Ведьмин дом - Павел Шушканов

– Видимо вы очень рады, – улыбнулся Алексей. – Даже назвали меня по имени.

– Верно, – засмеялся Кирилл, – тебе я тоже желаю такой радости, но не по такому поводу.

Алексей улыбнулся. Над ними нависал старый тополь с уже почти совсем полысевшими ветками.

– Мне все же кажется, что это неспроста.

Кирилл вздохнул и покачал головой. Потом рывком сунул сигарету в рот.

– Ну, разумеется, неспроста! Тут я иллюзий не питаю.

– Несторовна?

– Вероятнее всего. Тут вопрос, как ни странно, мне такое говорить, веры. Только веры другой, не той, что у тебя, отче, а в общем смысле. Последние две недели мы давали ей новое лекарство, очень мощное. И эффект должен был наступить как раз в это время. А еще у нее был сильный стресс после нападения на дом и переезда. Это могло послужить толчком. Но я бы не стал сбрасывать со счетов, что первые слова она произнесла, увидев именно тебя, и я буду благодарен тебе за это всю жизнь. Вопрос лишь в том, во что из этого всего верить. Конечно, для тебя ответ очевиден, и я даже завидую этому, но не для меня. Я буду путаться всегда в десятке возможных вариантов, сомневаясь в каждом. Но, я бы никогда не ограничился одной возможностью вернуть дочке речь, я бы испробовал все, и в этом мое преимущество. Мы с тобой очень разные, преподобный, и я буду даже скучать по тебе.

– Но я никуда не собираюсь, – удивился Алексей.

– Да. Но есть одно обстоятельство, о котором я тебе не говорил, и оно тоже связано с Машей, с тобой и со мной.

– С Машей?

Кирилл засопел и виновато взглянул на Алексея.

– Несторовна. Я обращался к ней, и она помогала. И не суди меня, все средства хороши, когда ты в такой ситуации! Случайно ли, что Маша заговорила, когда мы перебрались сюда, поближе к ее дому.

– Не виню, – серьезно сказал Алексей. – Вот только подозреваю, что Несторовна с мощью ее силы могла бы вернуть Маше здоровье за день. Только не делала этого по своим причинам. И вы это знаете.

– Кажется, ты начал понимать, что тут к чему, – сказал Кирилл, невесело усмехнувшись. – А теперь я скажу тебе больше, и, надеюсь, ты многое поймешь без объяснений. Знаешь, что нужно ведьме такой силы как Таисия?

– Оставить свое мастерство кому-то перед смертью, – продолжил Алексей.

– Именно, батюшка. И круг замкнется. В таких местах, как Глинеевка нельзя иначе. Тут нет ни твоего Христа, ни радости, ни благородства. Тут есть лишь липкая паутина из страха, обязанностей и подачек, которая держит всех вокруг места вроде того, что на перекрестке за магазином.

– А как же ты?

Кирилл засмеялся.

– А я циник, нехристь и мент, я таким не по зубам.

Алексей улыбнулся в ответ. Становилось прохладно. Ветер задул с реки, а на противоположном ее берегу начинало разгораться небо.

– Просидели до утра, – усмехнулся он.

– Какое утро? Два часа ночи.

Алексей снова взглянул на небо. Совсем не такое оно перед восходом. Это было зарево не солнца, а пожара.

Они бежали со всех ног, и с каждым шагом все ближе было отражающееся в небе высокое пламя, охватившее храм за холмом. Оно было столь же величественным, как и сам храм, взметнувшееся к низким облакам остроконечной пикой, словно огромный сияющий золотом купол собора. И в свете его колыхались тени высоких деревьев и могильных крестов.

У старых ржавых ворот Кирилл остановился. Боль в легких и бешеный стук сердца напоминали о недавнем обещании по поводу сигарет. Он стоял, опираясь на старый столб и смотрел на огромное пламя, а между пылающим храмом и ним стоял Алексей. Вероятно, он ожидал увидеть обреченную сжавшуюся фигуру в черном подряснике, растерянную перед бушующей стихией. Фигуру, сжавшуюся в комок от бессилия и страха. Но Алексей стоял, подняв голову вверх и расставив ноги, а руки он держал перед собой. Казалось, что это он поджег храм, и теперь смотрел на собственное деяние, гордясь им. Но Кирилл знал точно, что старые стены поджег не он. Вторая фигура стояла ближе к огню и не нужно было видеть ее тощую красную шею, чтобы понять, что принадлежит она Бересте.

Кирилл шагнул вперед, когда случилось невероятное. Алексей бросился вперед на приоткрытые двери, обложенные сухими ветками, уже почерневшими от огня, бросился стремительно, словно точно знал, что делает, словно мог погасить пламя собственными руками. Береста шагнул к нему с кривой ухмылкой, сжимая в руках обломок обугленной головни, но резкий удар в грудь оттолкнул его в самое пламя, в кучу пылающих веток. Фуфайка и штаны вспыхнули сразу, а наполненную треском огня ночь прорезал истошный вопль. Но Алексей уже скрылся за дверями храма.

За считанные секунды Кирилл оказался рядом и сбил с несчастного огонь своей курткой. Тлеющая фуфайка полетела в огонь, но рубашка под ней успела пригореть к телу. Береста выл и катался по земле, все еще прижимая к груди обгоревшую палку.

– Что делать? – раздался голос позади.

Кирилл обернулся. Стояли двое из деревни. По дороге через высокую траву к ним семенили еще трое сельчан.

– Берите ведра и тушите огонь. Начните с дверей. Бересту в поселок и вызывайте скорую, да поскорее – сильные ожоги.

Бересту аккуратно подняли с земли и понесли к мосту. Первые потоки воды из домашних ведер ударились о горячие стены, огонь гневно зашипел и фыркнул раскаленным паром.

Прикрывая лицо рукой, Кирилл старался ближе подойти к приоткрытым воротам. Но жар был слишком велик, отгонял и не давал рассмотреть, что там творилось в просвете.

– Алексей! – крикнул Кирилл, пытаясь подобраться как можно ближе.

В ответ на тишину он бросился вперед, прикрыв лицо и голову курткой. Под ногами хрустели горящие ветки. Руки коснулись горячего дерева, пламя лизнуло одежду, стараясь добраться до тела, но он был уже внутри.

Скинув с лица куртку, он в недоумении замер посреди храма.

Он ожидал увидеть клубы едкого, разрывающего легкие дыма, падающие с потолка искры и угрожающе обугливающиеся перекрытия, врывающиеся в проемы окон языки пламени. Но в храме было тихо и прохладно, а пламя светило в окна как полуденное солнце и даже не пыталось проникнуть внутрь. Алексей стоял у алтаря и смотрел на собственные руки.

– Алексей?

Священник повернулся к нему и посмотрел так, словно увидел впервые. В его глазах была растерянность и полное непонимание происходящего, но никакого страха за себя. Огонь, бушевавший снаружи, казалось вовсе забыл про внутреннее пространство