Домой? Да никогда! - Радомира Берсень

Он сделал шаг в мою сторону — я непроизвольно отступила назад.

— Потому что я пока еще не король, — принялся объяснять Кинжал, — думаю, будет лучше, если сначала я принесу клятвы и приму корону. Это даст нам защиту. И потом — как король я получу право забрать себе храмовые богатства, не украсть, а именно законно забрать. Так будет правильнее. К тому же, я не хочу ждать, слишком долгое время эта земля стоит без законного правителя. И это очень удачно, что ты сейчас со мной. Не понимаю, на что ты дуешься. На тебя будет возложена особая честь — принять клятвы и возложить корону на законного короля. Увидеть его преображение.

Ну вот. Все идет в точности, как того хотят темные, с отчаянием подумала я. Сначала он станет королем, а потом пойдет в храм и … нет, нужно что-то изменить. Блин, ну почему когда этого не требуется, жизнь вокруг меня идет кувырком, а когда нужны кувырки и хаос — все движется строго по плану?

— Ты идешь? — Нетерпеливо спросил Кинжал, притопывая ногой. — Я бы не советовал тебе отставать, мало ли кто поселился на этих руинах. Вспомни хотя бы тех тварей, что мы вчера убили.

Ну вот, мало мне было поводов для паранойи, что ли? Неохотно нагнав его, я подавила в себе желание вцепиться в руку Кинжала, и мы принялись кружить по давно заброшенным улицам. Темный припыленный камень под ногами отзывался постукиванием, которое разлеталось рванным эхом и эти звуки здорово нервировали меня. А ну как в этих домах сейчас сидят какие-нибудь бледные твари с горящими очами и сладостно облизываются глядя на нас? Неожиданно мы вывернули на бесконечно огромную площадь, по ту сторону которой возвышалась громада замка. Во весь выступающий вперед фасад кругами расходились грязно-белые ступени. Кинжал судорожно вздохнул и замедлил шаг, прижав ладонь к груди.

— Вот оно! — Прошептал он и в глазах его блеснули слезы. — Мой дом! Быстрее, Мари!

И он рванул к ступеням. Мне пришлось перейти на рысь, чтобы не отстать от него.

Внутри было очень грязно, в воздухе стояла пыль, огромные круглые витражные окна, тем не менее, давали достаточно света. Не успела я оглядеться, как Кинжал поймал мою руку и настойчиво потянул меня куда-то в сторону. Мы миновали короткую светлую галерею, прошли сквозь затейливо вырезанную арку и принялись бесконечно долго подниматься по спиральной лестнице. Все это время Кинжал не отпускал меня. Неужели, я для него всего лишь инструмент для достижения власти и богатства? Это было бы очень обидно. Нет, пожалуй, он мне не нравится, совсем не нравится. Ни его сильные руки, ни крепкая задница, ни выпуклая от мышц грудь … тьфу, да что ж это такое-то! Не мужик, а наваждение какое-то.

Тем временем мы закончили подъем и оказались в круглом, очень светлом зале. Лишь за нашей спиной, там, где находилась лестница, была глухая стена, все остальное представляло собой огромные — от пола до потолка — окна, выложенные изящной мозаикой светлых витражей. Мебели здесь не было. Лишь небольшой стол-алтарь да простой деревянный трон позади него. На алтаре лежал короткий клинок и стоял кубок. Все это было густо прикрыто пылью, будто пуховым одеялом. Медленно обойдя алтарь, Кинжал очистил его от пыли, затем смахнул серые пылевые подушки с трона, на массивной спинке которого были изумительно четко, до последнего перышка, вырезаны распростертые крылья. Странно, причем тут крылья? На кинжаловой татуировке они тоже есть.

Кинжал подошел к алтарю и оглядел его еще раз.

— Корона, — простонал он, — корона исчезла! Как же так?!

Он выглядел потерянным и расстроенным. Жаль беднягу. Но я, пожалуй, промолчу о том, что набивая его мех сокровищами, я держала в руках корону. Пусть он узнает об этом потом — и чем потомее, тем лучше.

— Ничего не выйдет, — уныло пробормотал Кинжал, — не получится, хоть тресни. Боги! До чего же обидно!

Подойдя к стене, он, с задумчивым видом уселся прямо на пол, отчего привязанный к его поясу мех с сокровищами глухо брякнул. Кинжал вдруг оживился — он бросился на мех, будто кошка на мышь, быстро развязал его и принялся вываливать на пол напиханные туда предметы. Они брянчали, звенели и разбегались во все стороны.

— О! — Вдруг вскрикнул он и подхватил корону.

Внимательно оглядел ее и с облегчением улыбнулся.

— Должно быть, эти мелкие людоеды не только жрали всех подряд, но еще и тащили к себе в логово всякие блестящие штучки. — Заметил он, легко поднявшись и подойдя к алтарю. Корона легла на его поверхность.

— Наверное они облазили весь город, — добавила я, запихивая обратно в мех все остальное, — видишь, как удачно я вчера попала в их лапы и выжила? А если б меня съели — плакала бы твоя корона. И ты тоже немного плакал бы, надеюсь, что не только о короне.

Кинжал медленно прошелся, оглядывая зал. Встал между алтарем и троном, и поманил меня рукой. Я нехотя подошла. А что мне оставалось делать? Бежать? Куда? Коротким жестом Кинжал велел мне встать перед алтарем, точно напротив него. Он отступил на шаг и принялся оглядываться, будто что-то потерял.

— Ага! — Он нырнул куда-то под алтарь и вытащил оттуда пыльную бутылку темного стекла, поболтал ее глядя на свет, улыбнулся. — Немного осталось. Отлично.

Он откупорил бутылку и налил в кубок немного густого вина с сильным пряным запахом.

— Доверься мне, — мягко сказал Кинжал, положив руки на алтарь, по обе стороны от разложенных на нем предметов, — все мальчики царского рода в восемь лет заучивают наизусть клятвы и ход церемонии посвящения. Я знаю, что мне делать. Каждый раз, когда я буду спрашивать тебя — просто отвечай «да, сейчас и вовеки», хорошо?

ГЛАВА 19.

Меня пробрал нервный озноб. Ух, неужто я действительно сейчас короную самого настоящего короля? Я кивнула, пытаясь справиться с нервной дрожью.

— Хорошо, — вполголоса, будто самому себе, проговорил Кинжал, закрыл глаза и заговорил сильным звучным голосом, — видишь ли ты меня сейчас перед собою как явь?

Я замешкалась и он открыл глаза, укоризненно взглянув на меня:

— Да, сейчас и вовеки, — выдохнула я, чувствуя как меня пробирает по коже морозом и начинает кружиться голова.

— Слышит ли ухо твое каждое слово мое?

— Да, сейчас и вовеки.

— Верно ль сознанье твое, не в подчиненьи, не в дурмане, не в мо́роке и не во сне?

— Да, сейчас и вовеки!

— Будешь свидетелем клятв моих?

— Да, сейчас и