Как растлить совершеннолетнего, Или Научи его плохому! - Маша Стрельцова

Маша Стрельцова

Как растлить совершеннолетнего, Или Научи его плохому!

Полу — на двадцатисемилетие.

Расти большой, не будь лапшой!

Прихрамывая на обе ноги, я наконец-то подошла к местной психушке. Ключи от машины Дэн у меня забрал, а с матерой волчицей в автобус не пустили, хотя я и клялась, что она смирная. Святоша глядела на кондуктора невинным взглядом овечки, но это все равно не помогло. Идею отловить частника я задушила на корню — опять же из-за Лоры, вот потому мне, полумертвой от боевых ран, и пришлось часа два идти пешочком, ибо мать следовало выручить по-любому.

Погода, как назло, вот ну никак не способствовала такой прогулке. Я и так-то еле живая, а тут еще и жарища выше тридцатника.

Итак, я ввалилась в холл психушки, устало брякнулась на ближайший стул и блаженно вытянула ноги. Медсестричка из-за стойки взглянула на меня и закричала:

— Девушка, вы что, не видите табличку — с собаками сюда нельзя!

Я укоряюще взглянула на Святошу — мол, опять из-за тебя проблемы! — и с достоинством ответила:

— А это и не собака. Это волк, вы что, не видите? Нет у вас такой таблички, что сюда с волками нельзя!

— Так тем более! Он же тут всех перекусает!!!

— Ой, да Святоша обгавкать человека — конечно, мастерица, а кусать — не, не станет. Грех это, а она у меня шибко набожная, — отмахнулась я.

— Девушка! — грозно поднялась медсестра.

Я ее быстренько перебила и представилась:

— Потемкина я. Магдалина Потемкина, и я звонила вам. Мне мать выдайте, и я тут же уйду.

В глазах медсестрички заметались молнии сомнений. С одной стороны — волк и все такое, с другой — мать одна из самых дорогих пациентов. Да и наверняка она тут весь персонал достала, так что все будут только рады ее выписке. В конце концов она сухо сказала — Сейчас врачу позвоню. А вы уж на своего этого… волка намордник-то наденьте.

— Да без проблем, — кивнула я и достала из сумки намордник. Лора, пока я его на ней застегивала, не проронила ни слова, лишь взгляд ее выражал вселенскую скорбь.

— Ну вот, хорошая девочка, — ободряюще похлопала я ее по боку. — И ошейничек, и поводочек, и намордничек — никто не придерется!

Хорошая девочка тяжко вздохнула от такого произвола и уселась на соседний стул.

И тут в холл влетела маменька.

— Явилась? — язвительно вопросила она.

— Ну, — буркнула я.

— Ну и доченьку мне Господь послал на старости лет! — запричитала она. — Мать в психушку сдать — ну мыслимое ли дело???

— Мать, — скучным голосом отозвалась я. — Вот смотри — я с врачом договорилась, чтобы тебя отпустили, и в больничном листе поставили безобидное нервное расстройство, а вовсе не шизу. На работу не стыдно будет его принести. Ты могла бы мне хоть нервы не трепать, а? Мне и без тебя худо!

— Да с чего б тебе худо-то было??? — закричала она. — Сладко поди ела, мягко спала, а я тут…

— А у тебя тут была отдельная палата, смахивающая на люкс в отеле, — отбрила я. — Не, серьезно, не трепи нервы, а? Я и так еле живая.

Мать подошла поближе, рассмотрела меня и охнула.

Я ее реакцию понимала. Голова в бинтах, под глазом фингал, нос распух, на шее отчетливые синие пятна от пальцев.

— Это что это с тобой, доченька? — дрожащим голосом спросила мать.

— Да так, — неопределенно буркнула я. — Тебя вообще как, выписали? Мы можем идти?

— Да вот, сейчас подойдет врач, больничный отдаст. А вещи санитары принесут, они их пакуют. Так что с тобой такое-то? Вот ведь так и знала, что твои темные делишки до добра не доведут! Вот пошла бы в педагогический, как я тебе и говорила! Не, ну мыслимое ли дело — ведьмой работать, а?

— Ой, мам, давай потом, а? — уныло произнесла я.

Чувствовалось, что матери рассказать, как все было — придется. Да наверно это даже и мой долг — ибо не только я чудом жива осталась после многочисленных покушений, но и мать в психушку загремела.

Двери в приемную распахнулись, и дюжие санитары принялись укладывать около нас перевязанные бечевкой коробки. Гора их ширилась и высилась, и, наконец, я недоуменно спросила:

— А это что?

— Вещи мои, — пояснила маменька.

Я схватилась за голову.

Каким образом я все это уволоку???

Сухонький старичок в белом халате подошел ко мне:

— Магдалина Потемкина?

