Вороново Крыло - Андрей Марченко

– Это ты тогда стучал? Я кивнул.

– Так я и думал… – ответил он. Нас отвели на кузницу, где в первый раз за пять дней развязали руки. разумеется под присмотром магика и солдат. Но это было лишним: руки, отвыкшие от движений висели плетями и я не смог бы сотворить даже простейшее заклинание. Но и эта свобода длилась недолго – нас тут же заковали в кандалы, отлитые, наверное, под заказ. Это были стальные перчатки, что состояли из двух полуматриц, меж которых помещалась растопыренная пятерня, так что свободными оставались только первые фаланги пальцев. Перчатки соединялись цепью и закрывались на замок. Весило все это никак не меньше шести фунтов. Потом нас накормили – верней впервые за все пребывание в плену мы ели сами. Нам дали ложки, но держать мы их не могли, а, посему, хлебали похлебку как кисель. За едой нам удалось немного поговорить.

– Давно здесь? – спросил я.

– Четыре дня… Откуда ты?

– Из котла под Сиенной… Вторая регийская хоругвь.

– А я из-под Вольно. Я что-то слышал об этом бое и спросил:

– Говорят, драка была еще та?…

– Не знаю, я ее пропустил… Как оказалось, за день до боя кадет вернулся из самоволки пьяный врызг. Поскольку о грядущей битве еще никто не знал, его заперли на гауптвахте, а когда началась свалка о нем просто забыли. Тюрьма несколько раз переходила из рук в руки, но о кадете вспомнили тогда, когда победителям понадобилось место для своих провинившихся. И из карцера он попал прямо в плен. От общей массы пленных его отделили, когда он заточенной о булыжник монетой, перерезал горло одному конвоиру и едва не убил второго.

– И вот что странно: когда меня вели на этап, я слышал, что остальным сообщили, будто меня повесили. Не к добру это, не к добру… Я рассказал кадету про свое пленение и про допрос. Он ел быстрей меня, и к тому времени как я съел половину миски, он съел все и теперь разломав хлеб, насухо вытирал миску насухо.

– Ну что ж, – сказал он: Мы преломили хлеб. Стало быть повод для знакомства есть…Таден Хайдер, кадет.

– Дже Кано, лейтенант. Я подал ему руку как для рукопожатия и он стукнул мне по перчатке своей закованной пятерней.

– Простите господин лейтенант, но честь отдавать я вам не буду. Наш обед был прерван – конвоиры закончили трапезу и были готовы продолжать путь. Нас посадили на лошадей, конвоиры – егеря тоже были в седлах, но мы не трогались – ждали кого-то. Я думал, что с нами поедет магик, что навещал меня в каземате, но через некоторое время он спустился во двор с другим штатским. И если с солдатами магик вел себя высокомерно, то перед штатским явно пресмыкался…

– Контрразведка, – бросил мне кадет, – уж верь мне. Я этих сволочей за милю чувствую… Пока шпион садился в седло, магик придерживал коня. Натягивая перчатки, разведчик посмотрел на нас.

– Двое, – сказал он, – вчера ты говорил о троих. Наш магик ссутулился будто в ожидании удара:

– Третий умер сегодня ночью… Шпион кивнул:

– Проследи, чтобы личные вещи и тело было уничтожено. Он ударил коня и конвой тронулся.

