Оплавленный орден - Сергей Самаров

– Хорошо. Мы это учтем при разработке операции. Еще меня интересует возможность наших снайперов работать с индикатором оптических систем. Не зря я их у командования выпрашивал? Справитесь?

– Этому нас, товарищ подполковник, хорошо обучали. И теоретические, и практические занятия были. С «Лучом» обнаружение снайпера противника происходит раз в пять, наверное, быстрее, чем с простым биноклем или оптикой. Даже на дальней дистанции.

– Значит, проблем нет?

– У нас был специальный курс охоты на снайпера противника. Только при стрельбе из простых винтовок снайперская охота, как правило, осуществляется парами. А снайпер, вооруженный КСВ, работает в одиночку с помощью индикатора оптических систем.

– Я не понял. Ваш курс специально обучали для работы с «дальнобойками»?

– Начинали мы с простыми снайперскими винтовками. Потом проходили и курс КСВ. В принципе, мы можем работать с тем, что есть у подразделения на вооружении. В данном случае нас вооружили КСВ. Значит, будем с ними работать. А индикатор оптических систем «Луч-1М», можно сказать, входит в комплект КСВ.

– Хорошо. Повторяю вопрос. Проблем в работе с индикатором ни у кого нет?

– Никаких, товарищ подполковник. Проблемы только по вопросу хранения прицелов и индикаторов «Луч». Оставлять их в «оружейной горке», принципиально подготовленной только для хранения автоматов, рискованно. Техника тонкая. Там даже наши КМВ не помещались, и пришлось сооружать специальное приспособление. Но прицелы и индикаторы там же оставлять… Прозвучит тревога, кто-то схватит свой автомат, заденет второпях прицел или дальномер, и это может обернуться трагедией – прибор, возможно, из строя полностью и не выйдет, но станет безбожно врать. Значит, невозможно будет совершить прицельный выстрел. И вообще, прицел считается претенциозным прибором. Как, кстати, и индикатор оптических систем.

– Прицелы и индикаторы упакованы?

– Конечно.

– Можно уложить их в моей канцелярии. Много места не займут. Прямо рядом с моим столом. Претенциозность ваших систем сводится, как я понимаю, к постоянной температуре?

– Вообще-то они равнодушны к температуре, но легко реагируют на физическое воздействие. Заденет кто второпях – ногой или прикладом, жди неприятностей…

– Здесь, в моей канцелярии, на них никто воздействовать не будет. Ни физически, ни химически, ни радиационно, ни каким-то другим способом. Ключ от канцелярии есть только у меня, у начальника штаба, – Устюжанин жестом показал на майора Валентинова, – и у дежурного по отряду. – Так будет даже надежнее, чем у каждого снайпера под собственной подушкой.

– Я скажу, чтобы сюда перенесли, – согласился старший сержант.

– Еще вопрос, и из самых важных. Кто из вашей группы служил раньше в спецназе ГРУ?

– Все, товарищ подполковник. После срочной службы мы подписали контракт и отправились на обучение в школу снайперов. Из двенадцати человек четверо принимали непосредственное участие в боевых действиях. Я в том числе. У двоих имеются награды.

– Физические кондиции, следовательно…

– Постарались не растерять, хотя в школе снайперов таких нагрузок, как на срочной службе, нам не давали. Единственное, в чем там занятия не уступали, это в марш-бросках. Бегать мы не разучились. Но у снайперов, товарищ подполковник, своя специфика службы. Нам, например, запрещено поднимать грузы тяжелее двадцати пяти килограммов. Это специально делается, чтобы руки не были скованы в момент стрельбы. Снайперу объемные мышцы, как правило, мешают.

– Они всем мешают. А больше всего самим обладателям мышц. Но свой собственный вес каждый солдат обязан поднимать. Хотя бы делать на турнике «выход силой» на две руки и в отжиманиях от пола счет начинать с полусотни. Иначе в боевой обстановке поставите под угрозу не только собственную жизнь, но и жизнь тех, кто идет с вами рядом.

– Снайперы же воюют с дистанции, – напомнил майор Валентинов, вставая на сторону старшего сержанта.

– Если снайпер не сможет на турнике подтянуться, он не сможет на дерево забраться, чтобы устроить там позицию. Смешно будет смотреться, как подсаживают снайпера всем взводом. Или вы предлагаете таскать за каждым снайпером лестницу? Нереально. Но в чем-то вы меня почти уговорили. Хорошо, я посмотрю специальные инструкции для снайперов, – согласился Виталий Владиславович. – Обещаю, что самодурства не позволю и против естественного возражать не буду. Перегибы есть и в одном и в другом случае. Нужно выбрать золотую середину. Николай Павлович мне инструкции найдет.

– Их и искать не нужно, – сказал начальник штаба. – Они пришли в сопроводительных документах группы. Могу предоставить для чтения на сегодняшнюю ночь. Сам я только мельком просмотрел, по диагонали.

