Газета "Своими Именами" №6 от 05.02.2013 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

А вот он потешается над известной надписью Сталина на поэме Горького «Девушка и смерть», сделанной в дружеской обстановке и вовсе не предназначавшейся для публикации: «Эта штука посильнее «Фауста» Гёте. Любовь побеждает смерть». Ах, как смешно и несуразно - «штука»! А что смешного? Маяковский не на книге для личного пользования, а в стихотворении для газеты назвал поэзию «штуковиной». Да и сам Сарнов буквально через несколько страниц пишет: «Загадочная всё-таки штука – человеческая душа!» Вот так да! Другому запрещается книгу назвать штукой, а для самого бессмертные души человеческие – штуки!

Но критик изменил бы себе, если бы ещё и тут же не соврал: «Поэма Горького немедленно была включена в школьные программы». Да ведь долгие годы никто и не знал об этой надписи Сталина. В программе были «Песня о Буревестнику», «Песня о Соколе», «Старуха Изергиль», «Челкаш», «На дне», «Мать», в десятом класса - «Жизнь Клима Самгина». Едва ли хоть что-нибудь из этого Сарнов читал.

А уж как напичканы его тексты как бы остроумными, но замусоленными штампами! «Ни при какой погоде»... «и ежу понятно» и т.п.

И вот при такой-то амуниции Беня берется рассуждать о разных художественных тонкостях и о больших литературных фигурах - о Толстом, Блоке, Маяковском!.. Да где ты у них найдешь что-нибудь подобное хотя бы твоим колбасным батонам из пяти-шести имён?

Вторая аномальная страсть Сарнова, как можно было уже догадаться, - ненависть к стране, где он родился, к её строю, к её руководителям. Уже с восьми лет, по собственному признанию, он стал политически развитым антисоветчиком. А из руководителей СССР ненавидит прежде всего, разумеется, Сталина, при имени которого у критика тотчас начинается приступ падучей, как у известного Павла Смердякова, героя Достоевского. Но это не мешает эпилептику «каждый год пятого марта – в день смерти Сталина – собираться с друзьями». Они празднуют годовщину. Возглашают тосты, пьют шампанское: «За то, что мы его пережили!». И каждый год! Это уже сколько раз? 55! И друзья-то уже почти все перемерли: Балтер, Корнилов, Слуцкий, Рассадин, оба Шкловских... А он всё пьёт, пьёт и за такой срок до сих пор не сообразил, что пережить человека, который на пятьдесят лет старше, - что за достижение? Вот ты Чубайса или Абрамовича переживи!

Сюда же, к антисоветчине, надо отнести и страстное отвращение Сарнова к армии, к службе в ней, при одной лишь мысли о чём даже в мирное время меня, говорит, «бросало в холодный пот». Можно себе представить, что бы с ним случилось, если бы его забрили в армию в военное время, хотя признаётся, что нападение Германии на нашу родину 22 июня 1941 года он встретил с радостью. Между прочим, как и его друг Г. Бакланов.

Третья страсть – национальный вопрос. Он у него постоянно свербит с детства. Это просто какая-то помешанность на национальном в самых разных формах. Уверяет, например: «Мы все – от мала до велика – тех, кто вторгся тогда на нашу землю, называли немцами. Не фашистами, не нацистами, не гитлеровцами, а только (!) вот так немцами». И через несколько страниц в связи с тем, что Симонов в 1948 году при переиздании в одном стихотворении, написанном в 1942-м, поменял «немца» на «фашиста» с той же осатанелостью твердит: «Такая в то время была политическая установка: в 1948-м никакой редактор «немца» уже не пропустил бы». «Установки», приказы, заговоры, как уже отмечалось, мерещатся ему всегда и во всём. И тут же тяжкое клеветническое обвинение: «Эта замена прозвучала тогда чудовищной фальшью. Мы воевали (они воевали!) не с «фашистами», а – с немцами. Только так и не иначе называли мы тогда врагов. И были правы». Так что, немцы не имели никакого отношения к фашизму?

Вот уж поистине чудовищный вздор! Ведь Беня во время войны был уже здоровым малым призывного возраста и должен бы видеть своими глазами, слышать своими ушами, что в разной ситуации, с разных «трибун» мы говорили тогда и «немцы», и «фашисты», и «нацисты», и «оккупанты», и «гитлеровцы» - где что больше подходило и во время войны и после. Ничего не видел, ничего не слышал – весь был поглощен страхом перед призывом в армию.

