Морская дорога - Урсула Ле Гуин

     Значит, та пожилая женщина, что помогала ему искать ключ в дюнах, нашла его! Именно ее он сразу же вспомнил и думал о ней всю ночь за работой, потому что боялся уснуть, боялся лечь в постель, боялся закрыть глаза и упасть в ту страшную черноту. Лягушки заливались вовсю на берегах ручья, умолкали ненадолго и начинали петь снова. А Билл работал на гончарном круге, создавая одну форму, которую не делал уже очень давно: чашу примерно фут в диаметре с совершенно круглым верхним краем. "Кубок", "старинная чаша", "потир" - все эти слова он видел на выставке керамики в Астории. Он работал до рассвета и заснул прямо на полу в мастерской, сунув голову под скамью, прямо в мягкую глинистую пыль.

     Это был очень плохой день. Он понимал, что в дом он входить не должен, ибо если он туда войдет, то, возможно, не в состоянии будет выйти оттуда. И, хотя ему страшно хотелось принять душ, он кое-как вымылся в мастерской под краном. Но какое-то время он работать все равно был не в состоянии.

     Он не мог пойти и поблагодарить ту пожилую женщину, потому что не знал, как ее зовут. Но молодую женщину, что приходила к нему, звали Джилли. Миссис Хэмблтон, хозяйка бакалейной лавки, как-то спросила у нее: "Ну, как дела у мамы, Джилли?" - когда та подошла к кассе. А где ее дом, он и так знал. Он знал все дома в Клэтсэнде и всех, кто жил в этих домах, - может, знал не по имени, но хорошо помнил их лица, цвет волос.., их форму, форму их существования...

     Хорошо бы поговорить с Томом Джеймсом, подумал он, но Том Джеймс был мертв.

     Подойдя к обшитому серым гонтом дому с пристроенной к задней стене верандой, Билл Уэйслер постучался. Он постучался очень тихо, потому что мать той женщины была больна и умирала. Он все время чувствовал в себе ту проклятую черноту и очень боялся, что снова упадет в нее, но вовремя удержался на самом краю; потом это повторилось еще несколько раз, снова и снова, и от попыток во что бы то ни стало удержаться на краю и не упасть у него закружилась голова. Он уже сделал шаг в сторону, собираясь уходить. И тут дверь отворилась.

     Цвет роз и азалий несколько поблек; кобальт повыцвел. И улыбка была не та; уже нельзя было бы, пожалуй, сказать, что она "так здорово улыбается". Здороваясь, она произнесла его имя тихим, ровным голосом.

     Он протянул ей мешок с сухой глиной и без запинки произнес целое предложение:

     - Подумал тут - может, вам еще глина понадобится.

     Она протянула было руку, чтобы взять то, что он ей принес, но потом сказала:

     - Ой, да у меня ее еще столько!.. Спасибо... Видите ли, я делаю совсем маленькие, прямо-таки крошечные вещички... - Она посмотрела на бумажный мешок. - Хотя теперь у меня и для этого совсем времени нет... знаете, кроме НЕЕ у меня вообще больше ни на что времени не остается. - Она сказала это с какой-то странной улыбкой, потом подняла голову и посмотрела прямо на него. Он опустил глаза. Она взяла мешок. - Спасибо вам, Билл, - сказала она. Голос ее дрогнул и затих, как нерешительно затихают порой звуки музыки. И он наконец догадался, что она плачет.

     - Я хотел спросить вас... - сказал он.

     Она судорожно вздохнула и кивнула.

     - Если вы, к примеру, делаете что-нибудь, и оно у вас получается не так, как надо... - начал он.

     - У меня все получается не так, как надо! - воскликнула она и засмеялась - тем же странным, музыкальным, "двойным" смехом, в котором звучали слезы.

     - То это ведь не правильно - продавать такие вещи, как если бы они получились как следует? - сказал он и умолк, и поднял на нее глаза.

     - Да, наверное, - задумчиво ответила она. - Наверное, так.

     - Иначе нет никакого смысла! - сказал он.

     Она кивнула, помолчала, потом покачала головой и сказала:

     - Простите, но я должна вернуться в дом, Билл. Вы же знаете. Она там. - Она сказала именно так: "Она там". Он понимающе кивнул. - Спасибо вам, - снова сказала она.

     - Да ладно, пустяки, - буркнул он и пошел прочь, услышав, как у него за спиной закрылась дверь. Он прошел через передний двор к своему пикапу, как всегда с терпеливым видом дожидавшемуся его на обочине крохотной немощеной улочки. Ключ он оставил в замке зажигания. Свет дня был чист и светел - безупречная глазурь на поверхности настоящих, без изъяна вещей. А если приложить ухо к той большой чаше или кубку (называйте, как хотите!), то, наверное, можно услышать звук волн, набегающих на берег.

