Между двух огней - Хейзер Филдс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как Юбэнкс перенес иссечение? – спросил Хартфилд.
Со дня аварии прошло уже больше недели. В понедельники Ханна по графику не оперировала, но при таких обстоятельствах, когда она не отходила от своих пациентов ни днем, ни ночью, и речи не было о том, чтобы перепоручать тончайшую операцию кому-либо еще. Точно так же вел себя всю неделю и Иден. Он выглядел осунувшимся и усталым. Наверное, я на вид еще хуже, подумала Ханна. Они встретились случайно в маленькой комнате отдыха возле ординаторской. Войдя, Ханна рухнула в кресло. Ноги не слушались ее.
– Надеюсь, нормально, – одними губами молвила она.
– А я сегодня занимался с Шоном, – негромко сказал Хартфилд. – Тоже закончилось благополучно. Да, за эти десять дней мы неплохо попрактиковались в лечении тяжелых ожогов. Тут тебе и консервативные методы, и хирургические, и физиотерапевтические. Брюс должен быть доволен.
– Ты видел сегодняшнюю газету?
– Нет, а что? – поднял брови Хартфилд.
– Тот журналист снова выступил со статьей. Авария стала поводом продолжить материал. Поет дифирамбы нашему центру.
– А у тебя есть этот номер.
– Увы, нет, мне в ординаторской показали.
– Ничего, я получаю газету на дом. Вечером прочитаю.
– Если не заснешь раньше!
Иден рассмеялся. Неожиданно в дверь постучали.
– Кто это? – встрепенулась Ханна. – Опять вызывают?
– Не должно быть. Надеюсь, это моя пицца.
– Пицца?
– А что? Только на ней и живу вот уже неделю. Дома пусто… почти пусто; каждый раз открываю холодильник и понимаю, что там кое-что еще есть. Не решаюсь только посмотреть внимательнее, больно уж скверный от него запах.
Ханна чуть не прыснула со смеху. Хартфилд расплатился.
Почему мне не пришло в голову заказать обед на работу, подумала Ханна, тщетно пытаясь отвлечься от дразнящего пряного запаха. Ей давно хотелось есть, но только не в душной, шумной столовой. Она специально пришла сюда, в эту комнатушку, чтобы отдохнуть от людей. И застала здесь Хартфилда. Скорее всего, он тоже пришел сюда ради этого.
Ханна машинально следила за Иденом: вот он поставил коробку на стол, полез в шкаф за тарелкой, салфетками…
Хартфилд заметил взгляд девушки, взял вторую тарелку, отрезал один огромный кусок, потом второй. Ханна так устала, что не сразу сообразила, что он собирается ее угощать.
– Нет, Иден, не стоит, что ты… – слабо возражала она, а Хартфилд с иронией поглядывал то на нее, то на румяную, ароматную пиццу.
– Ты хочешь, чтобы тебя полдня откачивали нашатырем и холодной водой? – наконец сказал он с притворной строгостью.
– Нет, но…
– Тогда ешь!
Оба сидели и молча уплетали пиццу. Наедине они не встречались уже восемь дней, с тех пор как довольно натянуто расстались после его встречи с Джиной.
Несколько раз за это время Ханна ловила себя на том, что думает, чем бы обернулся этот несостоявшийся выезд на природу. Но всякий раз что-нибудь, в зависимости от обстоятельств, отвлекало ее: то брал свое сон, то лифт приезжал на нужный этаж, то входила медсестра и вызывала к больному… Наверное, это было к лучшему. Не стоит сосредоточиваться на пустых предположениях. Тем более что Хартфилд не возвращался к этому, да и ей не мешало бы поскорее все забыть.
Они работали бок о бок, виделись ежедневно, ежечасно, с того дня как авиакатастрофа перевернула размеренную жизнь клиники. Общения им было вполне достаточно. Оказалось, у них одинаковый подход к медицине, много общих идей, несмотря на то что опыта они набирались в разных концах земного шара, он – в Америка, она – в Европе. У операционного стола они понимали друг друга с полуслова.