Ну как можно не знать человеку его возраста, что в первые же дни войны на всю страну гремела песня, в которой были и «фашистская сила тёмная» и «гнилая фашистская нечисть»? А в первых же выступлениях по радио и Молотова, и Сталина тоже – и «фашистская армия», и «фашистское нападение», и «немецко-фашистская армия», и «гитлеровские войска» да ещё и «людоеды и изверги». А почти все приказы и доклады Сталина кончались заклинанием «Смерть немецким оккупантам!» Да ещё слышал ли критик хотя бы о знаменитой картине Аркадия Пластова «Фашист пролетел», написанной в 1942 году? Не немец, а фашист, в котором имелся в виду и немец. Наверняка не слышал. Такая живопись ему до лампочки.

  А после войны? Да вот хотя бы знаменитый рассказ Шолохова «Судьба человека». По причине своего отвращения и злобной вражды к писателю Сарнов рассказ не читал. А мы-то читали и видели там: «немец тогда здорово наступал»... Но - «я в плену у фашистов»... «немецкие танки»... Но - «ты что ж делаешь, фашист несчастный?»... «на мотоциклах подъехали немцы»... Но - «эсэсовские офицеры»... и т.д. То есть как хотел автор, так и писал. А ведь это не какой-то доклад, а задушевная исповедь исстрадавшегося человека, и написан рассказ не в 1948 году, как в случае с Симоновым, а уже в1956-м, а в 1959-м ещё и фильм Сергей Бондарчука был, и никакой редактор, никакая «установка» не помешали писателю и режиссёру называть врагов то немцами, то фашистами, то эсэсовцами. А ведь Сарнову кто-то и верит. Как же! Ему под девяносто, он видел всю войну из окна Елисеевском магазина.

Спрашивается, почему, зачем с такой твердолобой дуростью твердит критик всем очевидный вздор? Только для того, чтобы в итоге заявить: «И так же были правы поляки в 1939-м, и венгры в 1956-м, и чехи в 1968-м, и афганцы в 1980-м, называя вступившие на их землю войска не советскими, а – русскими». Значит, всё лежит на русских.

Но вот читаем (следите за руками): «Когда Сталин произнес свой знаменитый тост за русский народ...». Руки на стол, месье! Это был тост за весь Советский народ, «за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа». Если бы, допустим, подобный тост захотел после войны произнести Черчилль, то, надо думать, он сказал бы о всём народе Британской империи, в том числе о шотландцах, ирландцах, уэльсцах, но прежде всего – об англичанах, т.е. как и Сталин – о государствообразующем народе. Ни тот, ни другой не могли же в тосте перечислять все народы своих великих держав – их сотни. Казалось бы, ясно и просто.

Но Сарнову, как и Борису Слуцкому, многим другим его друзьям, тост решительно не понравился. И когда он увидел, как обрадовался тосту некий Иван Иванович, критик подумал: «Уж не шовинистические ли струны заговорили в его сердце... Ведь воевали все, а не только русские. Зачем же противопоставлять один народ всем другим?» Где же тут противопоставление украинцам или белорусам, чувашам или удмуртам, евреям или чукчам, если тост за весь народ страны? Но кроме того, есть факты и цифры. Например, 66,402% наших безвозвратных потерь на войне – русские. Ближе всех к ним в этой трагическом перечне украинцы – 15,890 (Великая Отечественная война без грифа секретности. Книга потерь. М. 2009. Стр. 52). Есть и такие цифры: за годы войны звание Героя Советского Союза получили представители 63 наций и народностей, в том числе - 8182 русских, 2072 украинцев, 311 белорусов, 161 татарин, 103 еврея и т.д. (Герои Советского Союза. М. 1984. Стр. 245). Всех, хоть это и не тост, я тоже перечислить не могу. Сказал бы тебе, Беня: загляни в эти книги, но знаю, что у тебя их нет, они тебе до фени.

Что ж получается? Сарнов согласен считать, что допустим, подавление восстания в Венгрии - это дело русских, хотя знает: то была акция стран Варшавского договора, да и в Советской Армии были тоже не одни русские. Тут он не видит у себя противопоставления русских другим народом, а в тосте Сталина – вот оно самое!

 Кстати говоря, восстание в Венгрии, как показал С. Куняев в книге «Жрецы и жертвы холокоста» (2012), было не столько антисоветским и антирусским, сколько антиеврейским. Действительно, трудно понять, почему после войны венгерскую коммунистическую партию, а потом и Совет министров возглавил еврей Матиас Ракоши. Это в Венгрии-то, у народа которой так сильно национальное чувство.

А помянутого Ивана Ивановича критик заставил играть роль не то идиота, не то лжеца, он у него говорит со слезой в голосе: «Эх, Билюша!.. Знал бы ты, как мы жили!.. Ведь я двадцать лет (т.е. с 1925 года) боялся сказать, что я русский!». Что, за это сажали или расстреливали? Уму непостижимо, на что рассчитывает человек, откалывая такие номера! Ведь ещё в 20-е годы знаменитый поэт возглашал: