Попробуй меня разлюбить (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"

— Почему ты сказал ей, что мы вернемся? — поворачиваю голову.

Дан за рулем. Ведет машину одной рукой, вроде даже расслаблен. Тот факт, что он пил алкоголь, сейчас меня не смущает. На самом деле вообще ничего не смущает после пережитого.

— На случай, если появятся гости.

— А могут появиться?

Я до сих пор помню череду выстрелов. Разве там кто-то еще остался в живых? Вопрос больше риторический, и озвучивать его я не собираюсь.

Небо проясняется. В пятидесяти километрах от этого города, название которого ни на секунду не задержалось в моей памяти, гораздо дружелюбнее. Только влажный асфальт как напоминание о том, что в этом районе был дождь.

— Вполне, но там, куда мы едем, нас не найдут.

— Ты уверен?

Замечаю на его губах улыбку, а точнее, оскал. Хищный, от которого мурашки по телу бегут.

Не уверен?

— Тебе не о чем больше беспокоиться. Можешь поспать, нам ехать около часа.

Мотнув головой, что значит — спать я не собираюсь, сбрасываю кроссовки и, подтянув колени к груди, залипаю в окно.

Как до этого дошло?

Данис прав, папа много раз меня предостерегал. Мы даже пару раз крупно поссорились, потому что отец был уверен — ничем хорошим моя дружба, а после — отношения с Кайсаровым не обернутся.

Только вот из того, что я слышала в доме, где меня держали…

Не Данис виновен в моем похищении. Не он, и это пугает еще сильнее. Куда вляпался мой отец? Что расследовал? Кому перешел дорогу?

Когда машина притормаживает и плавно входит в поворот, мое тело по инерции напрягается. Мы съехали с трассы в какой-то лес.

Километров пять практически по бездорожью, а потом, потом взору открывается вид на деревянный домик.

Спрыгиваю на землю, рассматривая берег реки неподалеку, какую-то сторожку и деревянный пирс. По виду он вот-вот развалится.

Пахнет чудесно. Пихтой и сырой землей. Удивительно, что я еще могу воспринимать такие вещи.

Ветер обдувает влажные волосы. До костей не пробирает, но холодом обдает.

Данис паркует машину в елках так, что ее становится практически не видно, и направляется ко мне.

Я успела отойти к реке и сесть на край вытащенной на берег лодки.

— Вертолет будет здесь рано утром, — убирает руки в карманы брюк. — До этого времени можешь отдохнуть. Тебе нужно.

— А мой папа? — поднимаю голову.

— С ним я еще не связывался.

— Еще?

Ответа не следует. Данис молчит и смотрит на водную гладь. Ветер треплет воду, вызывая на поверхности мелкие колебания.

— Еще. Пошли, нужно просушить вещи.

Плетусь следом, наслаждаясь хрустом веток под ногами.

Домик внутри оказывается еще меньше, чем снаружи. Он из бруса. Здесь есть кровать, маленькая черная печка. Кажется, такие называют буржуйками. Кровать, стол, кресло, пара стульев и плитка на одну конфорку. Над раковиной, у которой вместо оттока под мойкой расположилось ведро, навесной шкафчик.

Дергаю занавеску, зашторивая окно, и только потом снимаю кроссовки. На полу, к моему удивлению, лежит ковер, старый и пыльный, конечно. В доме пахнет сыростью, а еще пустотой. Здесь давно никого не было.

Оставляю после себя мокрые следы и замираю у стола.

В животе урчит в самый неподходящий момент, тушуюсь, прикрывая себя руками, будто это поможет.

Данис смотрит исподлобья, а все, что я могу, это пожать плечами.

Я сегодня только маковой росой питалась.

— Как твое плечо? — спрашиваю, чтобы отвести от себя внимание.

— Жить буду.

Данис открывает дверки навесного шкафчика и вытаскивает оттуда несколько пачек лапши быстрого приготовления. К моему удивлению, внизу, на полу у окна, стоит пятилитровая невскрытая бутылка воды.

— Все, что есть, — бросает пакеты с макаронами на стол, следом ставит туда пару тарелок.

Хоть в животе идет бой не на жизнь, а на смерть, от одного вида еды меня подташнивает. Не уверена, что смогу впихнуть в себя сейчас хоть что-то.

Пару минут мы мнемся у прямоугольного деревянного стола с выцветшей клеенчатой скатертью и молчим.

