Всё будет хорошо - Юлий Буркин

Лавочка. Трое мужчин плечом к плечу. У двоих лица — спутать можно.

— С чего начну? С логики начну. Я, Александр Петрович, заочно учился. Спортсмен, да? В здоровом теле — здоровый дух. Здоровенный, аж страшно! Но кое-что помню. Логику нам умный дядька читал. Говорил, искать надо самое простое объяснение. Скальпель Оккама, так? Если у тебя с тарелки исчез кусок колбасы, его скорее всего кошка-Мурка украла, а не американский спецназ. Логика! Когда я после всего, что случилось, думать смог, что мне первым в голову пришло? Узнали враги-шакалы, что с Викой беда, что не до бизнеса мне — и накинулись, разорить решили. Логично? А чтобы я их не удавил, дочь украли, заложницей сделали. Эх, Александр Петрович! Когда вы Шамиля уму-разуму учили, такое только в кино было, да? В американском, детям до 16-ти, вечерний сеанс…

Пустая кобура на коленях. В крепкой ладони — «браунинг». Не за рукоять взят, за ствол.

— Скажу честно, хотел застрелиться. Потом думаю: нет! Мы, Чисоевы, крепкие орешки. Разберусь! И тут прилетел волшебник в голубом вертолете. Дела в гору пошли, кубарем к счастью несет. Письмо получил. Дочка, понимаешь! Одних забрали, других даем. Кто дает, а? Сумеешь ответить, брат? А вы, учитель? Молчите, после скажете…

Крик птицы. Черный силуэт в небе, острые крылья, беззвучный полет. Влево, вправо, вверх, в зенит. Вспугнули? Или сама врага ищет?

— Сорвался, да. Нервы? У дамочек нервы, у мэра нервы. Чем я хуже? Опять же, коньяк, будь он неладен… Перемкнуло! Логика винтом завилась. Может такое быть, как со мной? Не может, а есть! Скрутило меня, вывернуло… Молчи, Шамиль! Не говори ничего! Не мог я к тебе поехать. Боялся своей бедой заразить. Понял — с ума схожу, без возврата. Взял пистолет… Эх, Александр Петрович! Сильная у вас рука, но, знаете, у меня сильнее. Не надо «браунинг» хватать. Если я дважды не застрелился… Хорошо, выну патроны. Вот, вынул уже…

С небес, с тех краев, куда умчалась черная птица, трое мужчин казались мелкой точкой посреди желто-зеленого простора. С первого взгляда и не заметишь, а заметишь — не разглядишь, не услышишь. Тихо звучит усталый, охрипший голос с еле различимым южным акцентом:

— Вот патроны. Смотри, брат! Не стреляться я хотел — ей, Костлявой, в глаза взглянуть. Чтобы на самом краю силы найти, в разум вернуться. Повернул стволом к себе, вот так повернул. Поглядел — увидел. Не было там смерти. Он был, живой. На меня смотрел и смеялся. Ты, смеялся, весь мой. На ниточках ходишь, на ниточках пляшешь. А умрешь — совсем мой будешь. Хочу — сварю, хочу — изжарю. Ах, как Он смеялся! Не понял, брат? И вы не поняли, учитель? Почему?! Я же все объяснил! Нет? Тогда добавлю: не мой Он, чужой! Уйду от Него, не сегодня уйду, так завтра!

15:01

…за год уже третьего истукана…

Чисоев-старший спрятал мобильник, взглянул с вопросом. Александр Петрович развел руками:

— Тут я не советчик. Но предпочитаю верить специалисту.

Шамиль кивнул:

— Лившиц — чудодей. Если говорит, что Виктория полет выдержит, значит, будем отправлять. Через час самолет, я распорядился.

Бывший классный руководитель на миг задумался:

— Но… Там же согласие мужа требуется!

— Хе! — Шамиль усмехнулся. — Еще вчера оформил. У нас с Артуром подписи всего на одну букву различаются. Взял грех на душу. Если бы так все проблемы решить! Погорячился я насчет психики, Сан Петрович! Кто же его знал, что у меня не брат, а сплошная психика? В кого пошел, балбес?

Что ответишь? Объясняться Артур не стал. Задал загадку — и к валуну удрал, экскаватор будить. Тот и рад, взревел, ковшом взмахнул…

— Если что, буду его ломать, — подвел итог Чисоев-старший. — Не хочу, чтобы другой пулю получил. Он, Сан Петрович, хитрый, не все патроны вынул. Проморгали, да? Семь патронов у «браунинга», а на ладони три штуки лежало. Оставшихся и на нас хватило бы, и на художника. Зря я вас сюда притащил…

— Не зря! Ты, Чисоев, не паникуй. Ясно?

Шамиль осекся, поджал губы:

— Ясно…

— Не помешаю? Или у вас тут секреты?

Валентин Иванович, на помине легок, обозначил свое присутствие запахом скверного табака. Плюхнулся на лавочку, закусил зубами новую «Приму»:

— Оконтурил, можно резать. Жаль, заказчик торопит. У вашего брата, Шамиль Рустамович, гости намечаются? Он здесь целый Луна-парк затеял…

Ответа художник не дождался, но ничуть не был смущен.

