Жена пРезидента - Ева Ланска

– Не собиряется, – шепотом передразнила Давида Саша в зеркале и даже стала немного похожа на него.

– Еще вино есть, свита? Давай… – с королевской усталостью подытожил муж.

Кодовое слово «вино», произнесенное мужем, распахнуло в Сашином сознании дверцу в детскую комнату. Вот почему она не может отойти от зеркала, слушая, что происходит за стеной. Она снова оказалась на границе двух реальностей, как тогда, в детстве. Пьяный отчим за дверью и святые старушки, ползущие вверх по оврагу за окном ее комнаты. Реальности повторялись. В одной – не чужой ей человек снова произносит слово «вино», а в другой, противоположной, таращится со всех стен гламурная собачка Анджелина. Хотя нет… Собачка и муж принадлежат одной реальности. В другой – старушка-консьержка в своей стеклянной будке доедает сосиску и отламывает кусок серого хлеба костлявой рукой…

– Кстати, брат, тут есть тема одна. Надо бы перетереть… – деловито произнес Давид, видимо, уже налив мужу вина.

– Не вопрос, – ответил муж. – Ща.

Саша поняла, что пора выходить из укрытия. Она щелкнула косметичкой и шагнула от зеркала к гостиной, но в этот самый момент ей навстречу вышел Александр. Он был в длинном бордовом халате, надетом на брюки и рубашку. Она улыбнулась. Он посмотрел на нее подозрительно:

– Привет… Ты здесь? Давно? И что ты делала?

– Собак считала… – ответила она.

– А-а… Я щас, – поднял он палец и, покачиваясь, направился к туалету.

Глава 17

Через минуту оттуда послышались последовательно: шум спускаемой воды, удар в дверь чем-то твердым, возглас «блин!» и вопрос:

– И сколько здесь этих тварей ты насчитала?

– Кого ты имеешь в виду? – спросила Саша.

Муж вышел, потирая ушибленный лоб.

– Вот все у тебя с намеками какими-то. Будь проще, и люди к тебе потянутся! Я имею в виду собак.

– На этой стене – восемь, – ответила Саша.

– Вот, – удовлетворенно кивнул муж. – Что от тебя и требовалось!

– Если что, я умею считать до десяти.

– Ммм, я удачно женился!

Их уже привычная словесная перепалка продолжалась бы неизвестно сколько, но рядом с мужем вырос Вова в таком же, как у него, длинном бордовом халате, в вырезе которого не смогла остаться незамеченной эпилированная грудь.

– О! Семейство Доброделов в полном составе! Сашуля, привет! – радостно воскликнул он, тоже пробираясь к туалету. Видимо, одновременно выпитое достигает конечной точки своего путешествия по организму в одно и то же время.

– У вас здесь халат-пати, что ли? – спросила Саша.

– Типа того, – хмыкнул Вова. – Это я шампанское открыл. Облился весь. А твой муж переодел всех в халаты из солидарности. Чтобы не культивировать во мне комплексы по поводу подмоченной репутации. У Давида обнаружился полный шкаф бордовых халатов. Представляешь? Солит он их, что ли? Мне идет, Саш?

– Очень. Еще бы синие волосатые ноги в клетчатых тапочках.

– Май вайф любит пошутить. Ей кажется, у нее это получается, – заметил Александр, криво ухмыльнувшись. – Пошли, Петросян несостоявшийся… – Он слегка, по-дружески, приобнял ее за талию и повлек в гостиную.

От близости его тела у нее сбилось дыхание, несмотря на шедший от него отчетливый запах алкоголя. Она хотела бы замереть, чтобы чувствовать его так близко как можно дольше… даже в этом дурацком халате дурацкого молочного брата…

Гостиная Давида была стилизована под ВИП-кафе. У стены барная стойка, стеллажи с цветными бутылками и подвешенными за ножки бокалами, высокие барные стулья. Посередине – большой темный диван и кресла, образующие квадрат со столиком в центре.

На стенах подсветка, выгодно подчеркивающая блеск в глазках-вишенках Анджелины Джоли, взирающей на собравшихся со всех фотографий. Народу в комнате оказалось не очень много. Меньше обычного. Сидели на диване, в креслах, на барных стульях, танцевали, двигаясь вяло и нетрезво. Занимались своим обычным делом – напивались.

Количество стоявших на виду бутылок превышало количество голов. Саша знала всех, кроме двух девушек модельного вида лет двадцати, которыми обложил себя с двух сторон Давид. «Беленькая» и «черненькая», как он говорил.

Давид сидел, развалясь на диване, с Анджелиной на коленях, а девушки пытались делать ему приятное. «Черненькая» поглаживала его левое бедро, а «беленькая» преданно заглядывала в глаза, соревнуясь с Анджелиной. Пока лидировала собака.

Муж посадил Сашу в кресло напротив Давида, сам опустился рядом с ним. Стол был завален едой. Петюня, расплывшись в улыбке, подпрыгнул услужить: подвинул тарелку с фруктами, сыром, орешками, налил вина.

– С опоздавшего тост! – напомнил он этикет.

