Рыцари Серебряного Щита - Януш Пшимановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек со злостью швырнул её на землю и, взбешённый, начал страшно ругаться.
На соседнем дереве заклекотала Хромая Цапля, которая всё это видела.
Если бы она умела говорить по-человечьи, то сказала бы этому человеку в манжетах с зелёными запонками, что каждый грош, трудом не добытый, непременно обращается в грязь. Поскольку, однако, она знала только птичий язык, то задумалась над судьбами мира тех странных существ, которые по какому-то недоразумению именуют себя людьми, и потихоньку начала дремать.
Разбудила её Сорока, старая приятельница, с которой Хромая Цапля давненько уже не виделась.
— Здравствуй, хромоножка!
— А-а, здравствуй, здравствуй! Что это привело тебя в наши края?
— Служебные обязанности, милая. Ведь я — делегат Совета Лесных Зверей и обязана опекать четвёрку человечьих птенцов, которые очутились в пуще. Ты, часом, не видела двух девочек и двух мальчиков?..
— Это каких же? Уж не тех ли самых! — вдруг осенила Хромую догадка. — Одна — в очках, у другой — косички. Да? Один мальчуган с рогаткой, а другой с собакой. Так?
— Так, так, моя дорогуша. Это именно они…
— Ужасные озорники, эти птенцы, — решительно заявила Хромая Цапля и рассказала о всех тех событиях, свидетельницей которых она оказалась.
— Значит, они пошли вот этой тропкой?. — допытывалась Сорока.
— Этой, этой, — Цапля клювом показала направление. — Может, останешься пообедать, дорогая? Свежей рыбкой тебя угощу…
— Нет, нет, — замахала крыльями Сорока. — Мне надо мчаться за ними следом. Боюсь, как бы они не угодили в какое-нибудь Скверное Происшествие. Ну, будь здорова, милая!
— Будь здорова! — ответила Цапля и долго глядела вслед подруге, пока чёрно-белая фигурка не растворилась в буйной, пропитанной солнцем зелени пущи.
ГЛАВА XIII,
в которой пан Твардовский открывает второй тайник Тройного Клада, но ничего хорошего не получается и из этого
Вполне взрослый человек, у которого вполне взрослые ноги, должен сделать более тысячи четыреста шагов, чтобы пройти один километр. Семьсот раз должен он шагнуть вперёд левой ногой и семьсот раз — правой. А если кто-либо не совсем ещё взрослый человек и ноги у него детские или «юношеские», то он делает шаг гораздо короче. Чтобы пройти километр, ему надо сделать этих шагов так много, что их просто невозможно сосчитать без счётов, бумаги и карандаша.
Слов нет, когда вы идёте на какую-нибудь экскурсию, да ещё с песенкой и с весёлой шуткой-прибауткой, да к тому же после вкусного завтрака, то километры делаются меньше. Но когда на сердце тоскливо, в желудке пусто, а вокруг незнакомый лес становится всё гуще и гуще, то дорога удлиняется, растягивается, как резина в рогатке.
Рыцари Серебряного Щита брели по дороге, составленной из очень длинных километров. Тропинка вела их через глухие дебри, и хотя верхушки сосен купались в бирюзе и солнечных лучах, здесь, внизу, было сыро и хмуро. Когда они спускались на дно лесных оврагов, к подошвам их ботинок немедленно прилипал толстенный слой грязи. По временам им попадались глубокие кабаньи следы. А когда они поднимались в гору, то дорогу преграждали колючие заросли ежевики, она цепляла их за штаны и платья. Рыцари должны были перелезать через полусгнившие стволы поваленных ветром деревьев, которые лежат здесь уже многие годы.
Шли молча, почти не разговаривая. Только время от времени обменивались короткими замечаниями.
— Ежевика ободрала мне ногу, — плаксиво пропищала Кристя.
— А ты послюни…
И снова — тишина, в которой слышно лишь тяжёлое дыхание да шаги медленно бредущих людей.
— У меня в животе бурчит, — пожаловалась Данка.
— А у меня аж колет, — ответил Здись.
— Может, поищем ягод?
— Времени нет…
Они идут дальше. Больше всего достаётся Андрейке, потому что у него ноги не такие длинные, как у Кристи. Но он не хнычет, не отстаёт. Стирает только пот со лба и даже пытается что-то петь себе под нос:
Идёт жучок по пальчику,Идёт себе наверх…Тра-ля-ля…Рам-пам-пам…
Печально и неуверенно звучат слова Великой Песни — ведь жучки, которых он прихватил с собою в экспедицию, куда-то запропастились. Может быть, остались на яхте? А может, упали в воду и утонули? Андрейка, наверно, в сотый уж раз вынимает из кармана штанов спичечный коробок и проверяет, нет ли кого в нём… Нет, пусто, совершенно пусто… Ох, как же болят эти ноги и как ужасно хочется есть!