Кусаю губы, откровенно рассматривая Кайсарова. Он в долгу не остается, делает то же самое. Практически пожирает своими темными радужками. Здесь не так много света, поэтому они не отдают зеленым.

Мой загадочный мальчик…

Меня ведет. Внутри все сжимается, а потом, потом словно лопается. С таким грохотом, что оглушает. Я просто перестаю себя контролировать. Подаюсь к нему.

Делаю пару шагов. Данис смотрит на меня так проникновенно. Воздух наэлектризовывается, а кожа тут же покрывается испариной. Он даже не прикоснулся. Только смотрит, а я огнем горю. Тяга настолько сильная, что сопротивляться ей просто невозможно.

Расстояние сокращается. Шаг, еще один. Сантиметры. Всего какие-то сантиметры между нами. Я чувствую его тепло и дрожу. Не от холода, нет. От учащенного пульса и бешеного волнения. Оно дышать не дает.

Привстаю на носочки. Касаюсь пальцами его колючей щеки. Вздрагиваю. Чувствую, как напрягается каждая мышца его тела. Вижу, как на висках выступают вены.

Это похоже на пробуждение, словно все эти полтора года я спала или была в коме. Будто его отсутствие мне просто снилось. Мы вдвоем. Рядом. И все хорошо. Лучше, чем можно себе представить.

— Катенька, — родной, до боли любимый голос, который за это время приобрел легкую хрипотцу.

Всхлипываю и бросаюсь к нему на шею.

Глава 20

Целую. Как ненормальная, словно околдованная. Тело уже давно охватило бешеное возбуждение, белье насквозь.

— Пожалуйста, пожалуйста, — снова умоляю, отрываясь от его губ на доли секунды.

Мне так его мало. Он так мне нужен. Именно сейчас, именно в эту секунду. Хотя кому я вру? Он всегда мне нужен. Всегда был нужен. Больше воздуха, больше самой жизни.

Из глаз брызжут слезы. Я, обвивая крепкую шею, льну к Дану, будто это наш последний день на земле. Хотя, возможно, это именно он. Меня ведет, ноги подкашиваются, а сердце, мамочки, оно трепещет, получая желаемое.

Скованность и боль испаряются. Меня больше не трясет от страха и дикой тоски, только от тотального возбуждения. Оно выходит за пределы возможностей.

Я плавлюсь, горю, испепеляюсь и целую. Так, как никогда раньше. Потому что теперь знаю — я готова за него умереть. За нас умереть.

Большинство всегда считало меня легкомысленной девчонкой-хохотушкой. Но это не так, далеко не так. Я сильная, смелая. Я люблю.

Боже! Как я его люблю. Это невозможно описать словами. Это на каких-то первобытных инстинктах.

Поцелуи. Снова и снова. Их так много. Они разные. Легкие, едва ощутимые, глубокие, когда зубы друг о друга стучат, когда языки переплетаются.

В ушах шум, но вокруг тишина. Только рваное дыхание, мое и его.

Данис и сам на грани, на пределе. Я чувствую, что до сих пор себя сдерживает. Его ладони смыкаются на моей талии, сжимают без силы. Будто я сахарная или хрустальная, будто в крошку сотрусь.

Закидываю ногу ему на бедро и радуюсь своему триумфу, его ладонь подхватывает меня под коленом.

Улыбаюсь. Улыбаюсь и снова целую, заглядывая в его глаза, пытаясь разглядеть там прошлую теплоту. И нахожу. Океан тепла и страсти.

Пальцы дрожат, не слушаются, но я продолжаю расстегивать пуговицы на его черной рубашке.

— Тише, — его шепот как удар током, — Катенька.

Я обожаю этот голос. Обожаю, как он произносит мое имя, мягко, чувственно, словно я небожитель, а не просто любимая женщина.

— Я хочу, — выдаю капризно, — хочу!

Он улыбается. Первый раз за все это время широко, без налета холода в глазах.

— Слышишь? — шепчу, прихватывая губами мочку уха. — Дан! — тянусь к ремню на черных брюках, забывая о рубашке. Трогаю его. Касаюсь груди, здорового плеча, шеи и, конечно, вздыбленной плоти.

Он тоже меня хочет. Это не адреналин, не страх, это возбуждение. Это любовь. Я ее ощущаю. Знаю!

Данис подхватывает меня под бедра и усаживает на стол. Ножки мерзко поскрипывают, но разве это сейчас важно?