И вспыхнет пламя - Сюзен Коллинз

– Почему они не помогают нам? – сердито бросаю я. – Почему допускают, чтобы мы так страдали от голода, казней, проклятых Игр?

Меня душит ненависть к этим воображаемым обитателям катакомб, преспокойно наблюдающим за нашими страданиями. Чем они лучше капитолийцев?

– Этого мы не знаем, – шепчет Бонни. – Просто хватаемся за соломинку, как утопающие.

Тут я наконец прихожу в себя. Все это фантазии, самообман. Тринадцатый дистрикт не существует, ведь Капитолий бы этого не позволил. Ну а кадры? Возможно, ошибка. Соек-пересмешниц на свете пруд пруди. Крепкие птички, живучие. Раз уж перенесли бомбежки, значит, сейчас и вовсе расплодились в неизмеримом количестве.

Разумеется, Бонни лишилась дома; ее родные мертвы; ни о возвращении, ни о том, чтобы прижиться в чужом дистрикте, речи быть не может. Неудивительно, что девушкой овладела мысль о независимом и процветающем Дистрикте номер тринадцать. И не мне ее разочаровывать. Пусть лучше верит в мечту, эфемерную, словно струйка дыма. Может быть, они с Твилл как-нибудь протянут еще немного в лесах. Даже в этом я сомневаюсь, но нужно же как-то помочь!

Первым делом вытряхиваю из сумки еду – в основном зерно и сушеный горох. Запаса хватит на некоторое время, если распорядиться с умом. Потом увожу Твилл в лес и учу основам охоты. Ее пистолет не нуждается в пулях, он может превращать энергию солнца в смертоносные лучи. Первый трофей – несчастная белка или, вернее обуглившаяся тушка: выстрел попал в живот. Показываю, как освежевать добычу. Ничего, наловчится со временем. Вырезаю для Бонни добротный костыль. Вернувшись в дом, оставляю девушке пару запасных носков: днем их можно запихивать в обувь, чтобы крепче сидела, а ночью – надевать на ноги для тепла. Наконец объясняю, как лучше разводить огонь.

Беглянки подробно расспрашивают о ситуации в Двенадцатом дистрикте – должно быть, хотят передать мои слова, когда прибудут в Тринадцатый, – и я рассказываю, как нам живется при Треде. Остается только подыгрывать, чтобы не лишить их последней надежды. Но близится вечер, и мне уже некогда чесать языком.

– Пора уходить, – заявляю я.

Они лезут обниматься, благодарят. На глазах у Бонни показываются слезы.

– Не верится, что мы тебя встретили. Ты точно такая, как все себе представляют с того дня, когда...

– Знаю-знаю, – устало отмахиваюсь я. – С того дня, как мы с Питом достали ягоды.

Обратной дороги почти не замечаю, хотя с неба валит мокрый снег. Голова идет кругом от новостей о восстании, от призрачной и мучительной надежды на существование Дистрикта номер тринадцать.

Из разговора с Твилл и Бонни стало ясно одно: президент Сноу обвел меня вокруг пальца. Никакие телячьи нежности в мире уже не остановили бы движения, набиравшего силу в Дистрикте номер восемь. Может, мои ягоды и сыграли роль искры, но погасить костер было не в моей власти. Он это знал. Так зачем было заявляться к нам домой, заставлять меня убеждать всех в любви к Питу?

Очевидно, затем, чтобы я не вздумала подливать масла в огонь, когда поеду по дистриктам. И конечно, чтобы развлечь капитолийскую публику. Кажется, свадьба задумана с той же целью.

Забор уже близко. Вдруг на ветку ближайшего дерева опускается пересмешница и выводит нежную трель. Я вдруг понимаю, что так и не получила внятного объяснения по поводу птички на крекере.

«Это значит, мы на твоей стороне», – так сказала Бонни. А что это за сторона? Неужели я, сама того не желая, стала «лицом» долгожданного бунта? А птичка на моей брошке – символом сопротивления? Если так, то моей стороне не очень везет. Достаточно вспомнить события в Дистрикте номер восемь.

Прячу оружие в трухлявой колоде неподалеку от старого дома и направляюсь к забору. Глубоко погруженная в размышления, опускаюсь на одно колено перед знакомой дырой. Внезапно где-то кричит сова, и я прихожу в себя.

В сумерках ограждение выглядит как всегда – вполне безобидным, но звук заставляет отдернуть ладонь. Словно гудит гнездо рассерженных шершней. К забору вновь подключили напряжение.

11

Ноги сами несут обратно к лесу, и я сливаюсь с деревьями. Прикрываю рот перчаткой, чтобы не выдать себя белым паром дыхания. По венам струится адреналин, отгоняя все другие заботы, кроме этой новой угрозы. Что происходит? Тред вздумал усилить охрану дистрикта? Или как-то узнал, что я ускользнула из его сети? Решил до утра продержать снаружи, а потом заявиться и взять под арест? А дальше? Высечет, закует в колодки на площади, сразу повесит?

