Сто тайных чувств - Эми Тан

Мне казалось, что я ничего не написала о шраме. Должно быть, я все-таки сделала это, и правильно. Эта деталь тоже многого стоила.

Саймон вдруг выпалил:

— Эльза, ребенок? Что с ребенком, которого ты ждала? Он сейчас с тобой?

Кван озадаченно уставилась на камин. Я задержала дыхание. Черт! Я забыла упомянуть о чертовом ребенке. Кван сосредоточенно смотрела на камин.

— Ладно-ладно. — Она повернулась к нам и беззаботно махнула рукой. — Элси говорить, нет проблем, не волнуйся. Она встретить этот человек, очень хороший человек, который должен был быть ее ребенок. Он еще не родиться и поэтому не умереть. Он немного подождать и теперь родиться у кого-то еще.

Я облегченно выдохнула. Но потом я заметила, что Кван обеспокоенно таращится на камин. Она хмурилась и качала головой. И вдруг, в тот самый момент, я почувствовала покалывание в макушке и увидела брызжущие из камина искры.

— А… Теперь Элси говорить, ты, Саймон, должен больше не думать о ней. — Голос Кван звучал тихо и как-то неуверенно. — …А? Ага. Это неправильно, да-да, тратить своя жизнь, думая о ней… А? Угу. Ты должен забыть ее, говорить она, да, забыть! Никогда не произносить ее имя. У нее теперь новая жизнь. Шопен, Шуман, ее мама-папа. У тебя теперь тоже новая жизнь…

Потом она сказала Саймону, что он не должен упускать свой шанс (имея в виду меня), пока еще не слишком поздно, что я — его настоящая любовь, что он будет всю жизнь сожалеть, если упустит удачу, выпадающую один раз за несколько жизней. Она трещала без умолку о том, какая я честная и открытая, какая добрая и преданная, какая умная.

— Ой, может, она не очень хорошая хозяйка, пока нет, но ты подожди и увидишь. Если нет, я научить ее.

Саймон кивал, впитывая каждое слово Кван. Он выглядел расстроенным и благодарным одновременно. Я по идее должна была играть победу, но мне было плохо. Потому что я тоже видела Эльзу. Я слышала ее.

Она не была похожа на призраков, которых я видела в детстве. Она была соткана из тысячи искр, которые когда-то были ее мыслями и чувствами. Она была грозовой тучей, носящейся по комнате, умоляющей Саймона услышать ее. Я ощущала ее всеми своими тайными чувствами. Змеиным жалом я чувствовала ее желание быть увиденной. Крылом летучей мыши я чувствовала, как она кружится над Саймоном, избегая меня. Всей кожей я ощущала каждую ее слезу, пронзающую мое сердце, подобно молнии. Я чувствовала ее дрожь, бесплодное ожидание быть услышанной. Услышанной Саймоном, а не мной. Только слышала я ее не ушами, а покалыванием в макушке — ощущение, возникающее, когда знаешь правду и все равно отказываешься в нее верить. Ее чувства не имели ничего общего с отрепетированной речью Кван. Она умоляла, плакала, повторяя снова и снова: «Саймон, не забывай меня. Подожди меня. Я еще вернусь».

Я ничего не сказала Кван. Мне хотелось верить, что все было не более чем галлюцинацией. Но за последние семнадцать лет я пришла к выводу, что мы не властны над своим сердцем, что, как ни старайся вырвать с корнем былые страхи, они все равно прорастут вновь, цепляясь, подобно ядовитому плющу, питаясь соками твоего сердца, проникая под кожу и дыша через поры. Сколько раз я просыпалась среди ночи, охваченная ужасом, раздавленная тяжестью неумолимой правды. Слышала ли Кван то же, что и я? И если да, значит, она солгала из-за меня? Что, если Саймон догадается, что мы провели его? Скажет, что больше не любит меня?

Вопросы, вопросы, вопросы без ответа… Я изводила себя до такой степени, что начинала верить, что наш брак обречен, что Эльза разрушит его. Я словно предчувствовала сход снежной лавины, ища ответ на последний вопрос — почему мы до сих пор вместе?

