Противостояние.Том I - Стивен Кинг

— Держите его, — приказал он. — Держите его за волосы.

Ника схватили за руки, а кто-то вцепился в его жесткую черную шевелюру.

— Почему он не орет? — обеспокоенно спросил один из них. — Почему он не орет, Рей?

— Я же предупреждал: не называть имен, — сказал Перстень. — Меня не колышет, почему он не орет. Я ему сейчас устрою. Этот сосунок ударил меня. Драчливое вонючее дерьмо — вот он кто.

Кулак полетел Нику в лицо. Но он успел увернуться, и перстень рассек ему щеку.

— Держите его, говорю я вам, — разозлился Рей. — С кем я связался? С компанией шлюх?

Кулак опять понесся на Ника, превратив его нос в раздавленный, сочащийся кровью помидор. В горле клокотало. Тоненький лучик угасающего сознания едва теплился в нем. Открытым ртом он глотал прохладный ночной воздух. Козодой снова завел свою нежную одинокую песню. Но, как и раньше, Ник не услышал ничего.

— Да держите же его, черт побери! — завопил Рей.

На этот раз кулак врезался в зубы. От удара перстнем два передних вылетели. Боль была невыносимой. А Ник даже не мог крикнуть. Ноги у него подкосились, и он обмяк как мешок в руках державших его парней.

— Рей, хватит уже! Ты что, хочешь убить его?

— Держите его. Сосунок ударил меня. Я покажу ему.

В этот момент фары приближающейся машины осветили дорогу, вдоль которой тянулся подлесок, перемежаясь могучими старыми соснами.

— О Господи!

— Бросай его, бросай!

Это был голос Рея, но самого Рея перед ним не было. Ник смутно благодарил судьбу за это, но в основном та малая толика сознания, которая еще оставалась у него, была поглощена адской болью во рту. Он чувствовал на языке осколки зубов.

Чьи-то руки волоком тащили его на середину дороги. Фары осветили Ника, как лучи прожекторов актера на сцене. Раздался визг тормозов. Ник, опираясь на руки, попытался подняться, но ноги его не слушались. Его швырнули под колеса смерти. Когда тишину разорвал скрежет тормозов, он скорчившись лежал на асфальте, застыв в ожидании удара надвигающейся машины. По крайней мере это положит конец боли во рту.

Брызнувшая из-под колес галька рассадила ему щеку. Он смотрел на колесо, остановившееся меньше чем в футе от его лица. Он увидел маленький белый камешек, застрявший между ребристыми извивами покрышки, похожий на монету, зажатую между костяшками пальцев.

«Кусочек кварца», — только и успело промелькнуть в его сознании, и он отключился.

Когда Ник очнулся, он обнаружил, что лежит на койке, довольно жесткой, но за прошедшие три года он видел и похуже. Ему с трудом удалось открыть глаза, словно их заклеили, а правый глаз, тот, на который обрушилась сорвавшаяся с небес луна, наполовину заплыл. Над собой он увидел потрескавшийся серый цементный потолок. По нему извивались трубы, обернутые изоляционным материалом. По одной из них деловито бежал огромный жук. Поле зрения Ника пересекала цепь. Он слегка приподнял голову, тут же пронзенную острой болью, и увидел другую цепь, которой наружная ножка койки крепилась к стене.

Он повернул голову налево, вызвав еще один приступ боли, но на этот раз не такой убийственный, и увидел шероховатую бетонную стену, сплошь покрытую трещинами и испещренную разнообразными надписями. Некоторые были свежими, другие давнишними, но почти все безграмотными. ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ КЛОПЫ. ЛЬЮИС ДРАГУНСКИ, 1987. МНЕ НРАВИТСЯ ЧУВСТВОВАТЬ ЕГО В СВОЕЙ ЗАДНИЦЕ. БЕЛАЯ ГОРЯЧКА — ЭТО ЗАБАВНО. ДЖОРДЖ РАМПЛИНГ — ГРЯЗНЫЙ ОНАНИСТ. Я ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЮЗАННА. ДЕРЬМОВОЕ ЗДЕСЬ МЕСТО, ДЖЕРРИ. КЛАЙД Д. ФРЕД, 1981. На стене были нарисованы громадные болтающиеся члены, гигантские груди, грубо намалеваны женские органы. Теперь Ник понял, где находится. Он был в тюремной камере.

Он осторожно приподнялся на локтях, свесил ноги, обутые в матерчатые тапочки, через край койки и лишь затем смог сесть. Дикая боль снова пронзила голову, а позвоночник подозрительно хрустнул. От страха у него свело желудок и к горлу подступила мучительная тошнота, та особая, пугающая, изматывающая тошнота, которая заставляет человека кричать, моля Бога о пощаде.

