Корунд и саламандра - Алла Гореликова

«Первым новую королевскую награду, ту, что прозвали в народе „гномьей премией“, получил коронный оружейник Фредерик Южанин. Четыре гномьих головы возложил он к ногам славного нашего короля. А также сообщил почтительно, что гномы сии шли от его соседа Мэтью Кривого, чему и свидетели имеются. Да и всякий в их квартале знает, добавил мастер Фредерик, что Мэтью учился мастерству у гномов и посейчас дела с ними ведет. И славный наш король повелел Мэтью казнить и сына его Эндрю, как полноправного компаньона его, с ним равно отвечающего за работу. И повелел свершить казнь на площади, после обедни, собрав всех мастеров Корварены, дабы неповадно было честным людям якшаться с нелюдью подземельной. Семью же казненных изгнать повелел король из Корварены и в землях короны селиться запретил, имуществом же их наградил мастера Фредерика, за вычетом лишь тех денег, что пошли за труд палачу».

Я закрываю хроники. И глаза закрываю. Вот уж подлость людская — не меняется век от века!

— Хранится у нас такая книга — «Реестр королевских наград», — тихо говорит брат библиотекарь. — В ней много подобных записей. Очень много, Анже. Добрая половина мастеров Корварены казнена была за каких-то пару месяцев, пока не сообразил король, что скоро останется вовсе без мастеров, и не повелел проверять любой донос и за клевету доносчику рубить голову. Да ты прочитаешь еще об этом. Хотя, сам понимаешь, хронист короля и ошибки его объявляет государственной мудростью…

ТРАКТИРНЫЕ СПЛЕТНИ

И снова не знаю я, что взять в руки, и снова одолевает искушение… Почему нельзя, думаю я, чем не свидетель хронист короля? И в день, когда прочитал я в хрониках о взбудораживших столицу слухах — слухах о двухголовых телятах, родившихся сразу у дюжины коров в стаде королевского племянника Луи, владетельного пана в Дзельке Северной, и о подмененном ребенке в Прихолмье, и о гномьем кладе, который оказался зачарованным и обратил нашедшего его рудознатца в камень, — спрашиваю я отца предстоятеля, не заняться ли вновь королевским хронистом. Можно ведь уяснить въяве, что говорили в Корварене — и, главное, как говорили. Но, вздыхая, отвечает мне пресветлый:

— Вижу я, Анже, что не идет он у тебя из головы. Как ты все-таки похож на любопытную кумушку! Великую тайну расследуем мы, а тебе не дает покоя мелкая загадка ничтожного человечка. Что ж, Анже, попробуй. Иначе, мыслю, не успокоишься.

И, устыдившись, все же не отказываюсь я от снедавшего меня желания, а лишь благодарю пресветлого за снисходительность к слабости моей. И, едва вернувшись к себе, открываю хроники. Провожу кончиками пальцев по гладкой, такой приятной на ощупь бумаге. Впускаю в себя ее память…

Для этой встречи не подходит трактир, даже шумный и суетный «Акулий плавничок». Но к себе королевский хронист может пригласить любого. Это неотъемлемое его право, условие его работы. Каморка хрониста надежно защищена от нескромных ушей. Он не пожалел денег на надлежащие заклятья…

Нынешний гость королевского хрониста не из простых горожан, не из слуг королевских и не из храбрецов-курьеров, привозящих в Корварену вместе с депешами и посылками новости со всех концов Таргалы и сопредельных стран. По виду он аристократ, собравшийся в дальнюю и опасную дорогу, — неброский, но добротный дорожный плащ поверх черной куртки, черные же замшевые штаны заправлены в высокие сапоги, и пояс оттянут, похоже, не только кошельком, но и парой кинжалов. Он явно ощущает себя хозяином в убогой каморке хрониста — как, наверное, и в любом месте, куда заносит его шалунья-судьба.

— Ты оставил себе списки мастеров, о коих сообщал мне?

— Зачем, господин? У меня хорошая память. Все свои донесения могу я повторить хоть сейчас слово в слово. И все, что слышал я еще интересного, и такого, что не интересно сейчас, но может пригодиться потом, и где слышал я это, когда и от кого. Я доверяю своей памяти, господин, и не доверяю бумаге.

— Что ж, ты умен… хорошо. Впрочем, я давно понял это по твоим донесениям. А вот скажи, смог бы ты распустить по Корварене кое-какие слухи?

— Нет ничего проще, господин. Кто усомнится в моей осведомленности?

— Отлично. Тогда мы начнем вот с чего… — Собеседник хрониста задумывается, хищная улыбка играет на смуглом лице. — Начнем мы с малого. Королевский предсказатель, что изгнан из-за свадьбы принцессы, помнишь?

— Конечно.

— Говорят о нем в столице?

— Нет, господин. Кому интересен позавчерашний день?

— Пусть его вспомнят. Его и то предсказание, за которое он попал в опалу. Пусть говорят, что все прежние его предсказания сбылись. Что он — святой, благословленный Светом Господним. Что предреченные им великие бедствия уже начались, и всякий поймет это, коль не поленится связать воедино все несчастья, что начали вдруг случаться в разных местах Таргалы.

Хронист прикрывает глаза, собирает в кулак тощую бородку. Бурчит что-то себе под нос. Кивает — не то собеседнику, не то пришедшей мысли.

— Такие разговоры быстро увлекут Корварену, господин. Но начинать придется с конца.

— С какого именно? — Гость хрониста ухмыляется.

— Если в какой глухомани и случались несчастья, в трактирах Корварены о них не слыхивали. Чтобы люди забыли повседневные сплетни, нужно что-то в самом деле поразительное.

— Ого! Ты даже умнее, чем я думал.

— Нет, господин, просто мы понимаем друг друга. А впрочем, я польщен. — Хронист вежливо кланяется: — Благодарю за похвалу, господин.

— В тот день, когда Корварена забудет повседневные сплетни, моя похвала воплотится в тысячу золотых империалов.

— Думаю, имперки мне понадобятся. И лучше, если они будут ждать меня за морем. Господин, вы дадите знать, когда настанет пора перебираться в теплые края?

— Ты и сам поймешь. Но поскольку я намерен лично приглядеть за развитием событий, мы сможем отплыть вместе. Так какие же несчастья должны произойти на полуострове, чтобы Корварена поверила в предреченные бедствия?

Я не спешу открывать глаза. Пальцы рассеянно гладят лист хроник. Лживых насквозь хроник. Что же получается, Смутные времена подстроены были империей? Мысль эта мне не нравится. Слишком уж она похожа на правду! Смутные времена ослабили Таргалу. Именно тогда Полуденные острова отошли к Хандиарской империи. Тогда империя стала «хозяйкой морей». Тогда же собрался впервые Светлейший Капитул. Собрался в Ич-Тойвине, тогдашней столице империи! И посейчас собирается там, раз в три года, и на сессию, что будет этим летом, поедет наш отец предстоятель… честь для монастыря великая! А не потому ли запрещает мне пресветлый заниматься хронистом? Не на Святую ли Церковь работает тот, кого считаю я предателем? Сейчас, люди говорят, у Церкви везде соглядатаи, так ведь не сегодня же это началось?