Юность Есенина - Юрий Прокушев

Причину всего объясню после, а когда, сам не знаю. Во всяком случае, когда угомонится эта разразившаяся гроза» [189].

О связи Есенина в 1913–1914 годах с революционными рабочими, помимо писем к Панфилову и воспоминаний современников, в последнее время стало известно еще из одного важного источника. В Центральном Государственном архиве Октябрьской революции в Москве обнаружено дело, заведенное на Есенина московским охранным отделением[190]. Нам довелось ознакомиться с этим делом, а также с документами о Есенине особого отдела департамента полиции в Петрограде и московского охранного отделения. Удалось также разыскать о архивах охранного отделения интересные сведения об участии поэта в революционном движении рабочих типографии Сытина [191].

В картотеках московской охранки и департамента полиции имеются регистрационные карточки, составленные на Есенина в 1913 году. Более подробные сведения приводятся в регистрационной карточке московской охранки. В московской охранке сохранились донесения сыщиков, которые в ноябре 1913 года вели за ним слежку.

Там же имеется запрос охранного отделения о Есенине, где отмечено его прежнее и новое местожительство, время прибытия в Москву, место рождения, звание, возраст, вероисповедание, по какому документу он прописан, род его занятий. В охранке Есенин имел кличку «Набор».

Когда, листая пухлые тома дел охранки, докапываешься до есенинских материалов, держишь в руках эти потускневшие и пожелтевшие от полувековой давности документы, читаешь их, еще раз убеждаешься, как ошибались все те, кто считал Есенина в молодые годы лишь идиллически настроенным, влюбленным в патриархальную старину юношей, далеким от какой-либо политики и демократических идеалов.

Так, к примеру, журналист Л. Повицкий, много раз встречавшийся с Есениным, пишет в своих воспоминаниях: «Дух Замоскворечья начала девятисотых годов… Помесь мещанства и мелкокупечества… Идеал молодого купчика — уличный герой, хулиган, ловкий вор и мошенник. Там он расстался со своей детской наивной верой в бога и святых:

Я на эти иконы плевал,Чтил я грубость и крик в повесе…

Но больше ничему его не научило Замоскворечье. Освежающая буря 1905 г. пронеслась мимо него. И отроческие его годы совпали с годами мрачной реакции. Эти черные годы, да еще пропитанные специфическим замоскворецким духом, формировали его душевный строй, его юношеское сознание. Какие могли быть у него идеалы, кроме идеалов улицы:

Если не был бы я поэтом,То, наверное, был мошенник и вор»[192].

В действительности оказывается, что в свои 18–19 лет Есенин был настолько связан с политикой, общественной жизнью, что московская охранка проявляла к нему явно повышенный интерес.

На титульном листе дневника наружного наблюдения, заведенного охранкой на Есенина, вверху крупно написано: «1913 год», ниже: «Кл. наблюдения — „Набор“, под этим: „Установка: Есенин Сергей Александрович, 19 л.“. Судя по донесениям полицейских шпиков, слежка за Есениным была установлена одно время довольно тщательная.

„Набор“ проживает в доме N 24 по Б. Строченовскому пер., — сообщали в своем донесении сыщики за 2 ноября 1913 года. — В 7 час. 20 мин. утр. вышел из дому, отправился на работу в типографию Сытина с Валовой ул.

В 12 час. 30 мин. дня вышел с работы, пошел домой на обед, пробыл 1 час. 10 мин., вышел, вернулся на работу.

В 6 час. 10 мин. вечера вышел с работы типографии Сытина, вернулся домой. В 7 час. вечера вышел из дому, пошел в колониальную и мясную лавку Крылова в своем доме, пробыл 10 мин., вышел, вернулся домой.

В 9 час. 10 мин. веч. вышел из дому, пошел вторично в упомянутую лавку, где торгует отец, пробыл 20 мин., то есть до 9 час. 30 мин. веч., и вместе с отцом вернулся домой»[193].

Читая эти подробнейшие записи полицейских филеров, видишь, что поначалу они не выпускали Есенина из поля зрения ни на минуту. Когда он вышел из дому, когда вернулся, когда появился в типографии, когда кончил работу, с кем и где встречался, когда, куда, на чем ездил, что брал с собой-все замечали шпики и обо всем сообщали в полицию. В донесении за 3 ноября говорится:

«В 3 час. 20 мин. дня вышел из дому „Набор“, имея при себе сверток верш. 7 длины квадр. 4 верш., по-видимому, посылка, завернутый в холстину и перевязанный бечевой. На Серпуховской ул. сел в трамвай, на Серпуховской площ. пересел, доехав до Красносельской ул., слез, пошел в дом N 13 по Краснопрудному переулку во двор во вторые ворота от фонаря домового N 13, где пробыл 1 час 30 мин., вышел без упомянутого свертка на Красносельской ул., сел в трамвай на Серпуховской площ., слез и вернулся домой, более выхода до 10 час. веч. замечено не было»[194].

Шпики интересовались не только самим Есениным, но и теми людьми, с которыми он встречался. Полиция сразу же брала этих людей «на заметку». В один из дней в доме у Есенина побывала А. Р. Изряднова. Вечером она отправилась к себе домой. Филер следовал за ней до квартиры; в донесении от 5 ноября 1913 г. он записал: «В 9 час. 45 мин. вечера вышел из дому с неизвестной барынькой, дойдя до Валовой ул., постоял минут 5, расстались.

„Набор“ вернулся домой, а неизвестная барынька села в трамвай, на Смоленском бульваре слезла, прошла в дом Гиппиус, с дворцового подъезда, пошла в среднюю парадную красного флигеля N 20, с Теплого пер., во дворе флигеля, правая сторона, квар., парад., внизу налево, где и оставлена; кличка будет ей „Доска“»[195].

Есенин знал о повышенном интересе к нему со стороны полиции. За ним не только была установлена слежка. Осенью 1913 года у него на квартире был произведен обыск. В письме к Панфилову, относящемуся к этому времени, Есенин конкретно говорит о том, в какой мере он был связан с нелегальной революционной работой: «Ты просишь рассказать тебе, что со мной произошло, изволь. Во-первых, я зарегистрирован в числе всех профессионалистов, во-вторых, у меня был обыск, но все пока кончилось благополучно. Вот и все»[196].

Полиция отнюдь не случайно заинтересовалась Есениным. Дело в том, что в марте 1913 года в руки московского охранного отделения попал важный документ, заставивший охранку обратить внимание на молодого рабочего типографии. Документ этот — письмо «пяти групп сознательных рабочих Замоскворецкого района», резко осуждающих раскольническую деятельность ликвидаторов и антиленинскую позицию газеты «Луч». Авторы письма горячо поддерживают решение рабочих депутатов-бсльшевиков, членов Государственной думы А. Бадаева, Г. Петровского, Ф. Самойлова, Н. Шагова, выступивших в газете «Правда» 1 февраля 1913 года с заявлением, в котором указывали, что они не считают возможным покрывать своим именем проповедуемые «Лучом» ликвидаторские взгляды и просят редакцию исключить их из состава сотрудников[197]. В письме рабочих Замоскворецкого района также резко осуждалось стремление депутатов-меньшевиков, входивших поначалу вместе с шестью большевиками в общую социал-демократическую думскую фракцию, использовать формальное большинство в один голос для протаскивания ликвидаторских взглядов. «Мы возмущаемся, — говорится в письме, — тем насилием, производимым семи против шести…» [198]