Я тебя у него заберу (СИ) - Савицкая Элла

— Ты подумал о ней? — срываюсь на крик, понимая, что на ее месте я бы не пережила подобного. — А Гор? Арман?

— Мариам, перестань! — Давид рявкает, снова хватая меня за плечи, — Ани ничего не знает и не узнает! Ты ей не скажешь, поняла? — грубо встряхивает меня и вынуждает посмотреть в свои лживые глаза. — Ты поняла? Ни слова ей!

— Ты заставляешь меня лгать? — отчаянно мотаю головой, чувствуя, как рушится все то, что раньше имело смысл.

— Не лгать, а молчать! Если ты не хочешь разрушить мою семью!

Краем глаза замечаю, как Оля крепко зажмуривается, а потом отворачивается.

— Ты сам ее разрушил. Как ты мог? Как мог переступить через брачные клятвы? Наплевать на жену и…

Озвучить то, чем они здесь занимались, у меня не выходит.

— Поехали домой! — Давид резко разворачивается, хватает валяющуюся на стеклянном столике рубашку и набросив ее на плечи, собирается открыть дверь, но я понимаю, что не смогу. Не смогу сейчас посмотреть в глаза Ани без сожаления. Прятать эмоции не мое лучшее качество. Все сразу все поймут и тогда….

Сердце сжимается, стоит предположить, чем все может закончиться.

— Я не поеду. Здесь останусь.

Давид сжимает зубы и давит взглядом. Знает меня и прекрасно понимает, что спокойно общаться с Ани после увиденного просто не смогу.

Хорошо, что они завтра улетают.

— Мать искать будет. Поехали!

— Не будет, я отпросилась у отца.

Несколько долгих секунд он буравит меня тяжелым взглядом и, хлопнув дверью, выходит из квартиры.

Звенящая тишина заползает в уши и травит осознанием. Сгорбившаяся фигурка Оли с громким всхлипом съезжает по стене на пол.

Я смотрю на подругу и только сейчас, увидев одинокую дорожку от слезы на щеке, вдруг вижу все в белом свете. Она любит его… Любит до сих пор и все эти годы врала, что забыла.

— Ты же знала, что он женат.

Голосовые связки хрипят, сама не узнаю свой голос.

Оля снова всхлипывает и роняет лицо в ладони.

Сквозь шум в ушах различаю тихое:

— Прости меня.

— Ты влезла в чужую семью.

Мне больно смотреть на подругу. Больно оттого, что все эти годы она страдала, но оправдать ее поступок не могу. Меня начинает лихорадить, холод сковывает внутренние органы.

— Прости… я не смогла… не смогла, Мари, — заплаканные глаза подруги острым лезвием вспарывают кожу, — я люблю его.

Господи! Зажмуриваюсь, отказываясь слышать наполненное горечью признание. И только сейчас… в этот самый момент под грохот того, во что верила, меня осеняет.

— Все эти вечера вы были вместе?

Вместо ответа Оля только крепче впивается пальцами в волосы.

Ну конечно. У Давида в жизни не было столько знакомых!

Потрясение настолько велико, что начинает кружиться голова.

Хватаюсь за дверную ручку и, повернув её, тороплюсь из квартиры.

Мне нужно на воздух. Дышать совсем не получается.

Холодные капли дождя, свирепо впивающиеся в лицо, не помогают. Я, обхватив себя руками, бреду вперед, четко осознавая, что счастливая семья брата была иллюзией, качественной голограммой для всех окружающих. Вера в идеальную семейную жизнь пошатнулась, да так неожиданно, словно ее выбили пинком ноги.

То, к чему я так стремилась, оказалось чудовищным заблуждением. Поежившись, вдавливаю шею поглубже, прячась от колючего ветра, пробирающегося под намокшую одежду. Холодная ткань платья липнет к коже, в туфлях хлюпает, а я не чувствую ничего. Внутри эхом отдается пустота, пока я бреду сама не понимая куда. Не могу домой сейчас. Смотреть в глаза брату, сочувствовать Ани…

И у Оли остаться не могу. Не сегодня. Мне нужно время принять ситуацию и попробовать встать на её место.

Ноги несут вперед, мимо проезжающая машина лихо окатывает меня из лужи. Вздрагиваю, понимая, что по щекам текут уже не только капли дождя. Теплые дорожки обжигают кожу, когда уродливая правда открывается во всем обличительном безобразии.

