Дневник незначительного лица - Джордж Гроссмит

Итак, присутствовали: мистер Франчинг, мистер Хардфур Хаттл, миссис и мистер Бутерброд, миссис Филд, миссис Леопардик, мистер Шик, мистер Кент, и, наконец, последние по порядку, но не по значению, — мистер и миссис Путер. Франчинг сказал, что, к сожалению, для меня не осталось дамы, которую надо вести к столу. Я ответил, что так-то оно и лучше, правда, потом уж я сообразил, что это не совсем любезно прозвучало.

Моей соседкой по столу оказалась миссис Филд. Она, по-моему, весьма осведомленная дама, правда, совсем глухая. Впрочем, это не очень мне мешало, ибо говорил один только мистер Хаттл. Он поразительно умный человек и говорит такие вещи, какие в устах другого могли бы прямо таки настораживать. Как жаль, что я не смог запомнить хотя бы четверти его блистательных речей. Кое-какие заметки я сделал на своем меню.

Одна мысль мне показалась особенно сильной — хоть я, конечно, с ней не согласен. Миссис Леопардик возьми и скажи:

— Однако вы противоречите общепринятым понятиям, мистер Хаттл.

Мистер Хаттл, с удивительным выражением лица (как сейчас вижу его перед собою), произнес медленно и четко:

— Миссис Леопардик, «общепринятые понятия» — всего лишь слова, за которыми стоит всякая дрянь. Придерживайся Колумб или Стефенсон этих общепринятых понятий, не видать бы нам ни Америки, ни парового двигателя, как своих ушей.

Все смолкли. Мне показалось, что это весьма опасное ученье, и тем не менее я чувствовал — думаю, все мы чувствовали — что на его доводы нечего и возразить. Немного погодя миссис Леопардик — она сестра Франчинга и вела себя как хозяйка — встала из-за стола, и мистер Хаттл воскликнул:

— Как! Неужто дамы хотят так скоро нас лишить своего общества? Почему б не подождать, покуда мы выкурим по сигаре?

Эффект был мгновенный. Дамы (включая Кэрри) вовсе не хотели себя лишать очаровательного общества мистера Хаттла и тотчас вновь уселись за столом, смеясь и перешептываясь. Мистер Хаттл сказал:

— Ну вот, это добрый знак; теперь никто вас не сможет оскорбить, назвав приверженницами общепринятых понятий.

Общепринятые понятия всего лишь слова

Миссис Леопардик, женщина, кажется, умная и острая, сказала:

— Мистер Хаттл, мы вам идем навстречу — то есть, мы посидим, покуда вы до половины не выкурите свою сигару. Во всяком случае, это будет золотая середина.

Никогда не забуду, какое действие имели на него эти её слова — «золотая середина»! Как он был блестящ и смел в толковании этих слов! Он положительно пугал меня. Он сказал что-то вроде следующего:

— Золотая середина, вот именно. Да знаете ли вы, что «золотая середина» суть два слова, означающее не более, как «жалкую посредственность»? По мне, езжайте первым классом либо уж третьим; женитесь на герцогине либо уж на ее судомойке. Золотая середина означает благоприличие, а благоприличие — это такая скука! Не правда ли, мистер Путер?

Я был так смущен тем, что он адресовался прямо ко мне, что мог только поклониться, извиняясь, и сказать, что не смею здесь предложить своего суждения. Кэрри хотела что-то сказать, но её перебили, чему я был скорее даже рад, ибо она не умеет ничего доказывать, а надо очень уж уметь, тягаясь с таким человеком, как мистер Хаттл.

Меж тем он продолжал с тем изумительным красноречием, которое даже самым неприятным его мыслям сообщало убедительность:

— Золотая середина не более, как жалкая посредственность. Тому, кто любит шампанское и, обнаружа, что полбутылки ему мало, не решается на целую бутылку и ограничивается английской пинтой, вовеки не построить ни Бруклинского моста, ни Эйфелевой башни. Нет, он слаб, он посредственность — он воплощенное благоприличие, — да, он золотая середина и остаток дней своих проведет в пригородном домике с галерейкой на оштукатуренных колоннах вроде балдахина о четырех столбиках над постелью.

Как мы все хохотали!

— Все это подходит, — продолжал мистер Хаттл, — жидкому человечку, с жидкой бороденкой, с жидкими мозгами и с пристяжным галстуком.

Тут мне показалось, что он в кого-то метит, и дважды я поймал себя на том, что поглядываю в зеркало шифоньера; ибо на мне был пристяжной галстук — а почему бы и нет? Если эти замечания ни в кого не метили, они были все-таки неосморительны, и таковы же были и последовавшие его наблюдения, кажется, весьма смутившие и мистера Франчинга и его гостей. Впрочем, едва ли мистер Хаттл имел в виду кого-то из присутствовавших, ибо он прибавил:

— Мы не наблюдаем таких людей здесь, в этой стране; но мы их наблюдаем в Америке, и мне они не нужны.

