Последний бриллиант миледи - Ирэн Роздобудько

Дождь в Париже… Красные и синие зонтики, шуршание шин, шелест плащей, сумерки и музыка где-то внизу, сиреневые пятна света на тротуарах… Он сидел, по плечи утопая в кресле, и блики от десятка свечей играли на обитых шелком стенах. Дождь в Париже вечером имел имя и лицо Жака Превера…

«Помнишь ли ты, Барбара,Как над Брестом шел дождь с утра,А ты,Такая красивая,Промокшая и счастливая,Ты куда-то бежала в тот день, Барбара?..Бесконечный дождь шел над Брестом с утра[1]…»

процитировал Дартов и поднес к лицу бокал с бордо: в нем тут же запрыгали пурпурные искры. Дартов взял в руки тяжелый канделябр и решил пройтись по квартире. Идти дальше гостиной без сопровождения хозяина было неловко, но любопытство взяло верх. Дартов открыл белую дверь, ведущую в спальню. Здесь тоже горела свеча. Она тускло освещала только один угол, и в том углу он увидел ЕЕ. Картину. Она была небольшого размера, немного затертая, старинная, в тяжелой облупленной раме. Но все это не имело значения! На него смотрела женщина. Ее лицо было таким живым и подвижным, что Дартов невольно прислушался – ему показалось, что она с ним разговаривает.

– Что?.. – даже прошептал он.

Более того! Ему показалось, что перед тем как он открыл дверь, эта женщина ходила по комнате – шуршала своим платьем, звенела браслетами и стучала каблуками, а теперь мгновенно спряталась за раму. Ее русые пряди, закрученные в плотные спиральки, еще подрагивали от сквозняка над тонкой обнаженной шеей, в глазах прыгали зеленоватые бесики…

«…И с тобою мы можем уйтиИ вернуться,Уснуть и проснуться,Забыть, постаретьИ не видеть ни солнца, ни света…Можем снова уснуть,И о смерти мечтать…»

Все в этот вечер было под знаком Превера. Дартов стоял перед портретом потрясенный, раздавленный. Выцарапать эту женщину из ее времени было невозможно…

– Нравится? – услышал он за своей спиной голос Огюстена и чуть не уронил на пол канделябр.

– Кто она? – едва смог выговорить, пряча глаза от хозяина, будто тот застал его со своей женой.

– Это одна… м-м-м… авантюристка… Кстати, ее следы затерялись где-то в вашей стране. Этот портрет подарил мне мой дядя Антуан. Он, кажется, был увлечен им не меньше, чем ты сейчас. Даже отдал его мне. Чтобы совсем не потерять рассудок. Чудак Антуан! Всю жизнь пытается раскрыть тайну ее сокровищ, мол, бриллиантовые подвески – кстати, те самые, о которых писал Дюма-отец, – эта женщина вывезла-таки с собой сначала в Англию, а потом – куда-то еще дальше. Он даже выяснил, что одиннадцать камешков всплыло. Где-то остался еще один. Кстати, он, возможно, залег в вашей удивительной стране…

Но Дартова история с сокровищами не заинтересовала. Он не спал той ночью. Дождь скребся в окно… Дартов смотрел на размытую водой луну, и перед его глазами снова и снова возникало лицо с портрета. Он не мог осознать, что женщина существует только на холсте. Ее глаза – зеленые и продолговатые, как у египетской кошки, – говорили о другом. Она шутила с ним, дразнила. Она лежала рядом на шелковом покрывале в виде неуловимого пятна лунного света – прозрачная, невесомая, соблазнительная. И он обнимал ее…

Он не смог выторговать у Огюстена этот портрет. Все три недели, проведенные в Париже, Дартов с диким упорством обходил антикварные магазины и «блошиные» рынки, на которых можно было купить все. Но изображения той женщины так и не нашел. Он похудел, глаза его блестели, словно у больного лихорадкой. Он простаивал под портретом все вечера, игнорируя конференцию, на которую приехал. И Огюстен Флери смилостивился. Нет, портрета он не отдал, но заказал с него миниатюру, которую вправил в старинный, яйцевидной формы, серебряный медальон.

– Видно, правду говорят, что эта стерва сводила с ума нашего брата одним взмахом ресниц… – сказал Огюстен, провожая Дартова на самолет. – Берегись, не стань фетишистом…

Но почтенный Жан Дартов не уберегся. С тех пор он повсюду искал ее. Он ненавидел ее, как тяжелобольной ненавидит свою болезнь, но вынужден всячески лелеять ее, подавлять боль наркотиком и со страхом ждать новой волны.

Да, Жан Дартов тяжело болел любовью к… пустоте. И это была величайшая тайна, которой он стеснялся и которую тщательно скрывал даже от друзей.