Саша подняла бокал:

– Давид! Ты всегда великолепен! Тебя любят друзья, женщины и собаки. И ты отвечаешь им взаимностью. Ты как никто умеешь дружить, умеешь любить, умеешь быть верным своей мечте! Так вот – здоровья тебе, побольше настоящей любви и, собственно, сбычи всех мечт! С днем рожденья, дорогой!

Муж кинул на нее одобрительный взгляд.

– Спасибо. Жена моего брата – моя сестра, – ответил Давид, деланно улыбнувшись.

Официальную часть можно было считать законченной.

– Ну, так что там у тебя за тема? – спросил Давида муж.

– Потом, брат. Ладно? – ответил Давид, глянув на Сашу. – Сегодня отдых.

Освещение гостиной было тщательно продумано. Ряд светильников располагался под высоким потолком, делая его похожим на ночное городское небо, где не видно звезд за отсветами огней. Сходство с небом добавляло прикрепленное к потолку сооружение причудливой формы, похожее то ли на помятое НЛО, то ли на сплющенное облако, из-под краев которого тоже исходил рассеянный таинственный свет. Каждая фотография любимой собаки подсвечивалась отдельно, снизу или сверху, отчего Анджелинина морда принимала самые разные выражения, и вся комната напоминала гламурный питомник под открытым ночным небом.

Рассеянности добавляла пара высоких напольных светильников. Один из них в упор смотрел на обнаженную металлическую женщину-манекен, отражаясь в изгибах ее идеального тела. Она словно прилетела вместе с НЛО и осталась у красивого землянина Давида, решив навсегда покинуть свой помятый неопознанный объект.

На самом деле эту фигуру Давиду подарил какой-то модный дизайнер. Давид вешал на нее свои пиджаки и очки, клал на плечи носки. Сейчас она была голой, и если бы у нее были руки, то наверняка бы прикрыла отполированные железные груди или отодвинула от себя светильник…

Саша обвела взглядом гостиную. Продуманность освещения создавала странный эффект всеобщей осмысленности. Казалось, эти довольные, успешные, хорошо выглядящие люди собрались, чтобы обменяться важной для человечества информацией или выработать план по окончательному искоренению мелких недостатков, мешающих этому самому человечеству быть полностью счастливым.

«Умный» свет делал лица собравшихся глубокими, а цели просветленными. Обычный серый, но правдивый дневной свет нарисовал бы в этом «ВИП-кафе» совсем другую картину: заваленная бутылками большая комната с бесформенной нашлепкой на потолке и собачьими портретами, в которой собрались так называемые «друзья», чтобы тупо напиться. Друзья того, кто сегодня в силе. Собственно, только поэтому они и здесь… Но эта правда была тщательно замаскирована продуманным дизайном искусственного света.

«Вот так и с Александром, – размышляла Саша. – Выданный папой свет денег и личного благополучия искажает реальность до неузнаваемости. Да, он настоящий патриот, он этим пропитан, он в это верит, но с чего начинается его Родина? С картинки в меню дорогого ресторана? С должности в преуспевающей компании, на которую его назначил родитель? С последних коллекций рубашек и костюмов? С карточек «Амекс» и «Виза», о денежной сумме на счетах которых он имеет такие же расплывчатые представления, как свет в этом «ВИП-кафе»? С надежных и верных товарищей, которые надежные и верные до тех пор, пока у него есть имя и деньги. И которые испарятся, как только, не дай бог, он останется без того и другого. Но нет, он этого не понимает. В упор не видит, что тот, кого называет своим братом, просто продвигается в его компании по службе за его же счет. А он свято верит в братство, ведь у него нет родного брата, и он уверен, что лучший друг ему заменил недостающего родственника. Он разглагольствует о настоящей мужской дружбе, искренне веря в ее идеалы, и считает врагом номер один ту, которая пытается заставить его взглянуть на мир реально. Получается такая грустная взрослая сказка: хороший мальчик рос на перине, видел жизнь в телевизоре и из окон машин и ресторанов. А потом встретил плохую девочку, у которой отчим пил и мама в столовой работала, и сама она пошла работать раньше, чем узнала, как выглядит бюстгальтер. И девочка стала говорить ему: посмотри, как все на самом деле, твой мир нарисован и твои друзья – иллюзия! Один за твой счет живет, другие тебя обманывают, эти льстят, эти врут. Для нее этот цирк очевиден, а он не верит, не видит, не понимает, продолжая жить в розовых очках. Она пытается сорвать с него эти очки, но они прилипли намертво… Не снимаются, потому что он не хочет их снимать. Ведь без розовых очков настоящая жизнь, в которой нужно самому принимать решения. Он этого не умеет, да и не хочет. Ему нравится быть маленьким, любимым, играть в игры. Он, как Дориан Грей, не взрослеет, взрослеют лишь его игры. Поиграл в музыку, бизнес, любовь, семью, в политику… Вот теперь носится с новой партией, в которую вступят все, потому что идея патриотизма всем понятна, но кто такие «все» и чего они на самом деле хотят, он тоже не догадывается. Посидел бы на «горячей линии» в редакции газеты “Наш Красноярский край”, ответил на вопрос въедливого читателя о…»