Истинная любовь

     Женщина, не имеющая партнера (друга или мужа), но, в общем, вполне довольная жизнью, обычно учится скрывать то, что она всем довольна, чтобы не шокировать своих друзей. Не имеет ни малейшего смысла игнорировать те предрассудки, некогда воспринятые культурой вашей страны и прижившиеся в ней, иначе все в итоге станут считать вас ведьмой. Теперь-то я хорошо понимаю, зачем, в действительности, вышла замуж: лучше уж законный брак, чем костер. Впрочем, у меня и после развода случались любовные истории - да, если быть точной, то их было две: первая - с исследователем библиотечных систем - была неудачной; вторую же - с книготорговцем - можно до некоторой степени назвать удачной. Но дело в том, что занятия сексом всего лишь превращают мою эротическую энергию в некую иную, искусственную форму, предусмотренную нашей цивилизацией, а потому для меня секс - это все-таки некая сублимация. Мое либидо, предоставленное самому себе, в своем исходном, так сказать примитивном, состоянии с полной отдачей реализуется только во время чтения, что доставляет мне ни с чем не сравнимое наслаждение.

     И поскольку я с двадцати лет работаю библиотекарем, то вполне могу сравнить свою жизнь с жизнью паши, роскошествующего в своем гареме - и в каком гареме! Когда я работала в Центральной библиотеке Портленда, у меня было полмиллиона "наложниц"! Это была настоящая оргия продолжительностью десять лет!

     А в течение учебного года - поскольку теперь я преподаю в Библиотечном институте - я имею доступ в университетскую библиотеку. Здесь, в Клэтсэнде, где я провожу лето, мой "гарем" очень мал, да и "гурии" по большей части имеют весьма потрепанный вид, но ведь и я тоже не молодею. Моя страсть несколько поутихла с годами. Порой я даже представляю себе, что меня вполне удовлетворила бы и одна обыкновенная книжная полка, на которой стояла бы верная и испытанная "Тысяча и одна ночь", парочка хорошеньких небольших романчиков или повестушек (для легкого флирта) и томик новой поэзии, строки ко горой заставили бы меня кричать от наслаждения в ночной тиши.

     Антал явился, разумеется, вместе с книгами; точнее, явились книги, а потом уж и Антал. Я разбирала книги в библиотеке Клэтсэнда - здесь есть бесплатная любительская библиотека, куда каждый приносит те книги, какие может или хочет отдать; она занимает всего две комнаты над аптекой. Итак, я разбирала книги и составляла каталог, что летом делаю примерно раз в неделю, а иногда и чаще, если волонтеры внесут во все это больше беспорядка, чем обычно. Мне нравится этим заниматься; это нетрудная и порой весьма забавная работа. Я нахожу Луиса Ламура под рубрикой "Любовный роман", а Леви-Стросса - среди книг по кулинарии.

     В тот день в библиотеку зашла Ширли Бауэр и, некоторое время повозившись в мешке с книгами, предназначенными на распродажу, окликнула меня:

     - Фрэнсис, а ты знаешь, что у нас вот-вот появится книжный магазин?

     - Здесь?

     - Да! Кто-то хочет открыть книжный магазин в старой лавке, где раньше продавали воздушных змеев, помнишь?

     - Рядом с грилем Тома?

     - Вот-вот. Мэри сказала, что человек, который снял у нее эту лавку, хочет вроде бы превратить ее в букинистический магазин. И потом, когда я заходила на почту, миссис Браун сказала мне, что у нее уже все полки завалены коробками с книгами. Приходят до востребования некоему А.

     Так что книги действительно прибыли раньше, чем сам Антал.

     Когда же наконец приехал он сам, то остановился в мотеле "Эй, на судне!" - не столько по причине бедности, сколько просто по незнанию. Хотя он, разумеется, поистине стал подарком судьбы для Розмари Такет, которая и после смерти мужа пыталась как-то держаться, изо всех сил сопротивляясь разным юридическим и страховым компаниям, которые во что бы то ни стало стремились отобрать у нее мотель. Мне кажется, в июне Антал был у нее единственным постояльцем. И он, между прочим, прожил в мотеле "Эй, на судне!" все время своего пребывания в Клэтсэнде - около восьми месяцев, как оказалось впоследствии.

     До открытия книжного магазина я с ним знакома не была, хотя не раз видела его в городе, а также через стекло немытой витрины, потому что, конечно же, каждый раз останавливалась и пыталась рассмотреть, что же у него там за книги. Похоже, он собирался действительно торговать букинистическими изданиями, то есть НАСТОЯЩИМИ книгами, а не всяким мусором - так называемыми остатками тиража или теми "книгами", которые, по-моему, выходят в свет только потому, что издатели боятся рисковать и предпочитают публиковать то, с чем никогда и никакой риск связан быть не может. Во всяком случае, там почти не видно было одинаково ярких новых обложек, и когда я наклонялась над ничем еще не украшенным подоконником витрины и вглядывалась внутрь помещения, то видела только груды соблазнительно потрепанных, покрытых бурыми пятнами, грязноватых СТАРЫХ книг. Сам хозяин мелькал среди этих груд, точно серое привидение, разбирая книги и расставляя их по полкам; у него тоже не было никакой "яркой обложки". И мне захотелось предложить ему свою помощь. И правда, в местной крошечной библиотеке мне делать было уже абсолютно нечего, а до этих НЕИЗВЕСТНЫХ книг я страстно мечтала добраться, потрогать их собственными руками. Кроме того, я знала, что действительно могу быть ему полезна.