Книга о Небе - Кодзиро Сэридзава

Как я уже писал, в возрасте 66 лет (в 1962 году) я по приглашению Союза советских писателей сорок дней пробыл в России.

В то время мы, японцы, думали, что русские, совершившие великую революцию, счастливы.

Когда в Союзе писателей меня спросили, что бы я хотел увидеть по прибытии в Москву, я ответил, что мне хотелось бы увидеть, как в результате великой революции изменилась Россия, которую я знал по произведениям Толстого и Достоевского, например в том, что касается религии.

На следующее утро за мной на машине в качестве гида приехала профессор японской литературы Московского университета госпожа А., и часа через полтора мы прибыли в лавру — российский религиозный центр.

Это было величественное здание на холме. Нас ждал патриарх, и во время разговора с ним случилось нечто интересное: госпожа А. по-японски сказала мне: «Библия, которую держит в руках патриарх, недоступна обычным людям. Поэтому попросите ее, пожалуйста, якобы для себя, а потом передайте мне».

Когда я сказал, что хотел бы на память получить Библию на русском языке, патриарх, объяснив, что Библия печатается в небольшом количестве только в лавре, отдал мне свой единственный экземпляр.

Он проводил нас в сокровищницу лавры, там перед иконами толпились верующие, трогали их руками, гладили, поэтому я плохо видел и никак не мог оценить эти произведения.

Потом патриарх проводил нас на источник. Здесь тоже было полно верующих, особенно в том месте, где бил ключ, люди зачерпывали воду ладонями, пили ее и наполняли ею бутылки.

— Ах, ничего не поделаешь с этими суевериями! — сказала по-японски госпожа А. Я не мог ничего ответить. Простой народ в любой стране, пожалуй, одинаков.

В то время, оттого ли что я наблюдал русских со стороны, они показались мне спокойными, счастливыми людьми, и я составил себе поверхностное представление о том, что они счастливы благодаря революции.

Но вот когда пришло время возвращаться в Японию, в Союзе писателей возникли осложнения, из-за которых мне пришлось задержаться, и тут я столкнулся с ситуацией неожиданной и нелепой.

В те дни меня сопровождал по Москве ученик профессора японской литературы Московского университета госпожи А. молодой доцент Б.

Из Москвы я намеревался вылететь в Париж, но по какой-то причине целую неделю вынужден был ждать, а Б. все это время выполнял роль моего гида.

В последний день меня вместе с Б. пригласили в Большой театр — несмотря на лето, в утреннем спектакле должны были участвовать лучшие певцы, поскольку предполагались какие-то высокие гости.

Русская опера славится в мире, и я был рад приглашению; ставили популярную «Травиату».

К удовольствию Б., нам дали лучшие места. Зал был полон, потому что выступали лучшие исполнители.

Я восхищался превосходной игрой оркестра, но когда после увертюры началось первое действие, зрители вдруг начали всхлипывать. Я удивился, плакало все больше людей, в хоре плачущих голосов даже музыка тонула.

Я хотел спросить у Б., в чем, собственно, дело, но оказалось, что он тоже плачет. Да что это?

Наступил антракт, оркестранты удалились, но когда они вновь появились, слушатели опять заплакали.

Чем это объяснить? Может быть, так проявилась скрытая в душах русских, на первый взгляд выглядевших такими спокойными, их скорбь и печаль? Неужели русские настолько несчастны? Так и не найдя ответ на этот вопрос, я на следующий день улетел в Париж.

В Париже меня ожидала радость: мой товарищ, с которым некогда мы вместе вели тяжелую борьбу с туберкулезом, оказался жив и здоров. Я попал в рай, где повсюду слышалась прекрасная музыка «либертэ» (свободы), «эгалитэ» (равенства), «фратернитэ» (братства).

Однажды мой товарищ М. с улыбкой сказал:

— Революции совершались и у нас и в России, но в нашей стране народ, каждый человек в отдельности, получил при этом сокровища свободы, равенства и братства и на вечные времена создал Райский мир. А в России революцию совершила немногочисленная группа людей, стоящих наверху, они преследовали свои корыстные, эгоистичные цели, а народ пребывает в спячке, поэтому в России ад так и остается адом.

Слова его сопровождались райской музыкой с неба, тихим тенором выпевались слова, которые я когда-то слышал:

И жизнь, и смерть —Это только день.Один день.Остается толькоПрожить его, радуясь.

