Они стояли насмерть - Олег Селянкин

— Я имею точные данные о расположении частей на этом участке…

Норкин развернул карту и брезгливо покосился на фашиста. Теперь вся его фигура, каждое движение, каждый изгиб тела говорили лишь о желании угодить, спасти себя, спасти даже ценой нескольких сот жизней своих собратьев, но спасти. И на карте один за другим начали появляться условные значки, запестрели около них цифры. Долго говорил эсэсовец, оттягивая тот момент, когда будет произнесено последнее слово, и под конец начал повторяться. Норкин положил карандаш на карту и задумался: «И эта мразь, этот слизняк был там, на речке? Где же тут человек?»

Но вот замолчал немец, с усилием проглотил слюну и тихо сказал:

— Аллес…

— Он кончил. Пусть отведут, — прошептал Лебедев, нагнувшись к лейтенанту.

Норкин повернул к нему голову, потом посмотрел на фашиста и кивнул головой.

— Смотри, Миша, как заманчиво стоит эта батарея! Совсем одна и поблизости никого нет. Проскочить бы лесочком, а?

Глава четвертая

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

Капитан Козлов и не думал, что ему еще раз придется встретиться с лейтенантом Норкиным. А пришлось не только встретиться, но и воевать рядом, подчиняться одному командиру батальона. И Козлова это не удивило: уж так у него получалось в жизни, что он все время встречался с теми людьми, о которых даже и не думал. Так и сейчас. Говоря откровенно, возражать против такого соседства не было оснований. Батальон Кулакова хорошо зарекомендовал себя в боях, а сам Норкин даже понравился Козлову при первом знакомстве. В лейтенанте он узнал самого себя. Именно таким порывистым, смелым в своих выводах был и он в годы гражданской войны. А потом… Да зачем вспоминать то, что было потом? Сейчас он уже ве тот…

«Укатали сивку крутые горки», — думал Козлов, глядя на мигающий огонек коптилки.

Но «горок» не было. Сам Козлов выдумал их для себя. «Укатался» он на ровной дороге, сбившись с ноги, выскочив из общих рядов. Он даже было смирился со своим положением неудачника, сваливал всё на то, что ему просто не везло, что его не поняли, «обскакали дипломаты», и… вдруг война и эта встреча с моряками.

Обидно старому солдату выслушивать замечания молодого, а еще обиднее — сознавать, что прав не ты, а он.

«Подумаешь, тоже вояки!» — храбрился Козлов, а внутренний голос нашептывал ему: «Куда тебе до них! Послужи Родине напоследок честно, а с теперешними молодыми и не тягайся!»

Может быть, и остались бы мечты мечтами, но роту Козлова влили в батальон Кулакова, так как тот теперь занимал участок фронта в несколько километров и физически не мог прикрыть его своими силами.

Кулаков пил чай, когда к нему вошел Козлов. Оглядев опрятную землянку, он вышел на ее середину и доложил, как требовал устав:

— Капитан Козлов с ротой бойцов народного ополчения прибыл в ваше распоряжение.

— Вовремя, дорогой мой, вовремя. Ясенев! Слышишь? Прибавилось у нас силешки!

И то, что Козлов принял за ворох шинелей, зашевелилось, приподнялось, рассыпалось, и с топчана встал высокий командир в морском кителе, но со звездочками политработника на рукавах. Он застегнул верхнюю пуговицу кителя, провел рукой по чуть вьющимся волосам, шагнул к столу и сказал:

— Давайте знакомиться. Ясенев.

— Это мой комиссар, — поспешил добавить Кулаков. — Да ты, дорогой мой, чего стоишь? Сегодня затишье и мы отдыхаем. А на моего комиссара какая-то трясучка напала, так я напоил его чаем с малиной и уложил спать. Видишь, ему уже полегчало. Садись с нами, пропустим по чашечке, — и он пододвинул к Козлову железную кружку, в которую наверняка вмещалось не меньше пол-литра.

«Видать, такой же неудачник, как и я, — подумал Козлов. — И по годам, и по званию — почти ровесник».

Скоро все трое сидели за столом. Разговор вертелся преимущественно вокруг положения на фронтах, снабжения патронами и прочих вопросов, волновавших всех фронтовиков. И тем более странно прозвучал вопрос Ясенева:

— А вы женаты? Заботливая она у вас?

— Нет… Не женат… А что? — ответил Козлов.

— Странно…

— Что странно?

— Так просто, — уклонился Ясенев от прямого ответа.

— Нет, серьезно?

— Привычка, — рассмеялся Ясенев. — До службы во флоте я был парторгом на заводе. Конечно, приходилось все Еремя встречаться с людьми, и сделал я один вывод… Не подводил он меня, а вот сегодня осечка вышла! Вот и всё.

