Ведьмин дом - Павел Шушканов

– Добралась, – тихо сказал Алексей.

– …но Тимофей Сергеевич добрался до нее первым. Остальные ведьмы не могли ему этого простить. Хоть старая ведьма, лесная, погибла, но остались другие колдуньи. Когда сгорел его дом, он понял, что нужно бежать, но они добрались до него и там.

– Что у тебя в руке?

Кирилл улыбнулся и разжал ладонь. Она была пуста.

– Обман. Морок и ложь. Слишком много неестественно, чтобы быть правдой.

Алексей смотрел на раскрытую ладонь.

– Я, я не понимаю.

Кирилл поднялся.

– Все морок и ложь. Скажи, разве каменный храм может так жарко гореть? И разве столько людей из проклятой и забытой богом деревни придут его тушить? И разве старая ведьма, Таисия Несторовна настолько могущественна, чтобы вредить мне и тебе, будучи уже пятнадцать лет как мертвой?! Или ты думала, я не узнал тебя, карга старая?

Лица в стенах зашевелились и беззвучно закричали. А сами стены стали стремительно сжиматься, меняя очертания и форму. Снег и лед на полу вновь обратились в пламя, а дым хлынул в окна.

– Это не храм! – Алексей удивленно рассматривал объятые пламенем стены.

– Я знаю. Это дом Таисии.

Кирилл поднял с пола куртку и накрыл ей голову Алексея.

– На счет три!

7. Алексей

На выходных снова пошел дождь. Крупные капли срывались с низкого неба и снова размывали старую дорогу. К реке большим серым потоком текли ручьи от размытого водой пепелища. Остатки почерневших стен мокли под осенним дождем, наполняя холодный воздух запахом недавнего пожара и мокрой золы.

«Кто бы мог подумать», сказал про себя Алексей, глядя на останки печной трубы, «что дом уж пятнадцать лет как пустовал». В нем жила лишь тень старой колдуньи, не в прямом смысле, конечно, просто воспоминания о ней».

Страшного дома больше не было. Но черные стены никто не разберет, они будут стоять тут сотни лет, пока дожди и солнце не превратят их в глиняный холм, а корни молодых деревьев не разворошат крепкие камни в фундаменте.

Алексей посмотрел на холм, за которым в ожидании застыл древний храм. Его время давно ушло, но придет вновь, он верил в это, хотя и понимал, что время придет вовсе не сейчас и не с ним. Его ждет светлый белый собор в полусотне километров отсюда с радостной и благодарной паствой.

Где-то за чащей леса, на горизонте прогремел гром, а и под древним куполом вспорхнули голуби, на мгновение наполнив стены шорохом крыльев.

Кирилл заходил попрощаться утром.

– Не скучай по нам, ваше преосвященство, не по кому тут скучать, – он протянул руку.

– Я простой иерей, – улыбнулся Алексей, – а скучать все-таки буду.

– Ну, тогда прощай, простой иерей. Попробую выдавить слезу, когда буду тебя вспоминать.

Алексей не выдержал и засмеялся.

– Как Маша? – спросил он.

– Болтает без перерыва, – всхлипывая, усмехнулся Кирилл. – Но я рад каждому звуку, который она произносит. Через пару месяцев думаю бросить службу и перебраться в город побольше. Маше нужно общение с детьми, а не выжившими из ума старухами. Одно я знаю точно, им она больше не достанется.

– А сам?

– Есть вещи, Алексей, после которых что-то в жизни меняется. Для меня такой момент настал. Жизнь одна, а мир слишком огромен, чтобы видеть край того и другого.

– Участковый-философ, кто бы мог подумать.

Кирилл открыл и снова закрыл рот.

– Знаешь, впервые не могу сострить.

– Свету нашли? – спросил Алексей, после недолгой паузы.

– Нашли, там, где я и предполагал. Дай ей время, сейчас она не хочет общаться ни с кем, и особенно с тобой. Это пройдет, через пару месяцев. Я еще помню, что такое глупая молодость.

Кирилл обернулся на пороге.

– Алексей, я никогда не забуду, и буду благодарен каждую минуту.

– А я, вопреки твоим протестам, метафизик-атеист, буду молиться за тебя и твоих родных.

Кирилл улыбнулся, козырнул и скрылся в высокой мокрой траве.

Все это Алексей вспоминал, проходя по пустой улице под моросящим дождем. Высокие деревья склонили ветви до самой земли, в лысых кронах щебетали зазевавшиеся птицы. У колодца его ждала машина с полным баком и пирожками в пакете на заднем сидении.

Улица была пуста, да и само село уже изрядно обезлюдело. Даже неприятный Береста уже не скрашивал своим присутствием перекресток у магазина. Он лежал в районной больнице с ожогами рук и спины. Для чего и по чьему указанию он поджог пустующий дом, дознавателям он так и не ответил. А через несколько дней после пожара в дом Алексея постучали.

– Антонина Петровна умирает, – коротко объяснили двое.

Мать Бересты была очень старой и больной. И сейчас, зная, что все это время именно она, прикрываясь именем Таисии Несторовны, «лесной ведьмы», творила жуткие вещи в селе, он все же испытывал к ней жалость. Но встретиться с ней лицом к лицу, пусть и умирающей, заставить себя он не мог.

– А зачем ко мне пришли?

– Она просила. Исповедаться хочет. Мучается сильно.

– Говорю, надо крышу прорубить, – сказал второй, – тогда к богу отойдет сразу.

– Это верно, да только она попа просила. Пойдете?

Он оправил их и сел у окна. Тогда только начинался дождь, а серые тучи собирались над рекой.

Вот они, странные вопросы веры и совести. Отпустить ей грехи, внутренне не прощая? Слишком много зла для такой милости. Можно разрешить прорубить крышу, и она отойдет сама, перестанет мучиться, но без покаяния. А что потом? Круг замкнется, если он позволит ритуалу свершиться. Ведьма умрет, и ведьма родится. Они будут живы всегда, пока в них верят, пока совершают связанные с ними ритуалы. Но отпустить грехи – не это ли лицемерие похуже, чем заставить ведьму заплатить за все мучениями, которые и представить нельзя.

Выбор, которого он не ожидал. Надо было уезжать днем раньше, только что-то задержало его. Не это ли знак, как следует поступить?

Он оделся и вышел. Одна дорога вела дому несчастной старой ведьмы, а вторая прочь из села. Возмездие и милосердие, почему выбор так очевиден и сложен?

А что бы сделал Кирилл? – вдруг подумал Алексей. – Да-да, тот самый безбожник и циник. На что бы решился он.

Не выходит. Выбор нужно сделать самому. Главное – не дать им начать. В этом доме крыша должна остаться целой. Потому что, всему приходит конец. Хватит!

Это было два дня назад. Сейчас он снова шел по селу, в котором уже не было несчастной злой