— Ага, я, — заморочено кивнула я.

— Вот вам больничный вашей матери, вот карта, — тут он с сомнением поглядел на мать и, понизив голос, сказал: — В случае обострения — не откладывайте, срочно к нам!

Я саркастически улыбнулась — мать как раз разорялась на всю больницу, что санитары криво перевязали коробки, и буркнула:

— Так у нее это обострение уже началось, что, не видите?

Врач понимающе улыбнулся.

— Ну, если вопросов больше нет…

— Есть, — перебила я его. — Не могли б вы нам машину дать служебную? А то барахло материно не знаю на чем увезти. Я заплачу.

Врач Святошу из-за коробок не видел, и потому легко согласился:

— Да, машины свободные есть, подождите, сейчас распоряжусь.

Тут двери, выходящие на улицу, распахнулись, и моим глазам предстал Дэн.

Он сделал пару шагов по инерции, увидел меня, недоуменно нахмурился и осведомился:

— Сбежала все ж?

— А ты сам полежи день-деньской в кровати — волком взвоешь.

Святоша согласно провыла.

— И волчицу прихватила? — тяжко вздохнул он. — Ну и что мне с тобой делать?

— Правильно вы ее, Денис Евгеньевич, ругаете, — встряла мать. — Родную мать в психушку сдать!!!

— А что мне оставалось делать, если у тебя то парень в цветной фате на кровати сидит, то мужик с заячьими ушами борщ на кухне наворачивает??? — психанула я.

Мать смутилась, опасливо оглянулась на врачей, внимательно прислушивающихся к диалогу, и тут же переменила тему.

— А почему ж ты, доченька моя любезная, родную мать даже ни разочка не навестила, а???

— А некогда мне было!

— И чем же ты была занята??? — рявкнула в ответ мать. — Денис Евгеньевич вон чужой человек, да через день да каждый день ко мне приходил. Дочь, называется!!!

— А меня сначала отравили, потом утопили, — скучным голосом поведала я. — Потом придушили и под поезд скинули, в общем, непонятно как я жива осталась. А ты все это время в люкс—палате отлеживалась! Мать, называется! Пошли-ка, Святоша, отсюда!!!

Какое там! Святоша уже ластилась к матери, та небрежно гладила ее по шерстке — полное взаимопонимание. Тьфу!

Я так и думала, что они — два сапога пара.

— В общем, так! — железным тоном молвил Дэн. — Ругань прекращаем, загружаемся в машину и едем домой! Там все обсудим, не на людях же!

Люди в лице медсестры, санитаров и врача в это время внимательно нас слушали и на их лицах явно читались сомнения — а не оформить ли нас с матерью напару в пациенты, не отходя от кассы?

Мать у меня при всей стервозности очень неглупая женщина, и она тоже это поняла. Посему, нервно схватив поводок от ошейника Святоши, она бочком — бочком пошла на улицу.

Я вздохнула и схватила ближайшую коробку.

— Положи, — сухо велел Дэн. — Еще не хватало тебя снова в реанимации откачивать. Сам унесу.

Я снова села на стул, поражаясь тому, как, как мать могла за несколько дней накопить столько барахла, а?

Мать в дороге демонстративно молчала.

Дома она позавтракала приготовленной Сонькой курочкой, потребовала валерьянки, закатила глаза, схватилась за сердце и простонала:

— С места не сойду, пока мне все не расскажешь!

— Мам, ну чего ты, в самом деле, — промямлила я.

— И подробно! — рявкнула мать. — Должна ж я знать, за что мне такое горе!

— Ну, в общем, меня тут отравили, потом утопили, в общем, убивали капитально, да я не убилась, живучая больно, — глубокомысленно ответила я.

— Не-ет, милая, так не пойдет! — решительно сказала мать. — Давай-ка все сначала! С самого начала!

— Ой, Госсподи, — наморщила я лоб. — А что ж было с самого начала-то?

— С самого начала — это Сонька приехала, — подсказал Дэн. — И влюбилась.

— Не, наверно самое начало — это когда Сонька замуж вышла, — с сомнением перебила я его.

— Ты вышла замуж? — вскричала мать, глядя на племянницу. — Господи, что ж я Райке-то, матери твоей скажу? Ой, да впрочем что это я? Дочка-то у меня шутница знатная, а я и купилась!

Сонька уронила поварешку, попятилась от матери и быстро перевела разговор:

— А мне кажется, все началось, когда тетя Оля стала с ума сходить! Точно—точно!

Мать, она же тетя Оля, стала наливаться дурной краснотой, что служило признаком сильнейшего гнева.

— Вспомнила! — быстро воскликнула я. — Началось все это с того, что мне стали сниться сны про то, что я умерла! Верный знак, что и вправду скоро помру, между прочим!