Хроники долины - Юрий Павлович Валин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кэт вернулась к остальным, улыбаясь из глубин капюшона, облизнула палец. От подружки отчетливо пахнуло липовым медом.
— Эх, я бы тоже хотел что-нибудь подарить, — сказал Рич. — Да, Дики?
— Еще подарите, — мамочка потрепала сына по затылку. — Иногда хочется сюда придти. Просто так. Вот как нам с мамой сегодня. Может, сами прогуляетесь когда-нибудь. А сейчас домой пора. К ужину как раз доберемся.
Уже поворачиваясь, Дики не выдержала, кратко кинула ладонь к виску, отдавая честь. Мама видела, но ничего не сказала, лишь похлопав по ножнам на спине дочери.
Цуцик выскочил на простор первым, приветственно гавкнул открытому небу и побежал к лошадям.
— Значит, ты здесь бывала? — задумчиво поинтересовался Рич у подружки.
— Раз с мамой. Раз с отцом и Уарликом. Я бы рассказала, но....
— Чего тут рассказывать? — пробурчала Дики. — Нечего здесь рассказывать. Да и не расскажешь.
— Да, почему-то не рассказывается, — огласилась Кэт. — И в деревнях про это место мало врут. Хотя почти все долинные хоть разок здесь бывали.
— Я понимаю, — Рич задумчиво ущипнул себя за ухо. — Сколько же ему лет?
— Ему нисколько лет, — с некоторым раздражением отрезала Дики. — Он вечный. Он встанет и начнет бродить по лесам и горам. Будет чесать бока о самые толстые кедры и ловить столетнюю форель. Обсасывать малинники. Потом ляжет и будет думать еще пятьсот лет.
— Ты прямо как Рататоск с неупокоенными общаешься, — сказала Кэт.
— Только злишься почему-то, — с упреком заметил Рич.
— Я не злюсь. Я огорчаюсь. Ведь в жизни многое можно не увидеть. Кому-то и пятьсот лет — дрема. А мы, пехота, вечно даже на ужин в последний миг успеваем. Я летать хочу. Как Теа хвостатая, или как ланон-ши в попку стрелой ужаленная, — Дики обхватила за шеи братца и дражайшую подругу, повисла, поджав ноги. Взлететь, понятно, не удалось. Кэт пискнула, закачавшись, Рич сбился с шага, все запутались в ногах, и повалились на траву. Сверху, на кучу восторженно запрыгнул, взявшийся откуда ни возьмись, Цуцик.
Повозились как в прежние детские времена. Наконец, Дики, хихикая уселась, ухватила за ошейник радостного пса.
— Эй, личный состав, — подъем. Взрослые смотрят, головами качают. Нужно ускориться.
Обратно шли быстрей. Лапоть смешно рассказывал, как год назад, когда они стояли в деревушке под Кэкстоном, хозяйка постоялого двора требовала чтобы лесные костюмы в мешки прятали и в старый погреб на ночь запирали. Мол, сама видела как под луной пятнистое тряпье по двору шныряет и людей стережет. Кругом война, каждую ночь хутора горят, а тетку балахоны до полусмерти пугают.
Когда проезжали взлобье, Дики прищурила один глаз, глянула на камни. Ага: ствол правой машины повис замерзшей соплей, из распахнутых люков еще валит вонючий дым.
— Слушай, Дики, — прошептал Рич, с которым сестрица ехала на мамочкиной Лабео. — А ведь он, Медведь, на нас постоянно смотрит.
— Ну и хорошо. Пусть смотрит. Он же свой. Вроде дозорного на нашей башне.
— Хм, ну а если мы, к примеру, в кладовую лезем? Или еще что-то...
— Кладовую ему за стенами не видно. А до еще "чего-то", как правильно, замечено, тебе еще дорасти нужно.
Рич онемел от негодования. Дики парировала первый тычок братца, но тут на близнецов обернулась Кэт, ехавшая на вороном Соболя, — кажется, подружка улыбалась. Может и расслышала, — слух у ланон-ши получше чем у любого брауни. Дики на всякий случай показала подруге язык.
***
Ужин, купание, и посиделки у камина остались позади. Вернее, взрослые еще разговаривали, а остальных выгнали спать. А жаль, тетя Блоод рассказывала стародавнюю историю про убийство в королевском дворце. Пару раз мороз по коже так и продирал. И как они там, в столице, только живут? Конечно, самые тайные подробности Блоод рассказывает сейчас в узком кругу. Ну и ладно, потом как-нибудь узнаем.
Дики лежала на своей верхней койке, жмурилась в потолок, по которому пробегали отсветы лампы и экрана ноутбука, — Рич читал про какую-то нелепую подводную лодку: вовсе без торпедных аппаратов, зато с очень таинственным капитаном.
— День был интересный, — сказала Дики теням на потолке. — Мы его запомним.
— Угм, — согласился братец.
—
