Подсказок больше нет - Светлана Волкова

Костик в это утро соображал медленнее обычного. «Что тебя подвигло…» Так может выразиться только учительница русского языка. Только Бебела. Поди, объясни ей!

— Ничего не подвигло, Белла Борисовна.

Бебела выдержала многозначительную мхатовскую паузу. Костик пожал плечами и краем глаза взглянул на список учеников с порядковыми номерами, напечатанный как будто специально для этого случая крупным жирным шрифтом. Около фамилии Рымник значилось «двадцать восемь», и рядом стоял большой знак вопроса с круглой лебединой шеей, выведенный синими чернилами. Под номером три числилась Алиса Авдеева и красовался жирный плюс.

— Почему ты не хочешь ехать? — Бебела встала, тяжело отодвинув стул, подошла к Костику и, взяв его за локоть, участливо заглянула в глаза. — Ты не поладил с кем-то из учеников?

Алиса Авдеева и жирный плюс. Костик через стол смотрел за эту запись, как на что-то судьбоносное. Буквы «А» в перевёрнутом виде напоминали «V» — знак «Виктория», «Победа». Алиса едет в Финляндию! Фантазия мгновенно обрисовала десяток возможных и невозможных ситуаций.

…Вечер. Они вдвоём сидят на скамейке в тихом парке и разговаривают…

…Пошёл дождь. Костик укрывает Алису своей курткой, она робко прижимается к его плечу…

…Их никто не зовёт, о них все забыли, где-то басами гремит музыка, и они абсолютно одни….

— Вовсе нет, Белла Борисовна. Я ни с кем не враждую.

— Тогда объясни мне. За места в командах обычно драка идёт. Все хотят поехать.

«Конечно! Финка, да ещё на спонсорские деньги!» — подумал Костик.

— Мне сообщили, что у тебя там какие-то убеждения. Константин, я волнуюсь!

Белла Борисовна шумно задышала полной грудью, показывая, как она волнуется. Брошь на блузе плавно поднималась и опускалась. — Рымник, это не секта? Отвечай мне, только быстро и честно! Что ещё за убеждения?

Костик не без усилий высвободил руку из её цепких пальцев и попытался принять как можно более непринуждённый вид.

— Отнюдь, Белла Борисовна, — он вовремя вспомнил, что на словечки типа «отнюдь» она была падка и таяла от них, как пломбир на солнцепёке. — Вас дезинформировали.

Он сделал многозначительную паузу и, откашлявшись, продолжил:

— Я против сект. Они разрушают душу. И сердце.

Бебела зачем-то оглядела его всего целиком, как будто он поменял наружность. Костик снова посмотрел на перевёрнутую запись. Алиса Авдеева. Номер три.

— Белла Борисовна, это какой-то мисандерстэндинг…

— Выражайся, пожалуйста, по-русски.

— Ой, простите! — он хлопнул себя по губам. — В смысле, недоразумение. Правда-правда! Одноклассники дофантазировали то, чего нет. А попасть на Спартакиаду для меня честь. Право, огромная честь. Взываю к вашему снисходительному благоразумию в этом весьма щепетильном вопросе и лелею надежду на….

Костик старался произносить слова со сценическим серьёзом, как учили когда-то в драмкружке. Даже этот текст он выудил из какой-то роли.

— А почему ты со мной разговариваешь, как со старомодной чопорной дамой? — перебила его Белла Борисовна. — От меня что, нафталином веет?

Она подхватила журнал, открыла дверь в коридор, кивнула ему — выходи, мол. Озадаченный Костик, погасив улыбку, молча вышел из класса.

— С другими я бы так не возилась. Тебе повезло — мало ещё успел нагрешить в нашей школе! Репутацию пока не испортил, — Белла Борисовна захлопнула журнал. — Так я тебя оставляю в списке?

— Конечно! — Костик едва сдерживал радость.

— И пойдём-ка, дружок, в медкабинет. Больно вид у тебя загробный сегодня.

Отвертеться было нереально. Флегматичная горбоносая медсестра измерила ему давление, точно старичку, сунула градусник подмышку, сонно задала пару-тройку вопросов о здоровье — точнее, прочитала их из положенной по такому случаю анкеты — и безучастно подытожила: температура тридцать восемь и два, слизистая воспалена, сейчас же домой и немедленно вызвать участкового врача. Не спеша написала на бумажке освобождение от уроков и, вяло предложив позвонить родителям, чтобы его, болезного, забрали из школы, так же вяло удовлетворилась отказом. В норме он, в норме, сам дойдёт, не инвалид.