— А вообще-то, дожил. Только что сдал заказ — мебель под Четырнадцатого Луя. Чтобы, значит, не хуже, чем в Версале. Вы бы видели этого заказчика! Его бы даже на версальской конюшне пороть отказались… Или вдоль рожи бы высекли, по ошибке. Идол еще ладно, отвлекусь…

— Простите? — Александр Петрович моргнул. — Идол?!

— Бревно видели? Как наш псих вещал? «Наполнылася зэмля його идоламы…» Между прочим, Коля угадал. Я этой мерзости не батька и не заводчик, но за год уже третьего истукана ваяю. Странная, признаться, мода у наших богатеев.

— Истукан? — очнулся Чисоев-старший. — Какой истукан? Зачем истукан?

Вместо ответа художник извлек из бокового кармана штормовки лист бумаги, сложенный вчетверо. Развернул, отдал Шамилю. Тот взглянул, поднес ближе к глазам:

— «Согласно законам иерархии, в любом пантеоне имеется верховный бог, часто с функциями громовержца, которому подчиняются все остальные боги. В этом смысле аварский языческий пантеон весь типичен…» Не понимаю, объясните!

— Рисунок — первый сверху. Аварский верховный бог-громовержец Бечед. Идол найден в позапрошлом веке, сейчас хранится в Эрмитаже. Если, конечно, не продали какому-нибудь коллекционеру…

Бывший классный руководитель качнулся к рисунку. Идол ему не понравился. Больно суров. Больно… Крепкая, безжалостная ладонь стиснула сердце. На миг перехватило дыхание. Таблетки лежали в кармане. Ничего, справимся — не впервой. Александр Петрович отвернулся, боясь не совладать с лицом. Ладонь разжалась, отпустила добычу.

— Ха!

На большее депутата и чемпиона не хватило. Лист вернул, голову склонил.

Нахмурился:

— Может, это я спятил, а? Может, это мне жену спасать надо? Дочь спасать, дело спасать? А я в Бечеда-мечеда играюсь?! Кто мне объяснит?

Желающих не нашлось. Ответила птица, промелькнув молнией над головами. Крикнула, умчалась ввысь. Эхом донеслось знакомое:

— Тюрьма каменна, ой, высока,

Ничего в ней не видать,

Только видно, только чу… чутко…

— Нож! — вспомнил Александр Петрович. — Должен быть еще нож, каменный.

Художник оглянулся:

— А? Так я же по камню не работаю. Дал Артуру адрес нашей мастерской, где памятники ваяют. Они ему хоть нож, хоть вилку, хоть «Мерседес» из лабрадора. Ладно, товарищи, хорош баклуши бить. Пойду аванс отрабатывать…

Дернул подбородком и был таков. Учитель смотрел, как «не-Церетели» идет мимо работяг, суетящихся вокруг валуна. Хмурился, кусал губы.

— Нож? — изумился Шамиль. — Нож-то для чего, Сан Петрович?

— Для кого…

Ответил, не думая. Перед глазами желтело хлебное поле — без края, без смысла. Узкий проселок, горячая летняя пыль. Маленький человек, сидевший у края дороги, оказался не слишком сговорчив. Но педагогика — великая наука.

— «Тогда Сепфора, взяв каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына своего…»

— Что?

— Исход, Шамиль Рустамович. Исход, глава 4.

Сказал и удивился. Не тому, что о Сепфоре, супруге Моисеевой, вспомнил, а тому, что ученик самых простых вещей не понимает. Кровавые жертвы приносят только каменным ножом. Альфа и омега, дважды два — четыре.

Чисоевы, впрочем, мусульмане.

— В Коране этого нет. Коран читали?

— Дядя Расул рассказывал…

— Сепфора — Птица. Супруга пророка Мусы, дочь Иофора, жреца и вождя мадианитян.

В ответ раздался странный звук: мычание или стон. Бывший шестиклассник с трудом усваивал новый материал. Учитель улыбнулся. Ничего, сообразит! Александр Петрович встал, ткнул клюкой в сухую, покрытую ржавой травой землю. Загадка оказалась из простых. Теперь можно и к Артуру: вразумлять. Но можно и обождать.

Можно? Нужно!

Он зажмурился: крепко-крепко. Вновь увидел поле — яичный желток до горизонта. Вдохнул жаркий воздух. Если ближний твой согрешит, уличи его, и если он покается, прости его. Но сначала требуется уличить.

— Сан Петрович! Сан Петрович!

Могучая ладонь осторожно, боясь навредить, прикоснулась к локтю. Александр Петрович покосился на растерянного депутата и чемпиона, прикинул, с чего лучше начать объяснение. Или не объяснять, а сразу в лоб? Парень крепкий, выдержит.

— Кумиры богив йих спалытэ вогнэм! Спалытэ! Спалытэ!..

— Эй, Коля, ты куда? Куда?!

Вопрос был лишним. Контуженный бежал прямиком к бревну, возле которого трудился художник. В левой руке — канистра, в правой — спичечный коробок.