Конкурс-семинар «Креатив»: Безумные миры - Дмитрий Перовский

Яшка смотрел то на радостно улепетывающую крысу, то на странно улыбающегося меня. Хвост на его плече чуть оклемался и тихонько подрагивал.

— А ты чего стоишь? Бегом за ней! Договор! — Махнул я в сторону растворившегося в тумане духа.

— Давай! Мы тебя ждем в Мире Теней! — Просияв на прощанье золотой улыбкой, Яшка утонул в пелене, поглаживая хвост. — Мы еще повоюем!

А ведь прав разбойник: ничто так не разгонит посмертную скуку, как добрый бой с былым противником! Сегодня я приобрел ещё троих, хороша компания! Но сам я не спешил за проводниками, а меня несло в сторону света.

В глаза било бледное зимнее солнце. Снег скрипел под нашими санями. Возле меня сидел шаман из Гнезда и пел. Не баюнную Песню, а просто сказ про воина, плывущего на лодке в Мир Теней. Мне казалось, что я лежу не в утепленных соломой санях, а качаюсь на волнах великой реки междумирья, откуда я только что вернулся. Ведь ясно, что пел учитель для меня и про меня. Про умирающего айвена:

…Черный неба холст, лютая метель,Дух мой, проводник, дай не сесть на мель.Проводи меня к мудрому творцу,В ноги упаду к своему отцу.

Тело не моё, отдавать пора,Забирай, отец, нагулялся я!По темн̀ой воде я к тебе спешу,Песнею лихой душу отпущу.

— Чего ты хочешь, ведьма? — неожиданно прервал песню учитель. — Совсем, черная, страх растеряла, что путь айвенам преграждаешь?

— Извини, мудрейший! — По голосу я узнал Пастушку. — Вот! Они просили передать!

— Ладно, давай, — нехотя согласился шаман.

Я услышал, как засеменила по снегу старуха, опасаясь мести за подлость. А наши сани поскребли дальше.

— Тебе, айвен, — обрадовался шаман моему пробуждению. Рядом со мной легли мохнатый хвост и острый коготь. Их оружие — мои трофеи. А учитель продолжил древнюю песню про уходящего воина:

…Песни путь лежит — между гор река,Пусть душа летит вдаль за облака,Пусть она махнет над землей крылом,Я ей подсоблю по воде веслом.

Лодочку качнет, словно колыбель —Мой последний сон, мягкая постель.Под землей течет давняя река,Вот и мой черед пасть у ног творца…

Закрыв глаза, я под скрип снега уплывал то ли в Гнездо, то ли в Мир Теней.

Станислав Меньков

На всех парах

Железная дорога ныряла под свод подозрительного леса: из его глубин поднималась молочно-белая струйка пара. Казалось, белоснежное копье пронзало серые доспехи зимнего неба. Откуда-то тревожно тянуло навозом. Однако размышлять над всем этим большевику было недосуг, люди собрались.

— Товарищи! Уже тринадцать лет, как в нашей стране установлена власть рабочих…

Свист.

— …и крестьян.

Свист.

— А как говорил наш Вождь Владимир Ильич Ленин, социализм есть советская власть плюс парификация всей страны, — большевик встревожено оглянулся, но на этот раз свист ему не мешал.

— Потому мы, власть, идущая путем прогресса, — Дорнштейн снова помолчал, — и заботящаяся о благе, как уже было сказано, рабочих и крестьян…

Свист.

— …приступаем к форсированной модернизации населенного пункта Обломовка. Раньше вас гнобили и угнетали помещики, — партиец запнулся и продолжил, — но теперь все изменится. К лучшему.

Свист.

— Падут, — Дорнштейн посмотрел написанное на руке химическим карандашом слово, — заскорузлые, да, заскорузлые устои и обычаи, и настанет новое, прогрессивное, изобильное…

Свист.

— …советское общество свободы…

Свист.

— …равенства…

Свист.

— …и братства…

Свист.

— Знаете, что произошло в сопредельных Гореловке, Нееловке, а также Неурожайке? И знаете, кто это сделал?

Послышался неразборчивый шум: «Враги! Интервенты!», «Господь Бог наш Иисус Христос», а старорежимный староста надрывался: «Не мы это, честное слово, помилуйте, гражданин товарищ!»

— Это сделала Партия! — И прибавил гораздо тише: — А никакой не бог, которого, как известно, нет в природе.

Свист стремительно нарастал. В раздражении Дорнштейн пнул ногой вечно не вовремя свистящую трубу бронепоезда, и она со скрежещущим стоном рухнула в снег, взорвавшийся звоном ледяного стекла. Так как большевик в то же время опирался на трубу рукой, он последовал за ней.

— Грамотные есть? — спросил он, отвернувшись от толпы и залезая опять на крышу бронепоезда.

— Есть-с. Многие. Библия в каждом доме лежит… («Лежать-то она, конечно, лежит», — глухо пробормотал какой-то жилистый мужик с носом-картошкой.) Да все-таки насчет, если позволите, Бога: кто же все это вокруг сотворил-с? — ехидно сказал доктор, единственный просвещенный человек в округе; его лысина не порозовела на морозе, а оставалась вызывающе белой. Религиозность позволяла ему бестрепетно списывать профессиональные неудачи на волю Божью.

Дорнштейн поднимал над бронепоездом красный стяг.

— Я же сказал — Партия! Российская Коммунистическая Партия большевиков!

Зимнее солнце, флаг и голова посланца губцентра оказались на одной прямой; солнце просвечивало сквозь знамя.

Озаренное красным холодным светом, лицо большевика казалось окружено нимбом демонического святого.

Белый пар продолжал нагло подниматься из глубин леса, надменно игнорируя происходящее в деревне.

Черные покосившиеся избы, старая дранка крыш, угрюмые изможденные лица — революционер не знал, всегда ли была такой Обломовка или только недавно стала. Его интересовало только настоящее и будущее.

— Староста, — прошипел он, посверкивая золотым зубом.

— Аверьян, — представился мрачный, но сохранивший остатки патриархальной величественности старик со спутанными волосами.

— Ты всем заправляешь? — мрачно спросил Дорнштейн.

— Я, — неуверенно сказал Аверьян, сглотнув. Дорншейн прибыл на бронепоезде, никого еще из приезжих обломовцы пока не видели; тем не менее, большевик и в одиночку внушал старосте неподдельный ужас. Скажут, старорежимник, и все — под суд.

— Контрреволюция есть? — задал Дорнштейн следующий вопрос

Лицо Аверьяна в секунду приобрело выражение благодушной тупости. Он якобы непонимающе уставился на Дорнштейна.

— Сейчас я сам все узнаю, — скучным голосом сказал большевик. — Ра-азгружай!

Он точно отработанным движением пнул бронепоезд, двери вагонов стали одна за другой открываться, а потом поезд словно вытошнило потоком пугающего вида механизмов и конструкций.