Его среди нас нет - Сергей Иванов

Было Сереже Крамскому в эту минуту тоскливо и страшно. С особой отчетливостью он вдруг подумал: теперь и незачем сидеть за одной партой.

Это была как бы не его мысль. Это Таня подумала у него в голове.

Тут же он почувствовал, как сила оставляет его. Он ведь был сильный — с самого первого сентября. Но он был Таней сильный… Неужели только Таней? А теперь опять превратится в захудалую Корму?

Страшно ему сделалось. Падать вообще страшно. Особенно тем, кто полетал.

Но и четверти мысли не возникло у Сережи — пойти к Тане. Прощение там… ну, или что-то в этом роде.

Он был уверен, что Таня его простит. И ошибался. Таня уже решила: Крамской — точка! То, что она жалела или не жалела, страдала или не страдала, роли теперь играть не могло. Такой уж она была человек.

К счастью, Сережа «не додумался» ей позвонить. Нет, не из-за гордыни. Просто ему такой мысли не пришло: пойти просить ради собственной выгоды. И тем предать свою правоту. По-серьезному говоря: свои убеждения.

Так уж он был воспитан. Кем? Семьей. А если точнее, бабкой своей.

Сережа Крамской этого нимало не знал, он этого даже в голове не держал — про какое-то там бабушкино воспитание. А понял он, откуда проистекает такой его характер, такая его душа, уже лет через пятнадцать, уже далеко за пределами этой книги.

Он сидел, бородатый геолог, в тайге, поздним вечером, у костра, сентябрьской морозной ночью при блеске звезд. За спиной, в палатке, спали двое его товарищей. Можно было никуда не спешить, не думать о том, что не выспишься, потому что завтра за ними прилетал вертолет.

И так он сидел у костра, Сергей Петрович Крамской, молодой, но уважаемый человек. Сидел он и думал, и вспоминал, и многое-многое до него доходило.

Но бабушки уже не было в живых…

При помощи лупы

Сережа сунул тарелку в раковину.

— Спасибо.

— На здоровье. Вкусно было?

— Угу.

И пошел в свою комнату, где на столе его ждал конверт с картинкой про Международный день защиты детей. Медленно, с какой-то неохотой, с какой-то даже неприязнью Сережа взялся за него, вытряхнул на стол зеленоватые квадраты. Посидел минуту, перебирая и рассматривая их без всякой системы, безо всякого, можно сказать, смысла.

Но вот в нем потихоньку зашевелилось любопытство. Сережа захотел найти квадрат со своей фамилией и со своими отметками. И не нашел… Почему?

Тогда он стал складывать эти куски бумаги в том порядке, в каком они жили на журнальной странице. До вмешательства ножниц.

То была не простая работа. Но Сережа, которому за лето много пришлось решить всяких задач на внимание, головоломок и прочей, в сущности говоря, ерунды, имел тренированное упорство, тренированное умение не злиться, когда «не идет шайба в ворота». И вот все квадраты расплылись на свои места, словно ученые льдины. С удивлением и с некоторым трепетом смотрел Сережа на то, что получилось. Странно было думать, но всего несколько часов назад это держал в руках сам преступник.

То, что лежало перед Сережей, не было целой страницей. Скорее это была половинка. Ну, может быть, чуть больше. Первой стояла фамилия Самсоновой, и потом до конца списка, до Яковлевой Ольги, весь шестой «А». Потому-то себя Сережа и не обнаружил, своей Крамской фамилии, она осталась нетронутой на верхней половине журнального листа.

И почерк показался ему знакомым. Вынул дневник, перелистнул страницу — вот! «Бездельничал на уроке биологии». И подпись Татьяны Николаевны.

Две недели назад, когда была сделана эта запись, Сережа, признаться, расстроился. Теперь же… Значит, это была «биологическая» страница журнала. И почему-то сразу он подумал: случайно или не случайно? Хм… Когда ноженками так все аккуратно разрезано… Нет, это не случайно.

Тогда зачем?

Еще раз он прошелся взглядом по журнальному полулисту. Невольно застрял на Самсоновой. Почему на Самсоновой? Ну потому уже, что он, Сережа Крамской, никогда, как мы знаем, не был к ней абсолютно равнодушен. Хотя, начиная с пятого класса, она была заметно выше Кормы.

Ну ладно. Итак, Самсонова — две пятерки, четверка и снова пятерка. Отметочки! Хоть отправляй на Выставку достижений народного хозяйства.

Следующей в списке шла Серова Ленка. К ней Сережа тоже никогда не относился равнодушно. Но именно потому, что она была соперник номер один Самсоновой Лиды.

