Газета "Своими Именами" №6 от 05.02.2013 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

У нас почему-то всегда стесняются анализировать событие с национальной точки зрения. Даже пустили в ход ловкую придумку, например, о преступности: «Преступность национальности не имеет». Она не должна иметь её перед законом, но у нас и тут имеет. Многочисленные факты вопиют: кавказцы убили несколько русских мальчишек. А нам твердят: это инопланетяне убили. И отпускают прямо из зала суда или даже из отделения милиции. Между тем по данным, опубликованным на новый 2013 год, «каждое второе преступление в Москве совершается иностранным мигрантом». Только после многолетних раздумий Путин решился, наконец, убрать с должности министра МВД, который несёт главную ответственность за борьбу против преступности, инопланетянина Рашида Нургалиева.

А Маркс и Плеханов, Ленин и Сталин не только не избегали национального аспекта явлений, но порой считали его совершено необходимым. Так, Ленин в статье «Как чуть не погасла «Искра», рассказал, что в 1900 году на совещании в Щвейцарии при обсуждении вопроса о создании партии Г.В. Плеханов был решительно против приёма бундовцев:

- Вы молоды, - шумел маститый теоретик и пропагандист марксизма, - и плохо знаете это «колено гадово». Они националисты и хотят не социализм строить, а эксплуатировать русских. Партия должна быть русской!

А женат он был, между прочим, на Розалии Марковне Богард (1856 – 1949), бывшей ему искренним и преданным другом.

Разумеется, с Плехановым, несмотря на его огромный авторитет, можно было не соглашаться, спорить, что Ленин тогда и сделал, но важно, что они не стеснялись об этом говорить, спорили. Правда, Ленин по достижении тогдашнего возраста Плеханова и сам сильно вознегодовал против «бундовской сволочи» и «еврейских марксистов, которые скоро на нас верхом будут ездить». А Сталин, проанализировав национальный состав съезда РСДРП, с горечью констатировал: большевики – в основном русские, меньшевики – в основном евреи. Надо это знать? Конечно. Национальность – не выдумка мракобесов.

Но вернёмся к нашим феноменальным баранам. В 2000–2001 годах появился двухтомник Солженицына о русско-еврейских отношениях «Двести лет вместе». Казалось бы, само заглавие преисполнено доброжелательства: вот, мол, сколько прожито бок о бок! Ну да, были трения, взаимные обиды, но нельзя же всё это вечно помнить, давайте и дальше нога в ногу, ноздря к ноздре шагать в прекрасное завтра. Разве не так?

А вскоре вышла отдельным изданием работа Валентина Оскоцкого «Еврейский вопрос» по Солженицыну» (2004). Автор – еврей, в прошлом – любимец «Правды», потом - беглый марксист. По нынешним временам, только таким и можно верить, тем более работа - предсмертная. Так вот он, пересказав разные оценки, в конце концов – как бронзой по мрамору вывел: «Настаиваю категорически: на пятистах страницах плотного книжного текста я не нашел ни единого прямого повода заподозрить писателя в антисемитских пристрастиях» (с.6). Даже заподозрить! Хотя бы в пристрастиях! Правда, тут одна ошибочка: в двухтомнике не 500 страниц, а 1050. Тем убедительней мнение Оскоцкого: на тысяче с лишним страницах не поймал ни одной антисемитской блохи... Я его хорошо знал: большого ума человек. Был парторгом в журнале «Дружба народов», где тогда и я работал.

Мало того, его сочинение вышло под эгидой Московского бюро по правам человека. А директор этого Бюро – Александр Брод, члены совета – Леонид Жуховицкий, Александр Рекемчук – кто тут русский? Разве они напечатали бы неправду, невыгодную себе!

Но у Сарнова ушки на макушке, он самый чутконосый критик современности. Бенедикт не верит и своим соплеменникам, и друзьям.

Тут надо осветить эту фигуру поярче. Первое, что бросается в глаза при чтении сочинений Сарнова, это его необычайная то ли чувствительность, то ли взвинченность, то ли истеричность, то ли просто трусость. Ну смотрите: «Это сообщение, как гром среди ясного неба, вызвало у меня ужас»... «всё моё существо сковал страх»... «прочитав письмо, я был потрясен»... «я был поражен»... «ужас не покидал меня долгие дни»... «мой страх перед неизвестностью»... «меня одолевали кошмарные предчувствия»... «новая волна страха окатила меня»... «я просто ошалел»... «На мое плечо легла чья-то рука. Каталептическая скованность охватила меня»... «сердце ухнуло куда-то вниз»... «руки у меня тряслись, губы дрожали, голос прерывался»... «это поразило меня в самое сердце»... «я висел в воздухе»...