Две недели, съевшие долгожданные весенние каникулы, Костик провёл, словно в ватном коконе. Высокой температуры он совсем не чувствовал, лежал в кровати, спал по двенадцать часов, просыпался уставшим, мокрым от пота, как будто бредил в лихорадке всю ночь. Мама хлопотала над ним, отец корил себя за то, что он, врач, прозевал первые признаки гриппа у собственного ребёнка, приходил рано с работы, подолгу сидел с сыном, лично проверял пустые вмятины на упаковке таблеток: съедено ли подобающее количество. Костик ненавидел лекарства — выдавливал очередную белую шайбочку в положенное время, прятал под язык и выплёвывал в раковину, если родители не наблюдали за ним. Единственным спасением для самого себя он считал слово «спать» и покорно проваливался в вязкое вакуумное забытьё. Снов, однако, не видел или же забывал их сразу, как только открывал глаза.

Эти две недели пролетели, точно один день. Длинный такой день с тяжёлым «тихим часом» между завтраком и ужином.

Мелочи его теперь почти совсем не беспокоили, грипп даровал долгожданное безразличие. А, может быть, и не было этих мелочей, откуда ж им взяться: дрёма, еда, обильное питьё, походы в туалет и снова дрёма. Жизнь, как у котов, по принципу: «спать надоело жрать» — в зависимости от времени суток запятая ставится в разных местах.

Алису он, конечно, вспоминал. Но её образ вносил дискомфорт в томную зыбучесть привычных незначительных мыслей, отвлекал от спасительного сна. Несколько раз дозванивалась Кэт. Именно дозванивалась, потому что его надо было вылавливать в редкие часы бодрствования. Болтать с ней ему нравилось, а новости об одноклассниках и школе казались такими микроскопическими и третьестепенными, что Костик решил: когда-нибудь он станет настоящим философом и запатентует рецепт пофигизма. А суть этого рецепта вот в чём: заболейте гриппом или чем другим, чтобы нос заложило до темени, дайте насморочному похмелью завладеть мозгом целиком и вместо лекарств пропишите себе двойную дозу сна.

Во время одного такого разговора Кэт сообщила, что класс передаёт ему искренние приветы. И что всем его не хватает. И что Рымника даже цитируют. Костик ответил «угу», сделал серьёзное лицо. Новоявленный мессия, рассказать Антохе — умрёт со смеху! Не хватает им!

В глубине души ещё оставалась обида на Кэт за то, что она чуть было не лишила его спартакиады. Трезвонила ведь налево и направо, что, мол, не смейте предлагать ему такое безобразие — джибобы не соревнуются! Поймала его на им же выстроенных правилах. Чуть было не отняла возможность поехать туда, где будет Алиса… Но Костик будет великодушен, он простит подружку, пиявку и лягушку. Всё пустое, суета. А мелочи его теперь не касаются. Он ведь джибоб.

Болезнь уходила вместе с последними каникулярными днями: синхронно, в ногу. Родители радовались: конечно, жаль каникул, «детство есть детство», как любила повторять мама, но всё же грипп очень удачно совпал с неделей отдыха — не будет пропусков в школе. Девятый класс всё-таки. По мере выздоровления сон, от которого Костик уже порядком устал, «сдувался», влезал в свои нормальные рамки — с одиннадцати вечера до восьми утра, и вместе с бодрствованием вернулись почти увядшие повседневные мысли: учёба, джибобство, спартакиада в Финляндии. Всё нормально. Да просто отлично!

Одноклассники встретили его приветливо. У половины из них были банданы на левой руке. Костик счёл это хорошим знаком, однако про себя подумал: «Слизали, бандерлоги». Он вспомнил, как совсем недавно входил в этот класс с испариной на спине, ожидая, что чуть-чуть оступится и станет изгоем. Чего он боялся? Мирные же особи!

Одна такая «мирная особь» с фингалом под глазом и ссадиной на брови влетела на всех парах в класс и заорала:

— Следующего урока не будет. Химичка заболела!

Поднялся гул, грохот отодвигаемых стульев, но расслабиться не удалось: в класс вошла завуч и торжественно, как на собрании в актовом зале, молвила:

— К нам в школу пришли психологи. Хотели задержать вас после уроков, но раз уж в расписании сдвоенный пропадает, дружным строем, по три человека, кого назову, в мой кабинет, будьте любезны.

Первыми вызвали девочек. Вернулись они с постными лицами и, закатывая глаза к потолку, вяло поведали: «Ничего особенного. Вопросы тупые задают».

— Эксперименты на детях, — усмехнулась Кэт.

Она попала во вторую группу. По возвращении молча села рядом с Костиком.

— Ну! Не томи! — не выдержал он.

— Да чего-то не понять. Представляешь, ни один вопрос толком не запомнила. Гипноз, что ли, применяют?

— Так уж и ни один?