Время стерлось и потеряло счет. На улице уже начало темнеть, когда я поняла куда пришла. Только позвонив в дверь, подумала, что его может не оказаться дома. Или… он вовсе будет не один и тогда…

Мысль сформировать я не успеваю. Щелкает замок, и дверь открывается. Я крепче обхватываю себя руками, стоит мне поднять глаза и встретиться взглядом с Демьяном.

Глава 24

Демьян

— Ты знал про Давида и Олю?

Мариам смотрит на меня огромными глазами, но смысла вопроса я не улавливаю. Не ожидал увидеть ее у себя в такое время еще и в таком виде, поэтому на несколько секунд зависаю, рассматривая серое подобие маленькой.

Бледное лицо и синюшные губы приковали все внимание. Под женскими ногами растекается немаленькая лужа. Мариам бьет крупная дрожь, пока она нервным движением убирает с лица намокшую прядь волос. Какого черта она вся мокрая?

— Мариам, ты что здесь делаешь? Заходи в квартиру.

Но мое требование утопает в воздухе. Промокшая насквозь она продолжает стоять, громко стуча зубами от холода, и до побелевших костяшек обнимает себя.

— Ты знал про Давида и Олю?

— Что? Твою мать, зайди внутрь!

Хватаю ее за локоть и втаскиваю на порог. Какого хрена вообще происходит? За окном десять градусов.

— Ты в своем уме? Так промокнуть! Что творишь, Мариам? — встряхиваю ее за плечи и только сейчас понимаю, что по щекам текут не капли дождя. Глаза красные, растерянные. Изнутри поднимается черная вьюга. Если обидел кто — убью. Разорву к чертовой матери.

— Я не знала куда пойти, — шепчет одними губами, а я пытаюсь найти на лице или ладонях признаки того, что ей могли причинить боль. О чем она там спрашивала? Пытаюсь поймать за хвост заданный вопрос, но не получается. Что-то про Давида кажется.

— Тебе сделали больно?

Мотает головой, унося меня в свои заплаканные бездонные омуты. Шумно выдыхаю и крепко прижимаю к себе. Влага пропитывает футболку пока она дрожа даже не вырывается. Малышку трясет.

— Разувайся!

Дождавшись, пока сбросит мокрые туфли, быстро веду ее на кухню, замечая, как на ламинате остаются влажные следы от ног. Пиздец. Не хватало воспаления легких.

На кухне наливаю в первый попавшийся стакан виски и вталкиваю в дрожащие руки.

— Пей.

Мариам начинает мотать головой, и я силой подношу ее руку ко рту.

— Если сама не выпьешь, я залью в тебя насильно! Быстро!

Несколькими небольшими глотками послушно выпивает виски и тут же закашливается.

Я наливаю еще столько же.

— Давай еще.

Посомневавшись, малышка подносит к губам стакан и смотрит на меня поверх него.

— Ты знал о них? Давида и Олю?

Точно. Оля… Разворачиваюсь к холодильнику и выуживаю из него вяленое мясо.

— Догадывался, — протягиваю ей тарелку, — пей. Потом ванна.

Мариам зажмурившись выпивает алкоголь и хватает кусок брезаолы.

О том, что натворил Давид и как об этом узнала Мариам, я спрошу позже. Сейчас ее нужно согреть.

— Пойдем.

Обхватив ледяные пальцы, веду в ванную комнату, где включаю горячую воду.

— Пока не согреешься, чтобы я тебя не видел. Полотенце сейчас принесу. Одежда нужна?

Несколько долгих секунд уходит у нее на раздумывание. Карие глаза переносятся с меня на дверь и обратно. В них загорается тревожное волнение и осознание того, где находится.

— Мариам, ты в любом случае примешь ванну. Поздно думать о том, чтобы уходить. Футболку дать?

— Нет, у меня есть, — кивком головы указывает на болтающуюся на плече сумку.

Вот и отлично.

Кивнув, выхожу за дверь и, найдя в шкафу полотенце, отношу ей.

Пока Мариам согревается, достаю то, что осталось от ужина, заказанного в ресторане, и запихиваю в микроволновку.

Порываюсь набрать Давида, но мысль о том, что он приедет и заберет мою девочку домой, останавливает. Дава, если узнает, точно не позволит сестре остаться. А я не могу сейчас ее отпустить еще и в таком состоянии.