Меняя завтрашний день - Елена Негва

Наконец, в сопровождении палача на тележках повезли связанных ведьм, глаза которых по-прежнему были завязаны красными тряпицами. Вооружённая стража из числа местных жителей гордо шествовала по бокам, а в середине всей процессии вели на верёвке очередную грешницу, сопровождаемую духовником. Поездка на казнь была тяжким испытанием, ведь зеваки никогда не упускали случая посмеяться и поиздеваться над осуждёнными ведьмами, совершавшими свой последний путь. Жители близлежащих домов выплёскивали на узкую дорогу, по которой везли осуждённых, содержимое вёдер и лоханок не смотря на то, что нечистоты могли попасть не только на осуждённых женщин, но и на какого-нибудь зазевавшегося прохожего, шедшего за повозками. Кое-где застоявшиеся помои со временем образовывали смрадные лужи, а неугомонные деревенские свиньи лишь дополняли общую картину деревни, которая оставалась неизменной и по сей день, когда мимо них шли одиннадцать ведьм в окружении их «свиты». Народ на площади требовал зрелища, люди жаждали криков, плача, мольбы о помощи или просто хотели, чтобы ведьмы выглядели злыми, бесноватыми, сыплющими проклятиями как и подобает себя вести в байках про ведьм, передающихся из уст в уста. Когда же несчастные наконец добирались до места казни, слуги приковывали их цепями к столбам и обкладывали сухим хворостом, поленьями и соломой. После этого начинался торжественный ритуал, во время которого проповедник ещё раз предостерегал народ от коварства дьявола и его приспешников:

— Дьявол не дремлет! — вещал над толпой священник, облаченный в тёмные одежды. Ветер легонько теребил за его спиной белый флаг с зелёным крестом — знамя Святой Инквизиции. — Он ищет заблудшие души, но сегодня мы сжигаем адово отродье, богопротивных ведьм! Возрадуйтесь же люди, ибо с казнью этих исчадий ада зла на земле станет меньше! Огонь очистит эти души, отравленные злом, очистит от скверны, переполняю-щую их и они будут спасены от вечного проклятия…

Толпа отозвалась одобрительным гулом на его слова и продолжала шуметь до тех пор, пока с узниц не сняли повязки.

Когда с головы Анны сняли тряпку, солнечный свет больно резанул по глазам, но вскоре зрение вернулось, запечатлев в памяти вязанки хвороста, оскаленные лица гудящей толпы собравшихся людей, которые показались ей однородной безликой массой, смешением чёрных, фиолетовых и коричневых оттенков, с одинаковыми выражениями их простых грубых лиц. Над толпой словно в дымке вдалеке сине-зелёным тёмным покрывалом расстилались дремучие непроходимые леса, наводящие страх и ужас на и без того суеверных жителей окрестных деревень. Анна знала, что в лесах водятся в лучшем случае только дикие животные и промышляют разбойники, нападающие на путников, отважившихся путешествовать через лес, особенно в тёмное время суток, выдавая себя, помимо всего прочего, ярким светом факелов, освещающих им путь. Молва же в своём воображении и суеверии населила леса различными сказочными созданиями — гномами, эльфами, троллями, а в горах происходили шабаши ведьм, в реальность которых свято верил народ. И это лишь добавляло масла в огонь инквизиции, который вот-вот должен был запылать под её ногами.

Как уже было известно, перед сожжением еретиков и ведьм по договорённости сначала душили с помощью верёвочной петли с палкой или делали проще — через повешение. Однако, если обвиняемые упорствовали и явно не раскаивались или перед казнью делали то, что не входило в планы инквизиции — проповедовали, сыпали проклятиями, кричали о своей невиновности — их сжигали живьём.

Никто из женщин, оказавшихся с Анной вместе на площади, не раскаивался в том, что им приписывали «доброжелатели» в своих доносах и поверившие этим заявлениям представители закона и духовенства.

Для особо злостных и непокорных, в глазах инквизиции, осуждённых за колдовство, костёр разводили из сырого дерева, чтобы продлить казнь. Сырое дерево вместо сухого хвороста замедляло горение и делало смерть более мучительной, длительной и болезненной. Некоторые, уже наполовину сожжённые люди, выбирались из пылающего огня, и их снова бросали туда, пока они не сгорали совсем. А до сожжения им могло быть предписано дополнительное наказание в виде отсечения рук, ног, дробления костей, вырывания кусков плоти раскалёнными щипцами — ведьмы по устоявшемуся мнению должны были быть нечувствительными к такого рода истязаниям — их мучил внутренний огонь, выжигающих их грешные души, выскабливающий изнутри всё живое…

Взгляд Анны скользнул в сторону. Сквозь свои спутанные грязные чёрные волосы она разглядела темневшую одинокую массивную фигуру — это был человек в чёрном балахоне, которого Анна уже видела в комнате допросов. В руке он держал факел, который неистово пламенел, пока женщин привязывали к столбам.

— Люди! — крикнул он. — Ваша воля выполнена! Смерть ведьмам!

Она видела перед собой только рыжеватые стволы высоких могучих сосен, изумрудно-зелёный мох, устилавший землю с россыпью хвойных иголок и шишек, матово-серые просветы между деревьями — солнечные лучи не проникали сквозь густые кроны деревьев во внутренний печально-суровый мир тихого леса.

Факел упал на одну из вязанок хвороста.

Когда зажигался костёр, особо уважаемым прихожанам церкви предоставлялось почётное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед церковью свои добродетели. Если осуждённый на костёр умирал до казни, то сжигали его труп. Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно осуждён.

В этот раз было всё иначе, однако, думается, что никто особо не расстроился — казнь ведьм и так сама по себе была зрелищем, не надоедающим людям, которые лелеяли и взращивали в себе одновременно облегчение и страх: облегчение от того, что на костёр отправился кто-то другой, а страх оттого, что можно оказаться следующим. С началом казни задние ряды жителей, пытаясь лучше разглядеть происходящее, стали напирать своей массой на передние, ближайшие к столбам ряды людей, которые пытались пятиться назад, закрывая лица от жара разгоравшегося костра. В создавшейся давке стало совершенно нечем дышать — клубы дыма шли в разные стороны от эшафота, то устремляясь ввысь к ярко-синему небу, то наоборот, припадая к земле и окутывая облаками толпу собравшихся. Крайние женщины у столбов, под ногами которых разгорелся огонь, начали истошно кричать и судорожно пытаться поджать ноги. Треск разгорающегося костра, крики, от которых у зрителей закладывало уши, летящие со всех сторон проклятия или избитая уже фраза «Смерть ведьмам!», расползающийся запах горелого мяса под пение церковных гимнов являло собой воплощение правосудия и исполнение воли Божьей.