Беглянка - Ольга Пашнина

Я думала, что он уснет и я смогу убрать руку, но, похоже, она действительно хоть как-то оставляла его в реальности. Ибо едва я пыталась вытащить ладонь, Райан просыпался и ворочался. В конце концов пришлось лежать тихо. Это все равно было лучше, чем голый пол. Намного.

Но, несмотря на кровать и комфортный сон, я проснулась очень рано. И сначала не могла понять, что же так тревожит. Лишь когда сознание более-менее прояснилось, я почувствовала, какой горячий Райан.

Ночью было холодно, и я осторожно подвинулась поближе. Он так и не выпустил мою руку. Сейчас мне казалось, словно пальцы сковали горячие тиски.

– Райан, – позвала я. – Эй! Проснись!

Но сон был слишком глубокий. Я потрясла его, стараясь не потревожить рану. Бессмысленно.

В комнате не было ни материалов для компрессов, ни жаропонижающих зелий. Ничего, кроме лекарств для повязок. И в комнате была только я, растерянная, не знающая, что со всем этим делать.

Я стучала. Громко. Звала хоть слуг, хоть кого-нибудь. Надеялась, что мои вопли услышат, но без толку. От бессилия хотелось плакать. Райан был не нужен даже собственному отцу. Про нас с ним словно забыли.

Он был жив. Пока, но сколько еще протянет с таким жаром и с такой раной.

Кстати, о ране. Она не заживала уже очень долго, я бы сказала, нетипично долго. Я помнила, как в детстве Ким случайно напоролась на острую ветку. Уже на третий день она вставала и перестала принимать обезболивающие зелья. А сколько лежит Райан? И если рана не затронула внутренние органы, то почему же он тогда не поправляется!

В сердцах я запустила стакан в стену, он разлетелся на мелкие осколки, а по красивым обоям потекли струйки воды.

Лишь спустя час после завтрака, когда меня надлежало кормить, дверь открылась.

– Позови Мэнфорда, – приказала я Сиси.

– Граф не велел его сегодня беспокоить.

– Что ж, тогда побеспокой его завтра и скажи, что сына пора хоронить. Дольше трех дней тело держать нельзя.

Девчонка испуганно на меня взглянула и уронила поднос. А вот это зря, еще убираться тут. Не мне, надеюсь.

Но убежала быстро, а вернулась буквально через минуту, с Мэнфордом, цвет лица которого мог побороться с брачным платьем невинной девицы.

– Он…

– Не мертв, – закончила я. – Пока что. У Райана сильный жар, и если бы вы не запирали меня, как нашкодившую девочку, я позвала бы помощь раньше.

В глазах мужчины я отчетливо прочитала, как хочется ему меня убить. Я ощутила мстительное удовольствие. Надеюсь, Мэнфорд пережил пару неприятных минут.

Он словно мне не верил. Подошел к сыну, пощупал лоб. И действительно напугался, потому что тотчас послал за лекарем.

– Убери здесь, – бросил он мне.

– Еще один подобный приказ, граф, и в следующий раз я сделаю вид, что крепко спала, в то время как ваш сын бился в припадке и умирал. Вы, похоже, совсем не цените добро. Найдите служанку, Мэнфорд, я пленница, а не прислуга.

Я отвернулась, отстраненно подумав, что завтраком-то меня накормить совсем забыли.

Как, впрочем, и обедом. Лекарь пришел через час и влил в Райана столько зелий, что я всерьез испугалась за его сердце. Каким бы сильным магом ты ни был, чужая магия, а тем более лечебная, требует серьезных ресурсов. Мы проверяли температуру раз в полчаса, но она или оставалась неизменной, или вовсе росла. Рана покраснела и никак не хотела затягиваться.

Лекарь мрачнел на глазах, а Мэнфорд не отходил от Райана. Я чувствовала, что мне скоро самой понадобится помощь лекаря.

Потому что из-под ног выбивали опору. Есть разная ненависть. Бывает такая, что хочется убить человека, пожелать ему самой мучительной смерти. Я с ней сталкивалась и даже испытывала не единожды.

Райан был человеком, которого я могла ненавидеть, лишь когда он был жив и здоров.

Сейчас, умирающий, страдающий от сильной боли, он был единственным человеком на свете, ради которого я жила. Мне было страшно, что однажды настанет утро, в котором его не будет.

Больше одиннадцати лет я жила, считая, что ненавижу его. Вспоминала чаще всего за бокалом вина. Мысленно проклинала за то, что он сделал, и за то, что после я так и не смогла полюбить.

Но все это было притворством перед самой собой. Сначала перед отцом, конечно, который пригрозил меня убить, если увидит хоть раз, что я вздыхаю по Хефнеру. Потом все вошло в привычку. И маска оказалась удобной, хорошо закрыла лицо, защищала от ударов, которыми судьба нас всех отрезвляла.

Но где-то внутри сидела семнадцатилетняя Кайла, которая все еще ждала, что Райан Хефнер, этот совершенно несносный и невероятный парень, вернется, улыбнется так, как только он умел, и объявит все плохой шуткой, которая почему-то затянулась.

К вечеру все стало совсем плохо. Райана начал бить озноб, он очнулся, но почти никого не узнавал. Мэнфорд отошел, и лекарь этим воспользовался.

Он повернулся ко мне, дрожащими руками запихивая в чемоданчик бутыльки.

– Простите, миледи Хефнер, я бессилен. Не все можно вылечить магией. И таково решение богов. Упорство сделает только хуже. Я сожалею. Желаю вам быть сильной.

Я почти не обращала на него внимания, вглядываясь в лицо Райана. Так лекарь и сбежал, забыв, кажется, пару флаконов.

– Привет, – тихо сказал Райан.

Его взгляд вдруг прояснился.

– Привет, – улыбнулась я.

– Ты голодная.

– Откуда ты знаешь?

Он с трудом – я видела, как непросто ему далось это движение, – поднял руку и коснулся моей руки.

– Я тебя знаю. Ты голодная. Иди и поешь. В этой комнате должен быть только один труп.

– Ни одного, – прошептала я, отворачиваясь.

Как тяжело было ему врать, как страшно обещать, что все будет хорошо.

– Кайли, ну что ты? Так всегда было. Кто-то умирает, кто-то живет дальше. Я десять лет детективом проработал. Честно признаться, думал, это произойдет раньше. Но я даже успел увидеть тебя.

– Райан, я…

Хотела сказать «прости», хотя в короткое слово вряд ли можно было вложить все, что я чувствовала. Если бы я еще и сама понимала что-то в этом водовороте мыслей и эмоций. Словно плотину прорвало, и остатки холодного разума затопило тем, что я так старалась скрыть.

Мэнфорд вернулся прежде, чем я успела что-то сказать. Не увидев лекаря, он нахмурился и собрался было что-то спросить.

– Он умирает, – произнесла я. – И не доживет до утра.

По лицу Мэнфорда пробежала тень.

– Я ничего не могу сделать. Он не может справиться с раной. Может, нож был отравлен, может, он чем-то болен. Ничего.

– Я знаю, – глухо откликнулся мужчина. – Выйдите. Мне надо попрощаться с сыном.