Реабилитация - Владимир А. Киеня

С этим же периодом совпадает самоубийство начальника Пермского горотдела – капитана госбезопасности Л. Лососа. Несколько позже арестовывается новая группа старых чекистов: М. Абрамов, Б. Лосев, Н. Петухов, В. Воронов, В. Челноков, А. Самойлов, И. Буланов, В. Колосников, В. Мужиков, С. Варанов (последние пятеро просидели в тюрьме от 10 месяцев до года, некоторые из них были уже осуждены, а с приездом Викторова – освобождены).

Готовились к аресту в порядке последней очереди (осуществлению чего помешало внезапное снятие Дмитриева и арест его заместителя Боярского) остальные старые кадры: пом. нач. УНКВД Е. Богуславский, начальник отдела кадров Н. Энно, начальник 1-го отдела И. Полуянчик, начальник 5-го отдела Г. Граховский, зам. начальника ОМЗ И. Шур, особо уполномоченный Н. Калугин и другие. В общей сложности из старых кадров по области уцелели одиночки, все остальные арестованы и по второму году сидят под следствием в тюрьме. Пересадив старый чекистский костяк, Дмитриев хотел всех огульно опорочить и создать из одних – членов контрреволюционной организации правых, из других – шпионов немецкой и латвийской разведки. Для достижения этого замысла были пущены в ход все средства: от провокации до избиений и инсценированных расстрелов.

Избиения проводились в подвале… Технику физического воздействия они (Сиротин, Файнберг, Костин) описывают так: сначала арестованных помещали в камеры внутренней тюрьмы в КПЗ, в камеры №№ 1, 5 и 6. Это сырые, холодные каменные мешки. Там их предварительно выдерживали, а потом вели в подвал… Им предлагали подписать заранее заготовленное заявление о принадлежности к правым или германской разведке. Не согласившимся подписывать грозили побоями, а если это не действовало – начиналось избиение.

Били резиновой дубиной (длиной 0,5 м. квадр. сечения 5×5 см) по ногам, бедрам, спине, предварительно сбив с ног; кроме резины применялся еще железный кастет. Криков и стонов не стеснялись… Избиениям подвергнуты Костин – 6 раз, Файнберг – 2 раза, Плахов, Другов, Бахарев (после побоев Бахарев «сошел с ума» и 16 августа умер в тюремной больнице в Перми) и Курсевич. До них жестоким физическим издевательствам подвергался Моряков (утверждают, что от побоев он и умер). Над Курсевичем наряду с избиением (ему враз было дано 40 ударов резиной), инсценировали расстрел… После этого его 100 дней держали на режиме смертника. Такую же инсценировку устраивали 11 февраля 1938 года над Плаховым. Добаша держали 56 часов на конвейере (непрерывный допрос разными следователями с целью получения «нужных» следствию показаний), добиваясь подписи под заявлением о принадлежности к германской разведке.

Избивали оперсотрудники 3-го отдела Гайда, Хальков и Харин. Последние двое по представлению Дмитриева награждены орденами. Вокруг них Боярским искусственно создана слава как о «лучших следователях» Управления. Руководили избиениями, но на них не присутствовали: нач. 3-го отдела Боярский и зам. нач. 3-го отдела Литваков (родственник Дмитриева, которого он привез с собой из Москвы).

После перенесенного позора Файнберг, Плахов, Сиротин и другие пришли к выводу – находясь в КПЗ на положении смертников и будучи лишенными всякой возможности дать знать о себе или кому-либо пожаловаться, чтобы выбраться из подвала, они решили встать на путь дачи заведомо ложных показаний, а при первой же возможности сообщить об этом центральным органам (так они впоследствии и сделали). Таким путем дали показания Файнберг, Плахов, Сиротин, Бахарев, Другов, Греккер.

Костин якобы подписал только заявление, и за отказ дать провокационные показания Литваков и Гайда держали его 10 месяцев в подвале на режиме смертника. Всем им предъявлялись заранее заготовленные протоколы, в которых они должны были признать себя участниками контрреволюционной организации или шпионами. При этом Литваков, Гайда и Хальков настойчиво предлагали им записывать в протокол показания тех чекистов, которые еще не арестованы, и тех, кто уже сидел, но не поддавался провокации.

Так у Костина требовали, чтобы он включил в свои показания Петухова (пом. нач. ОМЗ), Воронова (начальника 4-го отделения Коми-Пермяцкого Окротдела), а от Плахова требовали показания на Челнокова (начальника 3-го отделения Н-Тагильского горотдела). Для большей полноты и объективности картины допросов и методов воздействия воспроизводим сообщение Сиротина. Он пишет: «16 марта 1938 года Литваков и Гайда предъявили мне заявление и показания Файнберга, Костина, Плахова и др. сказали: «Мы знаем, что ты не виноват, но так сложилось дело, что ты должен дать показания. Мы имеем задание получить их любой ценой и средствами, будем допрашивать в подвале…». Когда же я сказал: «Буду жаловаться на вас и расскажу об этом на Военной коллегии», – Литваков, Гайда цинично ответили: «Жалоб мы не пропустим, судись же вас будет не ВК, а Особое Совещание НКВД, ему дано теперь право стрелять».

22 марта меня спустили в КПЗ. Я обдумал свое положение и пришел к выводу, что так и так смерть, и решил «показывать» все, что потребуют. 1 апреля в 2 часа ночи меня вывели в подвал, продемонстрировали все его особенности, предупредили, что кричать бесполезно, и указали на резиновую дубину. 3 часа я стыдил их, но, когда дело дошло до пыток, подписал заявление (о чем тут же, из подвала, было доложено по телефону Боярскому).

По указанию Гайды я подписал также и приготовленный им протокол, в котором были включены фамилии следующих работников УНКВД: Самойлов (бывший зам. нач. Управления, арестован),

Счастливцев (бывший нач. 3-го отдела, отозванный для работы в Москву), Богуславский, Энно, Ермолаев, Блиновский и Антонов. Кроме этих лиц Гайда настойчиво требовал записать в показания Петухова, Шур, Абаимова, но зная их близко, я уклонился и в протокол не записал».

Показания, добытые провокацией и резиновой дубиной, окончательно монтировались Боярским, Литваком и Кричманом. Протоколы, доведенные до жуткой фантазии, давались на подпись арестованным, а потом докладывались Дмитриеву. После того, как Плахов, Греккер, Сиротин и Файнберг были переведены из подвала в КПЗ, им удалось нелегально послать жалобу на имя тов. Сталина и тов. Ежова. Они уверены, что эта жалоба из Москвы кем-то была направлена Дмитриеву для расследования, так как Дмитриев и Боярский совершенно неожиданно вызвали их и пытались натравить их друг на друга. Но когда они лично подтвердили Дмитриеву об избиениях, он не придал этому заявлению особого значения. Не удивился и тому, что Гайда, Хальков и Харин, избивая арестованных, ссылались на Ежова и Политбюро, якобы санкционировавших расправу с врагами народа любыми средствами.

Как видите, наглость этих мерзавцев не знала границ. В результате жалоба осталась не только не расследованной, а ей не придано значение. Это доказывается хотя бы тем, что Ф.