Приказываю себе успокоиться. Разве забор в первый раз оказался под током? Такое уже случалось, и не единожды. Правда, тогда со мной был Гейл. Мы попросту забирались на дерево поудобнее и выжидали, пока не отключится напряжение. Когда я задерживалась, Прим нарочно ходила к забору – прислушивалась, бежит ли по проволоке электричество, чтобы мама напрасно не беспокоилась.

Да, но сегодня родным и в голову не придет, что я здесь. Сама же об этом позаботилась. Так что, если не появлюсь, волнений им не избежать. Да и мне, сказать по совести, тоже не по себе. Не верится, что это случайность: ток пустили как раз в тот день, когда я вернулась в лес.

Казалось, никто не видел, как я пролезаю под ограждением, – или все же... Наемных шпионов везде хватает. Кто-то же доложил президенту, что Гейл целовал меня в этом месте. Хотя, то было средь бела дня, и мне еще не приходило на ум осторожничать. Кстати, уже тогда я задумалась о следящих камерах... Неужели правда? Хорошо, что я шмыгнула под забор до рассвета, затемно, и замотала шарфом лицо. Впрочем, список местных жителей, готовых в обход закона вырваться в лес, наверное, слишком короток.

Вглядываюсь сквозь ветки в просторную Луговину за ограждением, но вижу один только мокрый снег, подсвеченный кое-где огоньками из окон домов на окраине Шлака. В поле зрения – ни одного миротворца. Похоже, меня никто не разыскивает. Неважно, догадался ли Тред о моем преступлении или нет; нужно как можно скорее вернуться домой и прикинуться, что я даже не выходила.

Стоит коснуться колючей проволоки – произойдет замыкание. Займусь подкопом – заметят, да и земля промерзла. Остается один-единственный выход: перемахнуть через верх.

Иду вдоль опушки, подыскивая высокое дерево с длинной веткой. Примерно через милю нахожу, по-моему, подходящий клен. Ствол чересчур широкий и заиндевелый, неудобно взбираться, и ветки, нависшие над мотками колючей проволоки, растут слишком высоко, но что делать? С грехом пополам залезаю и медленно начинаю пробираться вперед.

Один взгляд вниз, и я вспоминаю, почему мы с Гейлом предпочитали пересидеть в лесу, нежели связываться с треклятым забором. Чтобы не поджариться, необходимо ползти по ветке, растущей в двадцати футах над землей, не ниже Моя – в двадцати пяти футах. Рискованный трюк даже для человека, который годами скакал по деревьям, – а куда деваться? Можно было бы поискать еще, но ведь уже смеркается. И снегопад усиливается так, что скоро будет не различить ни рожна. Отсюда, по крайней мере, виден сугроб, который смягчит падение. А кто знает, куда я могу угодить в другом месте? Закрепляю сумку на шее и потихонечку опускаюсь. Пару секунд вишу на руках, собираясь с духом – и разжимаю пальцы.

Головокружительное паление. Страшный толчок, отдающийся прямо в спину. И вот моя пятая точка приземляется. Лежу на снегу, пытаюсь навскидку оценить повреждения. Судя по боли в копчике и пятке, без них не обошлось. Вопрос только в том, насколько это серьезно. Надеюсь, одни ушибы. Заставляю себя подняться на ноги: нет, кажется, что-то сломано. Впрочем, ходить я могу и чуть не бегом пускаюсь домой, стараясь не выдать своей хромоты.

Мама и Прим не должны ничего узнать. Надо срочно придумать отговорку, хотя бы самую глупую. На площади еще не все лавки закрылись. Захожу в одну из них за белой материей для перевязки ран, а то наши запасы кончаются, в другой – покупаю пакетик сластей для сестренки. Бросаю конфетку в рот. Мятный сахар тает на языке, и тут до меня доходит – это первая пища за целый день. Хотела устроить пикник у озера, но Твилл и Бонни были в таком ужасном состоянии, что у меня не поднялась рука взять себе хотя бы крошку еды.

Впереди – наш дом. На пятку совсем уже не наступить. Скажу матери, будто вздумала залатать брешь на крыше старого дома и оступилась. Насчет пропавших продуктов – тоже навру что-нибудь. С трудом доплетаюсь до порога. Скорее бы расслабиться возле печки... Однако меня ждет серьезное потрясение.

У дверей нашей кухни застыли два миротворца, мужчина и женщина. Женщина сохраняет бесстрастное спокойствие, зато в глазах ее напарника мелькает искра удивления. Меня тут явно не ждали. Победительница из Двенадцатого дистрикта сегодня должна была сгинуть в лесу.

– Здрасте, – невозмутимо бросаю я. За крепкими спинами появляется мама, но близко к ним не подходит.