– Доложи [24] , – распорядился подполковник. – А ты, старший сержант, гони своих снайперов сюда с вашей претенциозной техникой. Расставляйте прямо перед моим столом.

В дверь постучали.

– Войдите.

Вошел старшина роты, выполняющий в данной командировке обязанности старшины всего отряда, старший прапорщик Шевченко.

– Что, Иван Иванович?

– Товарищ подполковник, машина пришла с бутылками. Только сорок пять ящиков. В каждом по двадцать бутылок. Итого – девятьсот штук. Я заказывал сто ящиков, но больше нам пока не предоставили. Мне сказали, какие-то бизнесмены перекупили. С бизнесменами мы тягаться не можем. Здесь, в Дагестане, подпольных водочных производств куча. С пустой тарой проблема. Из Центральной России возят.

– Что такое девятьсот бутылок! – пожал плечами майор Валентинов. – На неделю занятий не хватит. Нужно, Иван Иванович, в другом месте поискать.

– Буду искать. – Старший прапорщик хорошо знал, что от этой проблемы ему никуда не уйти, поскольку расход пустых бутылок на занятиях в частях спецназа ГРУ традиционно бывает высоким. Но снабжение таким неофициальным тренировочным инвентарем не проходит по официальным каналам, и потому добывать бутылки приходится ему и, в значительно меньшей мере, начальнику штаба.

– Здесь тоже головы проверяют? – спросил старший сержант Серегин.

– Здесь головы не проверяют. Здесь головы готовят, – поправил подполковник Устюжанин.

Многие специалисты сначала признавали этот воспитательный метод спецназа ГРУ чуть ли не вульгарно-грубым, жестоким и бесполезным, и даже опасным для здоровья солдата. Говорили, что от удара по голове солдат умнее не становится, а голова предназначена исключительно для того, чтобы ею думать, забывая, что, например, в рукопашной схватке голова является таким же ударным орудием, как и кулак. Кроме того, практика показала, что метод работы с бутылками способен воспитать настоящего мужчину, который не упадет в обморок от вида собственной крови и в бою не обратит внимания на ранение, которое бойца другого рода войск отправило бы с позиции сразу в госпиталь, и не покинет поля боя. Сам метод прост до примитивности. Солдаты бьют пустые бутылки о свою голову. Перед этим, естественно, изучают состав костей черепа, чтобы самому знать, в какое место чужой головы следует наносить удар, в какое место удар будет бесполезным, и только руки себе переломаешь, и какое место на собственной своей головы желательно, по возможности, беречь. Самая крепкая кость в организме человека – это лоб. Но выше лба, где при внимательном рассмотрении прощупывается соединительный хрящ, лобная кость соединяется с теменной. И это место соединения называется брегмой. Вместе с виском – это самая слабая часть черепа. Удар, например, локтем в брегму или даже удар донышком той же самой бутылки способен надолго вывести человека из строя. Под брегмой находятся участки коры головного мозга, которые отвечают за координацию движений. Получивший сильный удар в брегму человек не может сделать правильно даже обычный шаг, у него ноги в разные стороны разбегаются. А если теменная кость при этом сдвинется, то человека может полностью парализовать. Солдаты разбивают бутылку ударом в верхнюю часть лба, обычно покрытую волосами. И требуется умение рассчитать свой собственный удар так, чтобы не попасть себе в брегму, и вообще нанести себе как можно меньше вреда. Но солдатская прическа обычно бывает короткой, и волосы не защищают от осколков. И осколки, конечно, разрезают кожу на голове. Кровь стекает по лбу на лицо, бывает, заливает глаза. Это очень важный момент. Солдат, увидев свою собственную кровь, должен приучить себя спокойно относиться к ней. Пусть даже ему будет больно, пусть даже не удастся сразу остановить кровь. Солдат должен улыбаться и знать, что это совсем не страшно. Затем он выходит на занятия по «рукопашке» и начинает учиться противостоять не учебному пластиковому ножу, а сразу настоящему боевому. Вид боевого ножа, конечно, заставляет солдата быть осторожнее, но он уже не боится своей крови и знает, что это не так и страшно. Страшно всегда бывает, например, решиться прыгнуть с парашютом. Только в самый первый момент, перед прыжком, человек испытывает страх. Потом, в свободном полете, он уже отступает. А после раскрытия купола парашюта люди получают от прыжка только удовольствие. Разбитая о собственную голову бутылка приучает солдата заставлять себя делать первый шаг без страха. Будь это первый шаг за борт самолета или вертолета, будь это первый шаг навстречу противнику, вооруженному ножом. Таким образом, бутылка становится мощным элементом психологического воспитания, который пока в армии нечем заменить. И никакой клиф-дайвинг [25] не способен заменить такой простой инструмент. Пренебрегать этим методом подготовки спецназовцы не хотели даже в командировке. Но если в месте постоянной дислокации бригады уже были отлажены связи и бутылки поставлялись регулярно, то в новом месте с ними возникали проблемы. И старший прапорщик Шевченко вместе с майором Валентиновым старались эти проблемы решить.