С каждым днем нас уводили все дальше в тыл, вглубь страны. Нас передали в другое управление – я сужу об этом по изменившемуся отношению к нам. Теперь нас неплохо кормили, верней кормили нас полным дерьмом, но дерьма этого было достаточно. Иногда нам доставалось вино, поганое, выгнанное из ягод, но после долгого воздержания оно казалось нам райским напитком. и мы понимали – кое-где жизнь все еще хороша, а местами еще лучше. Я говорю «нас», потому что за это время к нам присоединилось еще человек семьдесят. Мы забирали их в замках или фортах и даже на безымянных перекрестках встречались патрули с пленными. Все пленные были молоды, попадались ребята лет пятнадцати, но не было никого старше двадцати. Офицеров было немного, но рядовых не было вовсе – все больше унтер-офицеры. Я раньше и не предполагал, что можно в шестнадцать лет быть ветераном, носить нашивки за добрый десяток кампаний. Были даже полковые магики, которые обещали стереть в пыль всю эту богадельню, как только им развяжут руки. Магиков было человек двадцать, но ввиду малочисленности магического цеха они знали друг друга и держались обособленно. Некоторые были мне знакомы, но присоединятся я к ним не торопился. Во-первых магиком я был посредственным , почти самоучкой – мое обучение сводилось к краткому пребыванию в Корпусе Оборотней. А во-вторых я был все же солдатом – стало быть мое место было среди подобных. И как оказалось – это было к лучшему: в один из дней мы потеряли всех магиков. Хотя недавно мы принадлежали к одной армии, единства среди солдат не было. Пленные объединялись в маленькие группы по землячествам, по месту пленения. Никто в друзья не набивался, все были подавленные и настороженные. Никто не хотел рассказывать про свои ошибки. Может, многие опасались, что среди нас были подсадные, но сейчас я почти уверен, что на такое федераты не шли – они предпочитали варить нас в собственном соку. Утром пятого дня били кадета. Ночью ему удалось щепкой в зубах открыть себе кандалы. Он не учел одного – в замке был вделан магический аларм, что разбудил стражу еще до того, как он успел снять вторую перчатку. Его скрутили и бросили до утра, а на восходе устроили экзекуцию. Били его жестоко, ногами. Сперва он сжимал челюсти, чтобы не раскричаться, потом, когда из него выбили крик, орал, что передушит всех, кто его бьет, а под конец – просто выл в такт ударам. Потом его заковали в кандалы и вернули нам. Кадетом занялся я: кроме ссадин у него было сломано два ребра и я стянул их бинтами, вырезанными из полы шинели. Остальные пленные ухитрились собрать какие-то листья и корни. Некоторыми я умел пользоваться сам, предназначение остальных мне объяснили. Надо было что-то говорить, и я не нашел ничего умнее, чем сказал:

– Здорово они тебя отделали…

– Ну ничего, я им задам. Теперь они от меня так просто не отделаются. Он хрипло засмеялся:

– Пока они меня били, я плюнул одному на галифе. Пусть теперь кровь отстирает…

– Дурак, – подытожил я.

– Да нет, это пустяк. Я их действительно всех убью. Пусть потом не говорят, то Таден Хайдер не держит слова…

– Как ты их убьешь?..

– Ноготь себе отращу… Как ни странно, говорил он уверенно и совершенно откровенно. Он верил в свои силы, а я почему-то верил ему.

– Где ты научился открывать замки? – спросил я.

– Нигде.

– А как ты его открыл?

– Закрыл глаза и попытался почувствовать, что там у него внутри… Я едва успел его перевязать, как нас опять подняли на этап.

Пленных становилось все больше, многие прибывали из мест, с неизвестными ранее мне названиями – география нашего разгрома ширилась. Больше и становилась охраны – по сути нас охраняла целый полк, со своим командование, разбиением на батальоны. Возможно, охранение было даже избыточным – они смогли бы нас конвоировать с силами меньшими на две трети. Попыток к бегству не было – всякий побег был обречен. Мы оставались со скованными руками, в пути ногу пристегивали к стремени, а правые стремена в колонне были стянуты цепью. Нас могли бы вести и пешим строем, но кто-то у них явно торопился, очевидно пологая, что чем быстрее это пройдет, тем меньше людей об этом будут знать Никто не знал, куда нас ведут – многие сходились на том, что нас ждет какой-то лагерь. Наконец в движении нашего конвоя появились изменения. Без видимых причин мы то ускорялись, то вовсе останавливались. Кто-то решил, что мы уже недалеко от конечной точки и теперь пытаемся подстроиться под общий график, пропуская такие же конвои. И действительно – скоро мы вошли в город. Раньше мы обходили места, где жили люди, ночевали в чистом поле. Но большак оброс домами и превратился в широкую улицу. По обочинам стояло оцепление – арбалетчик, меченосец, опять арбалетчик и снова меченосец. И так до бесконечности. Иногда за их спинами стоял офицер, в тени деревьев отдыхала смена или резерв. Но зевак на улице не было – ни единого человека. Улицы была пусты. Сначала я подумал, что город брошен, но потом я услышал, как во дворах лает собака, увидел куклу, оставленную у колодца… Люди были где-то рядом – но им приказали спрятаться.