Они принесли крылья в Арктику - Савва Тимофеевич Морозов

краской газету, показывал заметку под заголовком: «Это набрано мной», подписанную: «И. Шумилов». «Второй год я работаю в типографии. Это дело мне нравится», — писал Ваня в обращении к своим землякам-якутам.

 — Да, Евгений Яковлевич, вы работаете здорово, — говорил Барскому Алексеев и, тут же сагитированный редактором, сам принимал участие в очередном номере газеты.

Статья Героя Советского Союза Алексеева, человека широко известного в стране, стала событием для портовой многотиражки. Переданная по радио на дрейфующие суда, она информировала моряков о намеченном плане операции.

Однако в действительности многое произошло не так, как намечал начальник экспедиции. И потом не раз Анатолий Дмитриевич вспоминал старинную солдатскую песню: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…»

Тем временем весна, суровая, арктическая, с морозами и пургами, уверенно вступала в свои права. Заметно удлинился световой день. Но все-таки нельзя еще было рассчитывать на то, чтобы за один день слетать на караван и обратно (немногим более 2 тысяч километров). А ночевать самолетам во льдах — где всегда могут быть внезапные подвижки, торошения — весьма рискованно.

1938 г. На льду бухты Тикси

И вот 3 апреля (на это число был назначен первый вылет) Тиксинский ледовый аэродром ожил задолго до рассвета. Урчали тракторы, сновавшие меж самолетных стоянок. Шипели подогревательные лампы.

В 4.15 штурманы отряда сверили свои часы — самолетные и личные — с часами флагмана и разошлись по кабинам. Восходящее светило отчетливо запечатлелось на экране солнечного указателя курса. В 5.15, после проверки всех двенадцати моторов, Алексеев дал сигнал выруливать на старт. И вскоре его флагманский самолет Н-172, оставляя за собой вихрь снежной пыли, взлетел, стал в круг для сбора ведомых. С равными интервалами взлетели следом за ним Головин и Орлов. Все три машины «строем гуся» прошли над Тикси, скрылись в чистом небе над бескрайней равниной замерзшего моря.

Погода стояла настолько безоблачная, что и думать не хотелось о трех фронтах, нанесенных Дзердзиевским на синоптическую карту. Но вот на востоке за островом Фаддеевским показалась высокослоистая облачность, первые предвестники фронта, уже не воображаемого — реального, зримого.

Юркий миниатюрный Борис Низовцев, пробравшись из радиорубки в пилотскую, протянул Алексееву голубоватый прозрачный листок с несколькими карандашными строчками: сообщение с мыса Шалаурова. Там ожидалось резкое ухудшение погоды. Стало быть, и думать нечего о посадке на Шалауровском аэродроме при возвращении от кораблей.

Анатолий Дмитриевич тут же приказал своему флагманскому радисту связаться с островом Котельным, запросить о возможной посадке у гостеприимного Бабича.

Тщательно проверяя работу компасов, переговариваясь друг с другом по радиотелефону, штурманы трех самолетов убеждались в правильности избранного курса, в исправности всей навигационной аппаратуры. Это тем более было важно, что с каждой новой сотней километров продвижения на север экспедиция углублялась в неведомую, никем из авиаторов доселе не посещавшуюся область высоких широт.

В 9 часов 50 минут, пройдя остров Фаддеевский, легли курсом на остров Беннетта — к последнему наземному ориентиру, за которым уже безбрежная океанская равнина. В 10.35 открылся этот клочок суши с обрывистыми берегами, двугорбый, покрытый ледниковыми шапками…

Сколько трагедий связано в прошлом с этими местами. Отсюда в восьмидесятых годах прошлого столетия двигался по льду американец Де-Лонг после того, как была раздавлена его шхуна «Жаннета». Шел Де-Лонг к берегам Якутии, но так и не достиг их. Позднее, в начале двадцатого века, к острову Беннетта прошел по льдам наш отважный соотечественник профессор Э. В. Толль в надежде отыскать мифическую «Землю Санникова», будто бы расположенную еще севернее. Погиб и Толль, не вернулся из своего похода.

А что же с гористой, одетой ледником мифической землей, которую давным-давно наблюдал будто бы издали якутский промышленник Яков Санников? Сколько раз бывало, работая на авиаразведке в Карском море, Анатолий Дмитриевич Алексеев и Николай Михайлович Жуков толковали об этом «таинственном острове». Да обстоятельства все не позволяли собраться слетать в столь отдаленные края.

Зато уж теперь… Хоть и справедливо было предположить, что корабли, дрейфующие со льдами, на своем пути уже прошли район мифической «Земли Санникова», что путешественники прошлого скорее всего наблюдали здесь дрейфовавшие в разные периоды айсберги, но все-таки, все-таки… Как хотелось воздушным странникам, пилоту и штурману, усмотреть с высоты хоть какую-нибудь одинокую скалу, торчащую среди всторошенных морских льдов…

 — Однако, Николай Михайлович, глазам своим надо верить. Чего нет, того нет, — так Алексеев подвел итог наблюдениям из штурманской кабины Жукова. И продолжал: — Ну да бог с ними, с мифами, присмотримся-ка лучше к реальности здешних льдов…

Да, на взгляд бывалых полярников, картина была весьма интересная. На всем маршруте от Тикси до Фаддеевского и Котельного лед моря Лаптевых стоял без каких-либо следов подвижки. Ни трещин, ни разводьев, только кое-где на ровной заснеженной поверхности — редкие ропаки, заструги. Дальше, к северу, за Котельным и Фаддеевским островами положение резко изменялось. Большие береговые полыньи огибали эти острова, уходя на запад и восток, в пределах видимости. Еще дальше, севернее этой огромной полыньи, начинался сильно всторошенный лед. Виднелись тут и молодые годовалые льдины, и многолетние паковые. Никаких площадок, пригодных для посадки самолетов, усмотреть было невозможно. 

Еще за полчаса до того, как по расчету самолеты должны подойти к каравану, Жуков поймал в перекрестье бинокля три черные точки.

Постепенно приближаясь, они обретали объемные очертания, принимали формы кораблей. Алексеев, присматриваясь в свой бинокль, старался узнать по силуэтам «старых знакомых», которых, бывало, столько раз случалось разглядывать с воздуха при встречах на ледовой разведке. Ну да, конечно: вот «Садко», а там и «Малыгин» с «Седовым».

По традиции самолеты делали над кораблями круги, покачивали крыльями. Но ответных приветствий — струек пара над трубами, подающими гудки, — не было… Да и откуда взяться пару. Давно не дымили трубы, давно погашены пароходные топки… Нет угля, на голодном топливном пайке уже который месяц живет караван…

Палубы, густо занесенные снегом, выглядели какими-то нежилыми, неприбранными. А корпуса, стиснутые льдом еще с осени, когда зажало их дрейфом, уродливо кренились в разные стороны. Общее впечатление неуютности, небрежности в облике зимующего каравана усугубляли кучи золы и мусора у бортов да грязные тропинки тут и там, испещрявшие между кораблями лед, давно посеревший, отнюдь не белоснежный. По тропинкам быстро двигались человеческие фигуры. Множество людей торопились к аэродрому, расположенному невдалеке от судов.

Вид на пароходы, зимующие во льдах высоких широт (снимок с борта самолета Алексеева)

Вот как описано это в путевом дневнике экспедиции:

«Аэродром