Вороново Крыло - Андрей Марченко

– Здорово они тебя отделали…

– Ну ничего, я им задам. Теперь они от меня так просто не отделаются. Он хрипло засмеялся:

– Пока они меня били, я плюнул одному на галифе. Пусть теперь кровь отстирает…

– Дурак, – подытожил я.

– Да нет, это пустяк. Я их действительно всех убью. Пусть потом не говорят, то Таден Хайдер не держит слова…

– Как ты их убьешь?..

– Ноготь себе отращу… Как ни странно, говорил он уверенно и совершенно откровенно. Он верил в свои силы, а я почему-то верил ему.

– Где ты научился открывать замки? – спросил я.

– Нигде.

– А как ты его открыл?

– Закрыл глаза и попытался почувствовать, что там у него внутри… Я едва успел его перевязать, как нас опять подняли на этап.

Пленных становилось все больше, многие прибывали из мест, с неизвестными ранее мне названиями – география нашего разгрома ширилась. Больше и становилась охраны – по сути нас охраняла целый полк, со своим командование, разбиением на батальоны. Возможно, охранение было даже избыточным – они смогли бы нас конвоировать с силами меньшими на две трети. Попыток к бегству не было – всякий побег был обречен. Мы оставались со скованными руками, в пути ногу пристегивали к стремени, а правые стремена в колонне были стянуты цепью. Нас могли бы вести и пешим строем, но кто-то у них явно торопился, очевидно пологая, что чем быстрее это пройдет, тем меньше людей об этом будут знать Никто не знал, куда нас ведут – многие сходились на том, что нас ждет какой-то лагерь. Наконец в движении нашего конвоя появились изменения. Без видимых причин мы то ускорялись, то вовсе останавливались. Кто-то решил, что мы уже недалеко от конечной точки и теперь пытаемся подстроиться под общий график, пропуская такие же конвои. И действительно – скоро мы вошли в город. Раньше мы обходили места, где жили люди, ночевали в чистом поле. Но большак оброс домами и превратился в широкую улицу. По обочинам стояло оцепление – арбалетчик, меченосец, опять арбалетчик и снова меченосец. И так до бесконечности. Иногда за их спинами стоял офицер, в тени деревьев отдыхала смена или резерв. Но зевак на улице не было – ни единого человека. Улицы была пусты. Сначала я подумал, что город брошен, но потом я услышал, как во дворах лает собака, увидел куклу, оставленную у колодца… Люди были где-то рядом – но им приказали спрятаться.

– А вместо окон – зеркала… – что-то процитировал кадет. Но зеркал не было – все окна были забраны ставнями. Я смотрел вверх, уверенный в том, что через щели за нами следят глаза – испуганные, удивленные. Но никого не увидел. Улица привела нас к стадиону. Нас остановили и спешили, потом по одному стали выдергивать со строя и снимать наручники. По узкому коридору мы шли на арену.

– Что это значит? – Спросил кадет, растирая запястья… Я посмотрел на громадину стадиона.

– Если б я знал… Может, нас заставят драться на арене…

– Да нет, на бойне совсем другой запах… Восхитительный запах свежего мяса. Если бойня человеческая – запах чуть приторней, чуть слаще… От его слов я вздрогнул. Но мне вдруг захотелось сырого мяса – кажется, во мне заворочался зверь. Мы вышли на арену. Там размещался концентрационный лагерь – разделенные оцеплением на арене находились пленные. Зрителей не было – но первые ряды занимали охраны. Меня и кадета разделили. Он попал к унтерам, меня же отправили в офицерский сектор. Знакомых там не было – некоторые лица были знакомы по этапу, но имен я не знал. Исключение составляли магики – все они были офицерами и попали к нам, но я все равно держался в стороне от них. Я вообще держался сам по себе. В углу я присмотрел себе место, и присел, опершись спиной на ограждение. Только опустившись на землю, я понял, как устал. Я осмотрелся по сторонам – в ближайшее время ничего не предвиделось. С чистой совестью я задремал. Проснулся я то ли от солнца, то ли от шума. Рядом со мной кто-то шептался

– шум был несильным, скажем, охрана у входа кричала громче, но перешептывание не вписывалось в общую картину. Не открывая глаза, я прислушался к разговору. Говорили двое, они обсуждали возможный мятеж. Я услышал как один сказал:

– Их раз в пять больше чем нас всех…

– Всего-то? Но нам не до широких жестов, – ответил второй… Я лениво открыл глаза и поднялся на ноги. Разговаривал гауптман, одетый в егерскую форму и магик. Увидев, что я проснулся, они пошли прочь. Останавливать я их не стал. Я видел как они подошли и долго разговаривали с каким-то гауптманом. Тот сидел на земле и когда к нему подошли, вставать не стал, и посетителям пришлось присесть на корточки. Я догадывался о чем ему говорили те двое и мог понять, что он им отвечает – раз за разом он отрицательно качал головой. Гауптман на некоторое время поднял голову и я смог его лучше рассмотреть – его профиль напоминал то ли орла то ли стервятника. Разговор не склеился. Двое ушли, бросив напоследок пару резких фраз. Их собеседник ответил фразой короткой, но, кажется, не менее резкой…

Арена жила своей жизнью. Наш этап не был последним, но было видно, что большая часть пленных уже прибыла. Дело шло к ночи – и хотя солнце еще не село в чаше стадиона вдруг резко стало темно. Затем над нами поплыли магические огни – они совсем не грели. Все предметы вокруг обросли множеством теней – они были разными: короткими и длинными, четкими и размытыми будто шепот призрака. Пора было укладываться спать, но я выспался днем и на сон не тянуло. Я долго ворочался, пытаясь устроиться на холодной земле, но ничего не помогало. Так я провалялся где-то до полуночи. Помнится, что-то жесткое попало мне под руку и я тихо выругался.

– Не спиться? – услышал я справа. Я отрицательно покачал головой, но подумав, что в темноте меня не видно добавил:

– Нет.

– Ты там хоть не стихи выдумываешь?

– Нет.

– Это хорошо, – отметил мой невидимый собеседник.

– Почему?

– Не надо писать стихи о войне. Хотя бы во время войны. Это лицемерно – в войне нет никакой романтики… Я не ответил, сосед тоже не стал развивать свою мысль. Может, он уже заснул. Везет же некоторым…

Нас разбудили в кромешную рань. Я, кажется, знаю, почему смертников в утро перед казнью будят рано – они не выспались, они апатичны и единственное о чем мечтают – это заснуть. Даже если сон будет вечным. Все на арене пришли в движение – подымали всех пленных. Если ночью и было пополнение, то небольшое – прибавки не было заметно. Жутко хотелось спать – но это было не утро нашей казни. Нас опять строили на этап, разделив уже по званиям. Я отыскал глазами тех гауптмана и магика, которые вчера разговаривали о побеге – они постоянно зевал и имели сильно помятый вид. Кажется, о мятеже они сейчас не думал. Нас построили в колонну и отправили за ворота. Когда я проходил мимо места, где размещались унтер-офицеры, за вторым кольцом оцепления я увидел кадета. Он улыбался и махал мне рукой. Потом он, не переставая улыбаться, провел мизинцем по шее, и показал мне свою пятерню. Ноготь на мизинце был чуть длиннее остальных и этим он хвастался.