Мушкетерка - Лили Лэйнофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я… — Она терпеливо ждала, пока я, запинаясь, подбирала слова. — Я не могу поверить.
— Во что именно? Что женщина может стать мушкетером? Что она способна сделать для своей страны столько же, если не больше, сколько и мужчины?
Я не ответила, просто не смогла выговорить ответ, в котором прозвучало бы все сказанное ею: разве из меня получится женщина, о которой она говорила? Я не красива, не хитра, я не умею манипулировать другими ради собственной выгоды. Мужчины не падают к ногам больных девушек.
— Вы говорите так, как будто я могу стать легендой. Героиней из книжки, — прошептала я.
— Ты будешь гораздо лучше. — Ее голос сделался настойчивым, руки вцепились в край стола так, словно это была шея врага. — Ты станешь сиреной. Гладиатором. Красавицей, которая подманивает чудовище поближе, прежде чем вонзить клинок в его сердце. — Мадам де Тревиль расслабилась и распрямилась. — Или же можешь смириться и выйти замуж за мужчину, о котором ты, вероятно, ничего не будешь знать. Согласиться на жизнь без фехтования.
— В этом нет ничего дурного, — выговорила я дрожащими губами.
— Может, и так, если ты этого хочешь. Но ты не этого хочешь, правда же?
Я хотела привлечь папиных убийц к ответственности, хотела, чтобы мама могла дышать свободно, не заботясь о моей судьбе, которая тяжким грузом лежит у нее на плечах; хотела доказать, что отец был прав, что я способная, сильная, что во мне горит пламя; хотела доказать, что мама ошибалась и я стою гораздо большего, чем она думает и чего желает для меня; я хотела… Я хотела слишком многого.
На миг, краткий, благословенный миг мне послышался голос отца, все его истории о братстве, волшебном братстве, которое могло сдвинуть горы и преодолеть океаны ради каждого из своих. Когда в моей жизни появились головокружения, из нее исчезла Маргерит, исчезла вера матери в меня, но истории отца никуда не делись. И никуда не делось стремление к сестринству, верности, чести. Желание иметь что-то свое.
Слезы катились у меня по лицу и скапливались в ложбинке на шее.
— Нет, — прохрипела я, — я не хочу отказываться от фехтования.
— Что ты сказала? — спросила мадам де Тревиль. Но я не могла повторить громче. Я почувствовала дуновение воздуха на разгоряченной коже. — Таня, ты должна принять решение. Ты можешь забыть обо всем, что произошло. Или…
— Или я могу остаться. Обучаться у вас, — закончила я за нее.
— Ты хорошо держалась, несмотря на головокружение. Твой отец был прав: ты талантливая фехтовальщица. Но, как я уже сказала, твое обучение будет заключаться не только в уроках фехтования. Ты научишься манерам и навыкам, которых ожидают от леди из высшего света: танцам, основам этикета, тем правилам, по которым живет аристократия. И еще, конечно, тонкому искусству обводить мужчин вокруг пальца. — Я побледнела, и мадам де Тревиль изо всех сил постаралась сдержать усмешку при виде выражения моего лица. — Итак, что ты выберешь?
Этого хотел для меня отец. Бремя его отсутствия снова навалилось на меня, сдавило мне горло. Его голос звучал в ушах, произносил мое имя снова и снова. Его последняя воля оказалась не предательством, а благословением. Если я останусь, я смогу фехтовать… и, судя по описаниям мадам де Тревиль, у меня появится шанс добраться до мест и людей, которые необходимы мне, чтобы выяснить правду. Ведь будет нетрудно обратиться к мушкетерам, когда я сама стану одной из них, верно? Значит, это то, что нужно. Чтобы поймать убийцу отца. И я должна заплатить эту цену. Я не могу позволить виновному гулять на свободе. Он должен сидеть за решеткой, где он больше никому не сможет причинить вреда. Где он не сможет отнять отца у другой дочери.
— Это решение не из тех, что можно принять с наскока, так что, если тебе нужно подумать…
— Я согласна.
— Ну что ж, — сказала мадам де Тревиль, — тогда добро пожаловать в орден «Мушкетерки Луны».
Глава одиннадцатая
Мадам де Тревиль велела мне подождать в прихожей, пока она переговорит с другими девушками в гостиной. Я изо всех сил старалась держать голову прямо и плечи расправленными. Однако в конце концов моя щека как-то улеглась на ладонь, локоть оперся о приставной столик, а сама я, сидя на стуле, привалилась к стене. Перед тем как она меня покинула, мы обсуждали расписание тренировок: по утрам фехтование, а после обеда особые занятия, которые поспособствуют моему превращению в мушкетерку. Иногда я буду заниматься вместе с остальными, иногда одна — например, когда другие девушки будут на светских мероприятиях. Мадам де Тревиль была непреклонна в своем убеждении, что я еще совершенно не готова покидать дом. И хотя меня это задевало, я была ошеломлена тем, как хорошо она осведомлена о моем состоянии. Должно быть, в отцовском письме содержалось множество подробностей. Она знала, что я обучалась мастерству фехтования еще до болезни, что мне стало проще контролировать мое состояние, когда я снова начала всерьез тренироваться… Я думала, отец был единственным, кто видел эту взаимосвязь, но мадам де Тревиль, похоже, тоже заметила, что фехтование мне помогает. У нее даже были планы, как дополнить мои тренировки, чтобы я стала как можно сильнее. Все это звучало прекрасно, пока я не вспомнила об одном нюансе. Мне едва удалось облечь его в слова.
— Но если я должна… соблазнять, — тут мой голос надломился, — этих мужчин…
— Объекты.
— Объекты. Если я заставлю их желать меня, разве они не заметят тогда, какая я сильная?
— Речь не о том, что они увидят тебя в неглиже.
— Да я не об этом! Я просто подумала, что, если мы станем танцевать, они заметят…
— Что твои руки более мускулисты, чем у обыкновенной парижской мадемуазель? Не стоит волноваться, — сказала она с усмешкой. — Когда мы с тобой поработаем, они едва ли заметят твои руки.
Ума не приложу, как я не сгорела от стыда прямо в тот же миг.
Из-за окна доносился стук копыт. Я разглядывала противоположную стену прихожей. На ней были нарисованы маленькие лошадки. Оттенки розового, лилового и королевского пурпура.
— Excusez-moi… — Покашливание, потом еще раз, громче: — Прошу прощения, мадемуазель?
Вздрогнув от неожиданности, я чуть не свалилась со стула. Юноша примерно моего возраста поспешил на помощь, но я уже выпрямилась, так что ему оставалось лишь подняться