Что такое? Это мои стихи! — подумал я, и тут…

— Да, это так. — Передо мной возник гениальный Жак вместе со множеством друзей; хором напевая те же слова, они обратились ко мне:

— Успокойся! Ты сможешь жить, как человек Райского мира.

Небесный хор звучал так красиво, что я не прислушался к этим словам.

Летом этого года моя душа получила приглашение от Великой Природы: «Я совершу Великую Уборку в огромной стране, в России, и дам многим народам независимость, так что тебе надо взглянуть на это». Душа пустилась в путешествие и, опустившись на московской площади, прежде всего изумилась: множество мужчин и женщин заполнили площадь. Все это были россияне, но не те грустные и тихие, которых я видел раньше, а похожие на обычных европейцев.

Уже по одному этому я понял, что Россия изменилась, и удивился, но моей душе было некогда восхищаться столь великими переменами — она поспешила в Крым.

Потому что там был арестован президент Горбачев, который был моим братом в прежней жизни, и его жена.

Великая Природа поручила мне миссию — донести до него, что он будет спасен, если его сердце переменится и станет не высокомерным сердцем президента, а сердцем обычного человека.

И душа моя, достигнув Крыма, стала предпринимать усилия, чтобы превратить сердце Горбачева в сердце обычного человека.

Хоть на самом деле это достаточно просто, душе, испорченной властью, кажется, далось это с трудом.

Моей душе пришлось предпринять огромные усилия, чтобы довести до его сознания, что ни государство, ни народ не принадлежат ему, что он избран народом и облечен властью, хотя вообще-то он самый обычный человек, которому повезло.

Что ни говори, а человек — жалкое создание.

Итак, Горбачев изменился и поэтому, пожалуй, мог действовать снова в качестве президента. Я решил подождать его возвращения из Крыма в Москву, но тут моя душа получила приказ от Великой Природы:

— Твоя миссия окончена. Тебе следует вернуться.

— Подождите немного. Чтобы я по крайней мере увидел их отъезд из Крыма… Подождите!

— Они оба наверняка смогут уехать в Москву. Это говорит Бог. Успокойся!

— Разрешите все же побыть здесь, пока они не отправятся в Москву. Прошу!

— Нет, вскоре они оба смогут отбыть в Москву. Поспеши!

— А где же те ворота, через которые я смогу вернуться на родину?

— Глупец! Ворота для твоего возвращения — разве они не повсюду?

— За какими же из этих ворот меня ждет мое тело, в которое я войду?

— Входи в любые ворота! — сердито прокричала она.

Не знаю, в какие ворота вошла моя душа, но очутился я в столовой нашей дачи, и как раз в этот момент по телевизору показывали, как Горбачев возвращается в Москву.

Это был не прежний бодрый президент Горбачев, а усталый, постаревший человек…

А, оказывается, он смог наконец вернуться в Москву! — вздохнул я, и вдруг меня одолели сомнения: а какое сегодня число и где я, собственно говоря, был?

За окном слышался красивый небесный хор. Я прислушался:

Просто радуясьДням, которые мы проживаем,Радуясь рассветам и закатам,Бог тожеУлыбается.

Кажется, это была часть стихотворения, записанного мною в тетрадь?

Слезы сами собой навернулись на глаза: где я был, какое сегодня число?.. — одолевали меня вопросы.

В это время дочь привела юношу Юкинагу и его почтенную матушку, они пообедали у нас, а когда собрались возвращаться в Токио, я спросил их, и они подтвердили: да, так и есть! Сегодня 22 августа.

После обеда дочь отвезла их на машине до станции Каруидзава. Расставшись с ними в саду, я остался отдыхать на стуле в тени деревьев, но, возможно, оттого, что я своими глазами увидел, как юноша Юкинага заботливо обращается со своей молодой мамой, я впервые подумал о том, что и мне следовало бы выполнить свой сыновний долг по отношению к родителям, на которых я так долго держал обиду.

Меня бросили в младенчестве, я рос, не зная ни родительской любви, ни даже лиц отца и матери. И хотя после моей женитьбы родители стали навещать меня, как бы они ни старались, для меня они оставались чужими. А сейчас я не только сожалею о том, что почему-то не мог порадовать их, но и от души благодарен своей жене, которая всегда вручала им конверты с деньгами, говоря, что это деньги на образование младших братьев.