствовал себя лишним: каким-то «человеком не отсюда», нелепым, неловким, портящим всю эту радостно-суетную картинку своим отнюдь не праздничным настроением, по-мужицки небритым, с неухоженным лицом, довольно простенькими курткой и шапкой… Он прямо физически ощутил, как сами собой, помимо его воли, стали ссутуливаться плечи, опускаться к земле лицо, ноги отчего-то ускорили шаг, потому что кому-то внутри него страстно захотелось как можно быстрее ликвидировать свою неуместность здесь, проскочить никем не узнанным, ни с кем не поздоровавшимся – а он и впрямь стал бояться встретить знакомых! – раствориться, сделаться незаметным, и, ей-богу, будь у него с собой шапка-невидимка, то натянул бы ее на себя без всяких колебаний. В какой-то момент, свернув наконец в нужный ему переулок, даже облегченно вздохнул: здесь было пусто и тихо, и можно было шагать, ни перед кем не стесняясь самого себя.

Отыскав нужный дом – старинный, с высокими потолками и причудливыми окнами, он в недоумении остановился перед подъездом. Дверь была заперта, сбоку блестел новенький кодовый замок.

Николай с тоской скользнул взглядом по стеклам: Лилия Ивановна жила на втором, но куда выходили ее окна, он, естественно, не знал. Да и не кричать же ему было на весь двор: «Лилия Ивановна, откройте!»

Минут через пятнадцать начал приплясывать: декабрь, однако, оказался сыроват, и поэтому довольно быстро стало зябко. Из носа на холодном воздухе противно закапало, и он обнаружил, что не взял с собой носового платка, отчего стал неприятен сам себе еще больше.

Примерно через полчаса во дворе появилась плотная женщина, ведущая за руку маленького ребенка в ярком комбинезоне. Николай напряженно следил за ней глазами и мысленно с облегчением вздохнул, когда стало понятно, что они направляются в нужный ему подъезд.

Проходя мимо, женщина недобро покосилась на него и начала набирать код. По закаменелой ее спине ощущалось, что она не слишком рада присутствию Николая.

Дверь запищала и открылась, женщина пропустила вперед себя ребенка и с неприязнью оглянулась, ощупывая Николая взглядом. Нет, она его не боялась. Она просто не хотела, чтобы он входил в подъезд вместе с ними.

Понимая, что уже опаздывает на час, а возвращаться домой ему просто не на что, он вдруг непривычно для самого себя просительным тоном быстро-быстро проговорил:

– Вы не беспокойтесь… я к Лилии Ивановне…

Женщина смерила его взглядом:

– К Лилии Ивановне? Вы?

Ледяной тон буквально огорошил Николая, и он почувствовал, как невольно сжался.

– Да, я… а что? У нее розетки надо починить… Она меня пригласила…

– Ах, так вы мастер, – смилостивилась женщина. – А что же это она вам код-то не сказала?

– Не знаю. – Николай ненавидел уже себя за свой униженный тон, но у него просто не было выхода, он должен был попасть в подъезд, и эта женщина была его единственным шансом. – Забыла, наверное.

Женщина еще раз смерила его внимательным недобрым взглядом.

– Ну заходите…

Он дождался, когда она войдет, и, стараясь соблюсти между ними расстояние побольше, намеренно притормозив в дверях, протиснулся в подъезд. В эту минуту он уже буквально ненавидел себя, но удерживал изо всех сил желание нахамить этой высокомерной цаце: ему очень нужны были деньги!

Возле лифта старательно обогнув женщину, боясь задеть ребенка, бессмысленно таращившего на него стеклянные глазки, он зашагал на второй этаж пешком, буквально ощущая, как она изучающее смотрит ему вслед.

Нажав кнопку звонка, он услышал тоненький лай, затем дверь распахнулась, и крохотная заплаканная женщина в ярком шелковом халате, держа под мышкой мизерную голенькую собачку с тонюсенькими ножками, капризно протянула:

– Ну где же вы потерялись, Николай! Я вас жду-жду!

– Я… да. Простите… припоздал…

– Проходите, вот тапочки… Сюда можно повесить куртку…

Он послушно исполнил все ее указания, собачка внезапно умолкла, с любопытством потягивая малюсенькой черной пуговичкой, заменявшей ей нос.

– Бонечка. Это свои… Это свои. Бонечка! Проходите, Николай. Вот сюда.

Она ввела его в большую комнату с высоким потолком, где стоял гигантский, дорогого дерева письменный стол с какой-то замысловатой, цветного стекла, настольной лампой, старинные пузатые антикварные шкафы, битком набитые книгами, тяжелые кресла с причудливо изогнутыми ножками. Люстра с хрустальными висюльками ярко заливала светом роскошный напольный ковер, и Николай интуитивно не решился ступить на него, обойдя по широкой полоске пола вдоль стены.

– Вот! – плачущим голосом сказала Лилия Ивановна, показав на вывалившуюся и висящую на проводах розетку. – Вениамин Анатольевич терпеть не может работать при верхнем свете… Но он сам… сам… сам… ее и испортил…

Она всхлипнула и вдруг зашлась в рыданиях. Собачка вздрогнула и попыталась лизнуть хозяйку. Но та уронила ее, опустилась в кресло и прижала к глазам носовой платочек. Взвизгнувшая было собачка немедленно забралась на колени к хозяйке и, свернувшись клубочком, мгновенно заснула.

– Я просто в шоке! Он просто взял и уехал, ни слова не сказав! Понимаете! И ведь я ничего такого ему не сделала! Ровным счетом ничего! За что он так со мной поступил?

Николай замер, не зная, что ответить.

– Мы сели обедать! Все, как всегда. А у меня же диета из-за поджелудочной, мне особо есть ничего нельзя. Ну, я приготовила индюшку, перетерла ее с морковкой, кашку гречневую отварила с творожком… Обычная моя еда, то, что я ем с тех пор, как со мной эта болезнь случилась. Он сказал, что будет есть то же самое, что и я. Я накрыла. Начали есть. А он сидит и нахваливает: «Какая вкусная диета! Какой потрясающий вкус!» Как будто бы каши никогда с морковкой и индейкой не