«Эта тоже ничего… – снова подумал Дартов, перед тем как открыть дверь своей каюты. – Но у нее совсем пустые глаза… Пустые, как пустыня… Берегись, братец Ярик…»

…В восемь утра Влада сидела в баре на верхней палубе. Ей хотелось поскорее рассказать Ярику о ночном визитере и отругать его за то, что он сообщил ему номер ее каюты. В баре было пусто, у стойки скучал только один бармен, остальная обслуга суетилась в зале ресторана, куда уже медленно начали стекаться заспанные члены делегации. Надо было идти на завтрак, но Ярик все не появлялся. В углу за соседним столиком мирно дремали художник Скун и московский гость. Казалось, что они вообще ни разу не заходили в свои каюты, не переодевались и не брились с самого начала поездки. Влада нервно выстукивала на поверхности столика какую-то мелодию длинными отполированными ноготками.

– Что-нибудь будете заказывать? – спросил ее бармен.

Влада заказала кофе с коньяком и вспомнила, что не взяла с собой кошелек. «Что за жлобская поездка! – вспылила она. – Все напитки – платные, даже кофе!»

– Запишите на мой счет! – кивнула она бармену.

Художник Скун открыл один глаз, мутным взглядом обвел помещение, воскликнул: «Всем – водки!!!» и снова удобно устроился на широком плече своего товарища.

Еще через десять минут Владе надоело ждать. Да и пора было идти в ресторан. После завтрака пароход должен был причалить еще в один пункт, и вся вакханалия встреч, обедов на траве и официального вечера во Дворце культуры должна была вновь повториться. Только на этот раз – с большей помпой, ведь пароход причаливал в крупном областном городе О.

Войдя в зал, Влада сразу же заметила за столиком своего вчерашнего гостя – Дартова. Он сиял своей фарфоровой улыбкой, поблескивал массивным золотым перстнем и благоухал терпким мужским ароматом французских духов. Он, как и вчера, поднял на Владу свой бархатный взгляд.

За своим столиком Влада увидела Куртю и Зозуленко, но Ярика не было и здесь.

– Наш коллега, видимо, решил остаться голодным! – сказал Куртя, подвигая Владе стул.

На завтрак подавали салаты, овсянку, йогурты и холодную телятину. Влада едва притронулась к еде, выпила немного ананасового сока. Она заметила, что за соседним столиком отсутствует Атонесов.

– Ребята потихоньку бегут с парохода, – сказал Зозуленко, перехватив ее взгляд. – Не удивлюсь, если на этой остановке мы утратим еще несколько персон.

– Конечно же! – подхватил Куртя. – Все им кажется скучным! Вот если бы это был кругосветный круиз…

– Патриоты хреновы! – согласился с ним Зозуленко.

На этом разговор за столиком прекратился, каждый был занят содержимым своей тарелки.

После завтрака Влада решила все же разыскать Ярика и решительно направилась в его каюту, которая находилась на второй палубе.

На стук никто не ответил. Влада подергала ручку, и, к ее удивлению, дверь открылась… Сразу же мощный сырой сквозняк закружил в своем вихре какие-то бумажки, лежавшие на столике, поднял облако пепла из пепельницы. На ветру затрепетала занавеска: в каюте был открыто окно. Влада быстро вошла вовнутрь и поспешила закрыть дверь.

– Ярослав, это я! – крикнула она, прислушиваясь к звукам в ванной комнате.

Но ответом ей была тишина. Без сомнения, Ярика в каюте не было, на столе стояла грязная чашка из-под кофе и бутылка коньяка…

Влада тронула разостланные на кровати простыни – они были холодные и влажные от мелких брызг, летящих из открытого окна. Значит, постель оставалась пустой, по крайней мере, часа два-три… Владе стало холодно, она решила закрыть иллюминатор. Она уже взялась за ручку и вдруг заметила на круглой пластиковой раме бурый след, такой, будто кто-то выплеснул в окно остатки кофе. Влада достала из ридикюля свой носовой платок, тщательно протерла белую раму и, прежде чем выбросить платок в реку, поднесла его к глазам. Потом пожала плечами, свернула из носового платка мягкий шарик, бросила в воду и закрыла окно. Нужно было незаметно выйти. Она уже стояла у двери в узком коридорчике, когда заметила, что ручка на двери тихонько поворачивается, словно кто открывает ее с той стороны. Влада плотно прижалась к стене и затаила дыхание. Она не ошиблась – кто-то осторожно и тихо открывал дверь. Влада плотнее вжалась в стену, наткнулась на спасительные двери ванной комнаты и так же осторожно и бесшумно начала отступать в темноту этой небольшой кабины, потом так же бесшумно скользнула в тень и спряталась за пластиковой шторой душа. Дверь ванной она закрыть не успела – в каюту уже кто-то входил…