Несколько раз Франчинг намекал на то, что недурно бы разлить гостям вино, но мистер Хаттл и бровью не повел и продолжал так, будто он читает лекцию:

— Чего нам недостает в Америке — так это ваших домов. Мы живем на колесах. Ваша простая, тихая жизнь и ваш дом, мистер Франчинг, поистине прелестны. Ни ложных притязаний, ни притворства!

Уверен, вы точно так же ужинаете в кругу семейственном, как и тогда, когда приглашаете нас. Свой собственный слуга прислуживает вам за столом — не то что стоящий над душою нанятый лакей.

Тут мистер Франчинг заметно вздрогнул.

Мистер Хаттл продолжал:

— Умеренный, скромный ужин, без всякой пышности — вот что у вас сегодня. Вы не оскорбляете своих гостей, посылая слугу за шампанским по шесть шиллингов бутылка.

Тут мне невольно вспомнилось наше «Братья Джексон» за шиллинг и три пенса!

— Ей-богу, — продолжал мистер Хаттл, — такого хозяина убить мало. Подобное оставим пентюхам, которые вечерами режутся с супружницами в домино. Знаю я про таких людей. Мы не желаем их видеть за своим столом. Здесь у нас избранное общество. Нам не нужны глухие старушенции, которые не могут следить за умным разговором.

Все глаза обратились к миссис Филд, которая, по счастью будучи глуха, не слышала его намеков, но продолжала любезно улыбаться.

— Здесь за столом у мистера Франчинга, — продолжал мистер Хаттл, — мы не увидим и глупой, непросвещенной дамочки, которая, таскаясь по дешевым танцулькам в Бэйвотере, воображает, что вращается в обществе. Общество не знает ее. Она ему не нужна.

Мистер Хаттл прервался на минутку, и дамы, воспользовавшись случаем, встали из-за стола. Я тихонько попросил мистера Франчинга меня извинить, ибо не хотел опаздывать на последний поезд, что, между прочим, с нами едва не приключилось из-за того, что Кэрри засунула куда-то вязаную шапочку, какую надевает, когда мы выходим в люди.

Домой мы с Кэрри вернулись очень поздно, но входя в гостиную я сказал:

— Кэрри, ну что ты скажешь про мистера Хардфура Хаттла?

Она ответила только:

— Как он похож на Люпина!

Та же мысль и мне приходила в поезде. Из-за этого сравнения я полночи не мог заснуть. Конечно, мистер Хаттл старше и влиятельней Люпина; но он в самом деле на Люпина похож, и я думал, как опасен может быть Люпин, когда он станет старше и влиятельней. Я гордился тем, что Люпин чем-то напоминает мистера Хаттла. Люпина, как и мистера Хаттла, порой посещают удивительные мысли; но как раз эти мысли и опасны. Они могут сделать человека безмерно богатым или ужасно бедным. Они создают человека, они же его и губят. Всегда я чувствую, что тот счастливей, кто ведет простую бесхитростную жизнь. Думаю, я счастлив оттого, что я не заношусь. Порой мне кажется, что Люпин, теперь, когда он под крылышком у мистера Джокера, готов угомониться и следовать по стопам своего отца. Это большое утешение.

Глава XXI

Люпин уволен. Большие огорчения. Люпин нанимается куда-то еще на приличное жалованье

13 МАЯ.

Нас постигло ужасное несчастье. Люпин уволен из учреждения мистера Джокера, и я даже не знаю, как еще могу вести этот дневник. Меня не было в присутствии в прошлую субботу, я впервые за двадцать лет по болезни пропустил службу. Отравился, верно, каким-нибудь омаром. Судьбе было угодно, чтобы мистер Джокер тоже отсутствовал в тот день; и самый ценный наш клиент, мистер Буль-Батон, в ярости явился в канцелярию и объявил, что не желает более иметь с нами никакого дела. Мой сын Люпин не только имел наглость вступить с ним в разговор, но и указал ему на фирму «Гарсон, сыновья и компания». По моему скромному мнению, и хоть приходится свидетельствовать против собственного сына, такой поступок похож скорее на предательство.

Сегодня утром получаю письмо от Джокера, с известием, что услуги Люпина более не требуются, а разговор со мной желателен в одиннадцать часов. С тяжелым сердцем шел я в присутствие, страшась разговора с мистером Джокером, с которым я покуда еще ни разу не беседовал. Люпина утром я не видел. Он еще не вставал, когда мне было время уходить, и Кэрри мне не советовала его тревожить. На службе у меня так разбегались мысли, что я не мог их должным образом собрать.