— Прошу прощения, — вежливо говорит Андрейка, обращаясь к чародею. — А вы не могли бы позвать своих чёртиков? Может, они немного подвезли бы нас на своих спинах…
Твардовский с тяжёлым вздохом перекладывает сундучок с Тройным Кладом на другое плечо, поднимает голову, смотрит на солнце.
— Увы… Только после полудня можно будет вызвать какого-нибудь из них, да и то из тех паршивых, что отсиживаются в деревне под ивами и на мельницах. Все остальные сейчас спят… Погодите, остановитесь на минутку! — восклицает вдруг он таким странным голосом, что все немедленно застывают на месте.
Чернокнижник несколько раз втягивает носом воздух.
— Ваши милости, дамы и господа! — торжественно обращается он к своим спутникам. — Пахнет дымом. Что хотите говорите, а поблизости живут люди. Значит, можно будет поживиться. Пошли!.. Ну, что же вы молчите?
Ребята продолжали стоять на месте, вопросительно глядя на Здися: он делом доказал, что, хотя и не является здесь старшим, однако вполне годится в командиры. А Здись насупил брови, задумался, на лбу у него обозначилось несколько складок-морщин.
— Мы ведь не знаем, кто там живёт, — сказал он наконец. — И пищу они готовят для себя. Ещё неизвестно, захотят ли они поделиться ею с нами. Времени же мы потеряем немало.
— А мы прикажем им, — оборвал Здися Твардовский. — У нас есть Клад, который даёт нам власть над людьми.
— С Кладом этим надо поосторожнее, — пробурчал Здись, — чтобы не пришлось нам снова удирать. Если вам так хочется, можете идти, а мы…
На Здися умоляюще глядели широко раскрытые глаза Андрейки, полные отчаяния светло-голубые глаза Кристи и скрытые за стёклами очков печальные глаза Данки. Даже Азор присел, вытянул морду и, словно понимая, о чём идёт речь, не отрываясь глядел на своего хозяина, слегка кивая ему хвостом. Четыре пары глаз просили: «Согласись, мы поедим немножко, ну, совсем капельку, и быстро пойдём дальше. Голод ужасно мучает нас…»
Очень трудно сказать «нет», когда самые близкие твои друзья просят, чтобы ты сказал «да». Здись был молодым командиром, с чувствительным, не огрубевшим ещё сердцем, и…
— Если вам так хочется, можете идти, — повторил он, — а мы… пойдём с вами. Только осторожно, — строго добавил Здись, чтобы не было заметно, что он изменил своё решение. — Сперва надо посмотреть, кто там живёт…
Уставив глаза в землю, Здись прошёл мимо сразу развеселившихся девочек и зашагал впереди, в ту сторону, откуда долетал запах дыма.
Не прошли они и ста шагов, как деревья перед ними расступились. Ребята, пан Твардовский и Азор притаились за кустами можжевельника. Сквозь редкие стволы была видна большая поляна, а на ней — белый двухэтажный каменный дом, окружённый садом и обнесённый забором из металлической сетки. Из труб валил дым. Возле входных ворот виднелась часовенка. Золотился в лучах солнца крест, а на пороге часовни дремал седой ксёндз в чёрной сутане. В его руках, плотно сжатых, были чётки. Бесцеремонная курица, негромко кудахтая, всё пыталась их клюнуть.
— Обед обеспечен, — сказал Твардовский. — У меня здесь есть кое-что специально для особ духовных. Орель, Омогель, Турмило… — он положил руки на крышку, сундучок начал излучать зеленоватый свет и через минуту открылся. — Умный и глупый, юный и старый, толстый и тощий — выполнят всё, чего вера захочет!..
Скрипнул ключ в замочной скважине. Чернокнижник извлёк из второго тайника кусок не то оконной замазки, не то глины и, положив его на ладони, показал ребятам.
— Это пластилин? — спросила Кристя. Твардовский добродушно покачал головой.
— Это волшебный воск, из которого можно вылепить знак, в какой люди слепо верят…
— Что за знак? — перебила его Данка.
— Любой, — рассмеялся чернокнижник. — Чтоб жить было удобней, чтоб не надо было раздумывать над тайнами мироздания, люди лепят себе разные знаки и верят в них. Не думают и верят… Погляди! Заклинаю на Ореля, Турмилу, меняйся, Клад, меняйся каждый миг…
Воск под пальцами Твардовского начал мякнуть, менять форму и вдруг вытянулся вверх, принял очертания столбика, оканчивающегося странными лицами, смотревшими на все четыре стороны с четырёх боков, и в таком виде застыл, окаменел.
— Световид![7] Я видела такого на картинке, — шепнула Данка.