Отметки… Куда уж ей до Самсоновой: тройка, тройка, четверочка — причем эта последняя получилась у Татьяны Николаевны какая-то неуверенная, дрожащая, словно бы занимала чье-то чужое место.

Место законной тройки — вот в чем, наверное, дело… Или уж я это слишком ударился в гадания, подумал Сережа.

И тут, как сильная рука подхватывает падающего с крыши котенка, так его подхватила неожиданная мысль: а почему же тогда в конце сентября Алена Робертовна дала медаль Серовой — с ее такими подозрительными оценочками?

Мы-то с вами знаем, почему классная руководительница шестого «А» выдала медаль Серовой Лене — чтобы поднять «дух здорового соревновательства». А Сережа этого не знал и с удивлением вспоминал сцену вручения медали, произошедшую уже почти месяц назад. Счастливое лицо Серовой и растерянное, обиженное лицо Самсоновой.

Так, а что дальше? Сережа почувствовал: это еще не конец, у замеченной им тропинки есть продолжение. Но мысль бестолково топталась на месте, как троечник у доски.

Ладно, пока отложим. Что еще можно сказать про данные клочки? А то, что они не клочки. Они аккуратные квадратики. Девчачья работа!

Для пущей важности он сбегал к маминому туалетному столику — был у нее такой один жутко заграничный пузырек от духов с огромной пробкой в виде увеличительного стекла.

Про его маму никак не следовало думать, что она, мол, сильно падка на всякую там гонконгскую дребедень. Но этот флакон был так неожиданно красив, что выкинуть его было просто невозможно. И когда духи в нем кончились, мама налила новых.

Сережа аккуратно выкрутил из флакона увеличительную пробку, отчего по комнате сейчас же распространился горьковатый и чистый аромат.

А Шерлок Холмс, надо заметить, был не такой уж глупый человек, когда пользовался лупами!

Теперь Сережа отлично мог рассмотреть краешки этих квадратов. Да, несомненно: страницу разрезали ножницами. Причем не простыми ножницами, но маленькими, ноженками для ногтей.

Почему вы так считаете, коллега?

Да потому, что линия получалась не прямая, а такими как бы полудугами, ведь и ножницы эти, как известно, делаются не прямые, а с загнутыми носами.

Сережа опять сбегал к маминому столику. Вот они, точно такие и лежат. Или примерно такие.

Взял лист бумаги, стал его резать. Хм! Если постараться, вернее, если не спешить, то можно прорезать совершенно нормальную прямую линию. А это значит, преступник — нет, преступница… торопилась!

Эх, Таня! Зря ты не захотела вести следствие.

Сережа вскочил, чтобы позвонить ей. И вдруг странная мысль поразила его. Эта мысль все связывала воедино, объясняла все факты. Все, какими он располагал на сегодняшний день. Доказательств, конечно, мало. Но интуиция буквально кричала Сереже, что он прав.

Странная мысль! И даже, можно сказать, страшная. Самому себе он и то не решался ее произнести. Ему даже казалось, что он видел эти ножницы с загнутыми носами в руках у… одного человека. На самом деле он их, наверное, не видел, а казалось, что видел.

Потому что Сережа слишком хорошо знал, у кого они могут быть. У кого они сейчас лежат в портфеле!

И чтобы прекратить это, чтобы не проговориться самому себе, Сережа начал быстро и даже суетливо собираться.

И еще и еще подгонял себя: ему же надо к Алене Робертовне, она же там мучается, одна сидит.

Лишь бы не проговориться!

Опять надел школьную форму, хотя к Алене вовсе не обязательно было идти в форме и он это знал.

Еще час назад, когда он сказал Тане, что все берет на себя, ему страшно было идти признаваться. Теперь он почти бежал — из двух зол, как известно, выбирают меньшее.

Стоп! А вдруг ее нету? Заскочил в телефонную будку. Уже после второго гудка услышал Аленин голос. Не стал ничего говорить, разъединился, побежал дальше.

Стоп! А вдруг она сейчас и уйдет? Лихорадочно обыскал карманы… Бабушкина выучка: всегда иметь при себе несколько двухкопеечных монет, чтобы, если задерживаешься или что-то, сразу позвонить.

Опять Алена Робертовна подняла трубку на втором гудке. А он совершенно не приготовился, что будет говорить. И получилось как-то отрывисто и глупо:

— Здравствуйте! Говорит Крамской! Я должен к вам сейчас зайти.

И не помнил, ответила ему что-то Алена или нет. Побежал. В знакомый двор, где они с Таней вели наблюдение.

Лифт висел где-то далеко вверху, Сережа не стал дожидаться, пока он приползет, важная персона. Запрыгал через ступеньку, через две.