Кулаков тихонько дул в кружку. Казалось, он весь был поглощен этим занятием и не следил за разговором, но украдкой с усмешкой поглядывал то на комиссара, то на его собеседника. Чувствовал капитан-лейтенант, что неспроста, не от нечего делать завел комиссар этот разговор.

— Уж если не секрет, не военная тайна, то поделитесь своими наблюдениями, — настаивал Козлов. Он уже освоился в этой землянке. Словно зашел в гости к старым друзьям и засиделся с ними, вспоминая прошлое.

— Какая там тайна! — усмехнулся Ясенев. — Просто заметил я, что мужья, у которых жены чересчур заботливые, иногда даже страшный вид имеют. Встретишь и удивляешься: сам представительный, костюм на нем новый, выутюжен, галстук модный, а носовой платок!.. «Жена, понимаешь, чистый забыла положить», — начинает он оправдываться… Холостяки обычно сами следят за собой и таких срывов у них не бывает.

Так вот в чей огород ты камешек бросаешь!.. Теперь за тобой, слово Борис Евграфович.

Но пока Козлов подыскивал подходящий ответ, в разговор вмешался Кулаков:

— Это, дорогой мой, неверно. Бывает, что и холостяки за собой не следят. Дескать, «я — одиночка! Мы за красотой не гонимся!» — Глаза у Кулакова — узенькие щелки и блестят. И не поймет Козлов: обвиняет или защищает его командир батальона.

— Конечно, бывает и так, — соглашается Ясенев, — но реже. Да у холостяков обычно находятся и смягчающие вину обстоятельства…

— Вот-вот! — подхватил Кулаков. — Один, работы — завались, а воротничок-то пришить и некому!

Теперь ясно тебе, Борис Евграфович? Вот оно, хваленое морское гостеприимство! Посадили за стол, напоили чаем, да еще и высмеяли!

Козлов отбросил ногой табуретку и резко поднялся из-за стола.

— Тут у вас маленький просчет получился. Холостякам не надо «смягчающих вину обстоятельств»! Дойдет до драки — взглянем, как воротничок на бой влияет! — сказал он прерывающимся от обиды голосом и, не простившись, пошел к двери.

— Товарищ капитан! — раздался за его спиной голос Кулакова, и он невольно остановился, повернулся к морякам. Куда исчезли добродушные морщинки на лице Кулакова? Нет их. И улыбки нет. Словно даже не было.

— Прошу, товарищ капитан, помнить, что вы находитесь в рядах Советской Армии! — рубил Кулаков, сильно налегая на «о». — Ее уставы действуют и на фронте!.. Нужно спрашивать разрешения у старших…

— Разрешите идти, товарищ капитан-лейтенант?

— Нет, не разрешаю. Садитесь!

Козлову не хотелось задерживаться здесь даже на минуту, но пришлось выполнять приказание. Это тебе, Борис Евграфович, не с председателем месткома разговаривать, С тем можно и поспорить, а здесь много не наговоришь. Дисциплина!

— Должен предупредить, капитан, что сегодня я первым и последний раз принял вас в таком виде. Приведите себя немедленно в порядок. Или вы думаете, что командиру ополчения все можно? Ошибаешься, дорогой мой! Ты командир не ратников, а советского ополчения. Советского ополчения!

Кулаков незаметно перешел на «ты», стал говорить спокойнее. Ясенев только изредка вставлял отдельные слова, подчеркивая ими основную мысль комайдира или углубляя ее.

Давно исчез официальный тон, беседа снова потекла мирно, но теперь Козлов не забывал, что перед ним — его начальники, хоть и добродушные с виду, но на самом деле — строгие, требовательные и, пожалуй, беспощадные начальники. Да они и сами не скрывали этого.

— Если не увижу изменения в лучшую сторону — не обижайся! — сказал Кулаков и развел руками.

— Коммунист не может так относиться к службе, — вставил Ясенев. — Я имею в виду то, как вы передавали свой участок лейтенанту Норкину.

И это знают! Хоть сквозь землю проваливайся…

— А вообще, мне кажется, мы поняли друг друга и сработаемся. Так? — сказал Кулаков.

Козлов молча кивнул. Нет, он не считал, что они с Кулаковым сработаются, но разве можно на военной службе высказывать такую крамолу? Начальство сразу вывод сделает: не можешь — сдавай роту, отправляйся в тыл за новым назначением. Конечно, могут перевести и к другому начальству, только легче от этого не станет. Козлов понимал, что справедливо требует Кулаков. Да и стыдно было уходить с фронта в тыл за новым назначением. Неужели он, Козлов, хуже других, неспособен защищать Родину в тяжелую для нее годину? Вот это — дудки! Козлов еще докажет вам, товарищи моряки, что воевать он умеет…