Смесь бульдога с носорогом - Маша Стрельцова

У «Лагуны» я была через двенадцать минут. Минуты текли медленно, вязко, и я от нечего делать откинулась на кресло и слегка задумалась. Вопрос на повестке дня был один — что делать. Умных мыслей не приходило. С тоской подумала о жаркой Барсе — «Те кьеро, мучачо!!!». Дура! Тут не о мальчиках думать надо, а как из этой истории выпутаться. Нарушить своего обещания помочь Ворону я не могла. Ну кто меня тянул за язык! Прибавки к пенсии мне, видите ли, захотелось!

Ладно, фиг с ним! Доеду до дома, там прогадаю еще раз хорошенечко и определюсь, что делать!

Я определенно воспряла духом от этих мыслей, открыла глаза и огляделась.

Николяша уже торчал около дверей, вводя в столбняк вышколенного швейцара у дверей своим видом. Слава богу что у нас не Москва и не Нью-Йорк, а вполне демократичный город, фейс — контроля нет и все понимают, что за мятыми джинсами и несвежей китайской рубашкой могут стоять приличные деньги.

В общем, нас пустили.

Метрдотель проводил нас к маленькому столику на двоих и тут Николяша не растерялся. Стул напротив меня он махом переставил сбоку, уселся и ловко облапал мою коленку.

— Я о вас весь день думаю, Маня, — он жарко задышал чесночным запахом мне прямо в лицо.

Я смахнула руку и поинтересовалась:

— Послушайте, Николяша, а вы не напутали с рестораном? Здесь не подают вашей любимой итальянской кухни.

— Итальянская кухня? — озадаченно переспросил он. — У нас на кухне стоит обыкновенный гарнитур, советский, стул, шкафчики, и все такое.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Или вы вампиров боитесь? — продолжила я.

— А в чем дело? — бедный стихоплет что — то начал подозревать.

— Да просто от вас так несет чесноком, — наклонившись к нему, интимным шёпотом произнесла я.

Николяша смутился и тихо сказал:

— У меня желудок больной.

И мне сразу до ужаса стало стыдно. «Ты над кем глумишься? — укорил меня внутренний голос. Вылезла из грязи в князи, так можно и простых людей зазря обижать?»

Бесшумно подошедший официант положил перед нами две папки меню в тяжёлых кожаных обложках. Николяша первый открыл папку, пробежался по строкам и наконец обратился ко мне.

— Маняша, что же вы сидите? Открывайте папочку да выбирайте что вашей душеньке угодно! Ни в чем себе не отказывайте, я помню про ваш отличный аппетит! — и он неожиданно подмигнул мне.

Есть хотелось зверски, однако я посмотрела на Николяшин вид, и благородно ограничилась салатом кинозвезд и супермоделей — «тонко нашинкованная белокочанная капуста и немного моркови. И никакой соли!». Ну и чашку кофе, его здесь варили гениально.

— Что с вами? — озаботился парень, услышав мой заказ.

— Да ПМС замучал, кусок в горло не идет, — лениво сообщила я.

Николяша же, видимо, решил оторваться за двоих, проставленные цены напротив заказанных им блюд его нисколько не смутили. Официант принял заказ, исписав почти два бланка и удалился, а я потрясенно спросила:

— Николяша, а вы где, собственно работаете?

Я явно ошибалась насчет его финансовых возможностей.

— В школе, — невозмутимо ответил он и поинтересовался в свою очередь: — Маняша, простите мою серость, но что такое ПМС?

— Вам это не грозит, — успокоила я его. — Предменструальный синдром.

— Ооо, — с умным видом сказал Николяша.

Черт меня возьми! Как я не пыталась относиться к нему по человечески, памятуя о своем вчерашнем к нему отношении, но он был противен. Да, он был мил, и изо всех сил старался мне понравиться. Однако, друзья мои, что вы скажете о гадкой бородавчатой жабе, изо всех сил растягивающей в улыбке жабьи губы и старательно выговаривающей хорошие и приятные вещи? Где — то на подсознательном уровне я причислила его к жабам и потому все мои попытки смотреть на него как на милого зайчика провалились.

Он был мерзок. Весь — от несвежей одежды до редких сальных волос и детсадовской нитки с бисером на запястье. От грязи под ногтями до нечистой кожи на лице с крупными мерзкими порами. Носки у него, ясен пончик, мерзко воняют, а под джинсами у него стопроцентно мерзкие застиранные серые трусы. Вернее, как раз нестиранные. И они, разумеется, мерзко воняют.

«Кто хоть ему дает — то», — подумала я с неожиданной жалостью. После этого стало гораздо легче общаться. Жалость перевесила. К тому же как ни странно Николяша отлично управлялся ножом с вилкой и не разу не запутался в столовых приборах. Я это оценила — сама я разбиралась в этом через пень — колоду.