И вот при всём этом, в ошалелом состоянии витая в воздухе, критик всю жизнь одержим буйными страстями. Их три. Первая большая страсть – патологическая любовь к писчей бумаге. Честно признаётся: «Я с детства питал какую-то странную необъяснимую любовь к тетрадям, блокнотам, записным книжкам – вообще к бумаге». Думаю, что никакой загадки тут нет. Просто уже тогда в детской подкорке жила мечта писать и писать, печататься и печататься. Так что, точнее сказать, тут не любовь к бумаге, а страсть к её поглощению своими письменами.

В советское время эта страсть удовлетворялась слабовато, выходили у Сарнова книги не часто и были страниц по 200-300, ну от силы 350. Зато уж ныне, когда нет никакого контроля и цензуры, он развернулся! Вот книжечка «Скуки не было» - 700 страниц (41 печатный лист), и это только первая часть воспоминаний, вторую я не видел. Да уж наверняка не меньше. Затем одна за другой выскочили фолиантики в 600 страниц (38 п.л.), в 830 с. (43 п.л), 830 с. (43 п.л.), 1000 с. (52 п.л.), 1200 с. (62 п.л.). И всё каким форматом! И вот «Феномен Солженицына». Мне дала её посмотреть соседка по даче. Это 845 страниц. Правда, на 3/4 или даже 4/5 она, как и другие его книги, состоит из чужих текстов – от Льва Толстого да Валерии Новодворской. Но это не важно, главное, бумажная страсть удовлетворена полностью!

 Кстати, Солженицын тоже был одержим этой страстью. «Раковый корпус» – 25 листов, «В круге первом» - 35 листов, «Арихипелаг» - 70, «Теленок» - 50, а там ещё необъятное десятитомное «Красное колесо», «Двести лет вместе» - 66,5 п.л. ...Сопоставимые объемы! Тут немалую роль играет ещё и мания величия: оба уверены, что всё ими написанное ужасно важно, бесценно и интересно для читателя. Так плодовиты бывают только гении и графоманы. Но гением на всю Ивановскую объявлен только один из них.

Примечательно, что при такой страсти к писанию Сарнов до сих пор не понимает некоторых простейших правил приличия в этом деле. Например, нельзя же ставить подряд, впритык одно за другим имена разных людей. А у него то и дело: «у жены Гриши Свирского Полины» - 3 имени... «шандарахнула (?) бы Лидия Корнеевна Веру Васильевну Смирнову» - 5 имён!.. «друг Василия Семеновича Семён Израилевич Липкин» - 5 имен!.. «дневники секретаря Константина Михайловича Симонова Нины Павловны Гордон» - 6 имён!.. «отрывок из письма Татьяны Максимовны Литвиновой Эмме Григорьевне Герштейн» - 6 имён! И так далее. Ну какой гений? Глухарь! Тетерев подслеповатый!

А какими словесами нашпигованы его тексты!.. «Тезаурус»... «флагеллант»... «макабрический»... «каталептический»... «флуктуация»... «филиация»... «экстраполяция»... «сублимация»... «контаминация»... Уж не говорю о таких более внятных речениях, как «аллюзия»... «оксюморон»... «перифраз»... «эскапад»... Какая учёность!.. Я подозреваю, что речи и статьи Медведеву пишет именно он, Сарнов.

А рядом с этой изысканной учёностью – оксюморончики такого пошиба: «Он что вам в щи насрал?» От таких речений и у беспризорника Астафьева тошнит, а уж когда так же квакает интеллягушка, выросшая на асфальте улицы Горького... С другой стороны, некоторые из не так уж мудрёных слов и даже литературоведческих терминов, которые любой критик обязан знать, Сарнов просто не понимает. Например, перифразом он называет пародийное коверкание, перефразирование какого-нибудь известного текста. Так, уверяет, что где-то когда-то какие-то школьники на мотив гимна распевали:

Союз нерушимый голодных и вшивых...

Вот, говорит, типичный перифраз. О школьниках тут, разумеется, полное вранье. Это он сам сочинил и просил мамочку напевать ему перед сном. А о перифразе – как раз вшивая неграмотность, ибо это слово означает не коверкание, не перефразирование чужого текста, а совсем другое - иносказание: не «лев», а «царь зверей», не «чемпион мира по шахматам», а «шахматный король», не «литературный критик Бенедикт Сарнов», а «графоман Беня» и т.п. Он не понимает даже столь простой литературоведческий термин, как «гипербола», но писать об этом уже просто скучно и утомительно.

А вот он потешается над известной надписью Сталина на поэме Горького «Девушка и смерть», сделанной в дружеской обстановке и вовсе не предназначавшейся для публикации: «Эта штука посильнее «Фауста» Гёте. Любовь побеждает смерть». Ах, как смешно и несуразно - «штука»! А что смешного? Маяковский не на книге для личного пользования, а в стихотворении для газеты назвал поэзию «штуковиной». Да и сам Сарнов буквально через несколько страниц пишет: «Загадочная всё-таки штука – человеческая душа!» Вот так да! Другому запрещается книгу назвать штукой, а для самого бессмертные души человеческие – штуки!