Хартфилд отрезал себе второй кусок пиццы, а Ханна вдруг вспомнила слова Джины, которые прозвучали как приговор: Иден Хартфилд навеки обручен со своей работой, личная жизнь для него не существует.
Очень может быть, размышляла она, возможно, это относится и ко мне, у меня личной жизни просто нет, всякие патрики не в счет. У меня есть только работа…
А что касается нашей с Иденом попытки сблизиться… С неизбежностью она вспомнила сладость того единственного поцелуя, вспомнила пьянящее предвкушение совместной поездки… Слава Богу, все это кончилось без последствий, не успев начаться. Я рада, твердо сказала себе Ханна. Теперь мы просто коллеги и единомышленники, нам ничто не мешает в работе… И чтобы утвердиться в этой мысли, она непринужденно окликнула Хартфилда:
– Дай мне, пожалуйста, вон тот журнал. Хочу десять минут повитать в стихии голливудских скандалов.
– Неплохая затея, – с серьезным видом пролистав журнал, заметил Иден. – Светская хроника всегда пригодится хирургу. Завести в операционной разговор о пластических тайнах Элизабет Тейлор, и анестезия не понадобится даже на ампутации! Пожалуй, я воспользуюсь этим приемом. Итак, что там красотка Лиз надевала на церемонии вручения Оскара?
Ханна шутливо замахнулась на него журналом, он увернулся, и оба рассмеялись весело и беспечно, хотя для этого и не было особого повода. Неожиданно вошедшая секретарша Аннет Кенион была явно заинтригована… А у Ханны стало легко на сердце.
Но она думала сейчас, что если захочет «озадачить» свое сердце каким-нибудь романом, то это будет роман не с Иденом Хартфилдом.
6
– А ведь вы моего красавца со вчерашнего утра не видели, а, доктор Ломбард? – спросила ночная сиделка Сэнди О'Рурк. Со дня авиакатастрофы прошел уже целый месяц, долгий, тяжелый, изнуряющий месяц. Все в отделении уже привыкли к больным, а Сэнди О'Рурк, веселая, крепко сбитая женщина средних лет, ласково величала своих подопечных «мой красавец» или «моя красавица».
Ханна остановилась у койки Джона Юбэнкса, на которого указывала сиделка. Он спал. Почти все лицо было скрыто бинтами, нога в гипсе, на теле – множественные красные сетчатые пятна: следы недавней пересадки кожи.
– У нас с ним новости сегодня, – улыбалась Сэнди.
– Неужели пришел в себя?
– Да-да! Огонек вновь горит!
– Потрясающе! Это большое достижение.
– Он такой молодец! И ему страшно хочется поболтать. Интубационные трубки скоро снимем?
– Вообще я собиралась подождать еще неделю – до следующей операции. Но если он готов…
– Ради его же пользы, а? Это так его подбодрит!
– Что же, раз так, «освободим» его уже сегодня.
– Вчера он нацарапал что-то на бумаге, пытался даже говорить, но получилось неважно; Нэнси Эванс сказала, что он расстроился… Еще бы, правая рука-то плохо слушается.
– Да, с ней предстоит повозиться… Спасибо, Сэнди, мы обсудим сегодня все его проблемы. А пока пусть он спит.
Ханна с удовольствием разбудила бы его сейчас, чтобы лично удостовериться в том, что «огонек вновь горит», как образно выразилась Сэнди О'Рурк. Для обожженного то был добрый знак. Медицина до сих пор не дала четкого объяснения, почему такие пациенты первые дни, а то и недели, проводят в состоянии прострации, близком к коме. Ни один врач не квалифицировал бы их полузабытье как кому, но родные в первую очередь предполагали именно это. Комы и боялась Кэрри Юбэнкс, глядя на своего лежащего в беспамятстве мужа. Джон был безучастен ко всем и ко всему, кроме боли, хотя получал огромные дозы болеутоляющих.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});