— У вас есть девушка? — мягко спросила я его.

— Вы знаете, я ведь об этом и хотел с вами поговорить, — Николяша промокнул узкие губки салфеткой и вперил в меня взгляд. — Разумеется, мне не нравится причина, по которой мать категорично настаивает, чтобы я на вас женился, однако по здравому размышлению, все взвесив, я считаю что у нас получится неплохая семья.

— С чего вы так решили? — в крайнем удивлении воскликнула я.

— Вы девушка молодая, темпераментная, и мой опыт и зрелость будут сдерживать вас и направлять в нужном направлении.

Сказав это, он значительно поднял палец и плотоядно посмотрел на мою грудь.

«Я хочу тебя трахать каждую ночь», — сказали его жабьи глаза.

— Простите, Николай Марьянович, — кашлянула я. — А вам сколько лет?

— Мне тридцать семь, и я работаю учителем химии в средней школе, — отрекомендовался он.

«Жить будем на мои доходы», — поняла я.

Старше меня на девять лет — девчонки меня засмеют. Куда, черт возьми, смотрела мать, собираясь меня ему сплавить???

— Эээ, видите ли…, — начала я.

— Подождите, — он мягко положил свою птичью лапку поверх моей ладошки и сказал, — не торопитесь с решением, Манечка. Я понимаю насколько неожиданно мое предложение, и не настаиваю на немедленном ответе. Подумайте, завтра я позвоню, вы посетите мой дом, мать пироги завтра будет печь. Погуляем по городу, поговорим, узнаем друг о друге побольше. Хорошо?

Я очумело потрясла головой, пытаясь понять — это сон или нет? Что за бред?

— Вот и хорошо, — покровительственно погладил он мою ладошку и попросил счет.

Моими стараниями он выглядел не так уж безобразно — шесть тысяч с копейками. Николяша похлопал себя по левому карману, потом подумал и похлопал по правому. Официант выжидающе застыл у стола.

Я подкрасила за это время губки и пошла к выходу.

— Эээ, Манечка, — окликнул он меня. — У меня возникли трудности.

Я обернулась и вопросительно на него посмотрела.

— Манечка, я только сейчас обнаружил пропажу портмоне, о времена, о нравы, — горько сказал он и в доказательство вывернул карманы своих штанов. Два автобусных билетика и несколько смятых десятирублевок плавно спланировали на пол.

— Пропажу, значит? — повторила я, наблюдая как он собирает десятки с пола.

— Бывает, — мягко сказал он.

— Вы собственно и не обязаны носить с собой деньги, не так ли? — пожала я плечами, достала из кошелька деньги, расплатилась по счету, не забыв оставить чаевые и попросила официанта:

— Будьте добры, «Би — 2» молодому человеку.

— Будет сделано, — кивнул он и исчез.

— А вы не торопитесь, Николяша, — сказала я поднявшемуся стихоплету. — Сейчас вам коктейль принесут, чтобы вы не огорчались из — за портмоне.

Я небрежно бросила на столик несколько купюр и пошла к выходу.

«Украли, значит», — усмехнулась я.

В машине я первым делом занесла его телефон в черный список на сотовом. Пусть завтра звонит, на здоровье. Да и не забыть на домашнем телефоне то же сделать.

По дороге остановилась около любимой французской кондитерской и купила огромный торт — потому что опять вспомнила о том, что я ничего не сделала по пропавшему общаку, и потому у меня резко развился стресс. Что говорить Ворону после вчерашних бахвальных речей — непонятно. Нехорошо получилось, за такое могут и по кумполу. И вообще, если Ворон про это расскажет — клиентуры мне не видать. Впрочем, я повторяюсь.

Полностью погруженная в свои мысли уж не помню как я доехала до дома — слава Богу что ночью на дороге движения почти нет, иначе не миновать бы мне беды. На автопилоте выгрузилась у подъезда, взяла торт и медленно пошагала по ступенькам на свой этаж. Пройдя пару этажей, я насторожилась. Явственно слышалось какое — то бормотание. Я встряхнулась, и на цыпочках, бесшумно взлетела на свой этаж. Спиной ко мне у моей собственной двери стояла Грицацуева и аккуратно втыкала иглы под косяк двери.

— …, — сказала я от неожиданности. Обычно я не матерюсь.

Грицацуева вздрогнула, обернулась, и тут же метнула в меня фризом. Я в отчаянии подхватила торт и метнула его в Грицацуеву. И я увидела, как торт прорывает здоровую дыру в несущемся на меня комке фриза и, мгновенно покрываясь коркой льда, впечатывается в мою врагиню.

— Маруська! — завопила я. А что мне оставалось делать? Торт уберег от замораживания только лицо, рукой — ногой я двинуть не могла, и сейчас меня Грицацуева безнаказанно и размажет по стенке.