Но Ник не закричал — он не мог сделать этого, — а опустился на колени, сжав голову руками, и замер, ожидая, когда пройдет боль. Через некоторое время она отпустила его. Он почувствовал, что на ссадину на щеке наложен бактерицидный пластырь, и, несколько раз сморщив лицо в этом месте, решил, что какой-то эскулап, кроме того, сделал тут пару стежков на всякий случай.

Ник огляделся вокруг. Он находился в маленькой камере, имеющей форму коробки из-под крекеров «Солтин», поставленной на попа. Одни край койки почти упирался в решетчатую дверь, а у ее изголовья находился унитаз без крышки и сиденья. Сзади себя высоко над головой Ник увидел — для этого ему пришлось очень-очень осторожно вытянуть негнущуюся шею — крохотное зарешеченное окошко.

Просидев на краю койки достаточно долго и убедившись, что его время подыхать еще не пришло, Ник спустил до колен серые бесформенные штаны, в которые его здесь обрядили, взгромоздился на унитаз и мочился чуть ли не час. Наконец он поднялся, опираясь, как старик, о край койки. Он заглянул в унитаз, предчувствуя, что увидит там кровь, но моча была светлой. Он слил воду.

Медленно доковыляв до решетчатой двери, Ник выглянул в небольшой коридор. Слева находился вытрезвитель, на одной из пяти коек которого, безжизненно свесив руки на пол, развалился какой-то старик. Справа коридор заканчивался дверью, в данный момент приоткрытой. С потолка в центре коридора спускалась лампа, отбрасывавшая зеленый свет, типа тех, какие он видел в плавательных бассейнах.

Из приоткрытой двери в правом конце коридора поползла чья-то тень, а затем показался крупный мужчина в шортах цвета хаки. На нем была портупея с внушительным револьвером. Большими пальцами рук он зацепился за карманы шорт и почти минуту безмолвно разглядывал Ника, потом сказал:

— Когда я был мальчишкой, мы выследили в горах пуму и застрелили ее, а после тащили ее до города миль двадцать по грязной каменистой дороге. И то, что осталось от бедной твари, было самым жалким зрелищем, которое мне когда-либо доводилось видеть. Ты, паренек, второй случай подобного рода в моей жизни.

Ник подумал, что это похоже на хорошо подготовленную, заученную речь, специально припасенную для заезжих и бродяг, которые время от времени попадают в эти коробочки из-под крекеров.

— Как тебя зовут?

Ник приложил палец к своим распухшим, разодранным губам и покачал головой. Потом прикрыл рот ладонью, а затем рассек воздух по диагонали коротким взмахом руки и снова отрицательно замотал головой.

— Что! Не можешь говорить? Что это еще за хрен собачий? — Произнесено это было вполне дружелюбно, но Ник не умел различать Оттенки и интонации. Он изобразил, будто берет в воздухе воображаемую ручку и пишет ею.

— Тебе нужен карандаш?

Ник утвердительно кивнул.

— Если ты немой, то почему у тебя нет ни одной специальной карточки?

Ник пожал плечами. Он вывернул наружу пустые карманы. Потом сжал кулаки и начал молотить ими воздух, тем самым невольно спровоцировав новый приступ головной боли и тошноты. Он легонько стал постукивать кулаками по вискам, закатив глаза и привалившись к прутьям решетки. Потом показал на пустые карманы.

— Тебя ограбили?

Ник утвердительно кивнул.

Человек в хаки отправился в свой кабинет. Через минуту он вернулся с тупым карандашом и блокнотом. Все это он просунул через прутья решетки. Вверху каждого листка блокнота было написано: ДЛЯ ЗАМЕТОК и Канцелярия шерифа Джона Бейкера.

Ник повернул блокнот к себе, ткнул карандашом в имя и вопросительно поднял брови.

— Да, это я. А кто ты?

Ник Андрос, — написал он и протянул руку через прутья.

Бейкер покачал головой:

— Я не собираюсь пожимать тебе руку. Ты еще и глухой?

Ник утвердительно кивнул.

— Что случилось с тобой вчера вечером? Док Соумз с женой чуть не переехали тебя, как бревно, паренек.

Избит и ограблен. Где-то за милю от закусочной Зака на Главной улице.

— Такому младенцу, как ты, не место в подобном кабаке.

Ник протестующе замотал головой и написал: Мне двадцать два. Разве я не могу выпить пару порций пива, не рискуя быть избитым и ограбленным за это?

Вопрос Ника вызвал у Бейкера мрачную усмешку.

— Ты явно не знаешь Шойо. Что ты здесь делаешь, малыш?

Ник оторвал первую страницу блокнота, скомкал ее и бросил на пол. Но прежде чем он начал писать ответ, рука шерифа метнулась сквозь прутья решетки к плечу Ника, сжав его стальными тисками. Голова Ника резко дернулась.

— Моя жена убирает эти камеры, — сказал Бейкер. — И нечего здесь сорить. Поди выброси это в парашу.