А потом наступало утро, солнечные лучи проникали в комнату, и я купалась в их тепле, жмурясь, словно кошка. Я бросала взгляд на часы, затем поднималась и шла в ванную. Я вставала под душ. Вода пробуждала мой разум, возвращая меня к обычной, повседневной жизни, ограниченной обычными чувствами, на которые можно положиться.

8. Ловец призраков

Я должна поблагодарить Международную службу государственных сборов, ибо именно она привела нас к алтарю.

Мы жили вместе вот уже три года, два из которых — закончив колледж. Следуя нашей общей мечте «существенно изменить жизнь», мы начали работать в социальной сфере. Саймон — советником в организации «Возможность», поддерживающей трудных подростков, имевших судимость, я участвовала в программе «Не упусти свой шанс», помогающей беременным избавиться от наркотической зависимости. Мы получали очень мало и, узнав, какая сумма удерживается ежемесячно с наших доходов, подсчитали, сколько смогли бы сэкономить, если бы подали заявление об объединении выплаты: целых триста сорок шесть долларов в год!

Ослепленные этим немыслимым богатством, мы устроили дискуссию по поводу того, поощряет ли правительство таким образом вступление в брак, и пришли к выводу, что налоги в данном случае являются скрытой формой принуждения. Так зачем же отдавать правительству эти самые триста сорок шесть долларов? Для покупки оружия? На эти деньги мы смогли бы купить новые динамики. Я отлично помню, что идея вступить в брак принадлежала Саймону: «Как ты думаешь, не стоит ли нам подать заявление о совместной выплате?»

Мы поженились неподалеку от Рододендроновых садов в Голден-Гейт-Парке. Бракосочетание на свежем воздухе было, как мы полагали, романтичным и к тому же, что немаловажно, совершенно бесплатным. Но в тот июньский день дул пронизывающий ветер, вздымая платья и трепля волосы, так что на свадебных фотографиях все выглядели расхристанными. Пока священник благословлял наш брак, парковый служащий прервал церемонию: «Я очень извиняюсь, ребята, но вам нужно специальное разрешение, чтобы устраивать здесь сборища подобного рода». И мы, наспех обменявшись клятвами в верности друг другу до гробовой доски, похватали припасенные для пикника угощения и свадебные подарки и отволокли их обратно, в нашу тесную квартирку на Стеньян-стрит.

Свадебные подарки по своей никчемности можно было сравнить с глазурью для торта. Ни одной вещи, которая могла бы пригодиться в хозяйстве! Вместо простынь, полотенец, ножей, вилок и тому подобного друзья подарили нам всякую ерунду, рекламируемую как «шуточные подарки супругам». Мой бывший отчим, папочка Боб, подарил нам хрустальную вазу. Родители Саймона — увесистый поднос с гравировкой. Остальные члены моей семьи из кожи вон лезли, пытаясь перещеголять друг друга в поиске того, что могло бы остаться в наследство нашим правнукам. От мамочки мне досталась весьма оригинальная металлическая скульптура обнимающейся парочки — творение ее очередного увлечения по имени Бхарат Сингх. Братец Томми преподнес пинбол «пачинко»,[19] в который полагалось играть всякий раз, когда он навещал нас. Кевин подарил ящик красного вина, которое мы должны были выдерживать минимум пятьдесят лет. Но после нескольких незапланированных посиделок с друзьями у нас осталась прекрасная коллекция пустых бутылок.

Как ни странно, но подарок Кван оказался гораздо более изысканным. Это была китайская шкатулка из розового дерева с резной крышкой. Когда я подняла крышку, заиграл дребезжащий мотивчик «Какими мы были». В отделении для украшений лежала упаковка чая. «Надолго сохраняет вкус к жизни», — объяснила Кван и многозначительно посмотрела на меня.

В течение первых семи лет нашей совместной жизни мы с Саймоном находили общий язык практически по всем вопросам. В течение следующих семи лет ни о чем не могли договориться. Мы не устраивали дебатов по вопросам усовершенствования процесса судопроизводства, активной жизненной позиции, повышения социальных выплат и другим темам, которые они обсуждали с Эльзой. Мы препирались по пустякам: нагревать или не нагревать сковородку перед тем, как добавлять оливковое масло? Саймон утверждал, что так вкуснее, я не соглашалась. Мы довольно часто ссорились, и со временем это вошло в привычку. Мы начали раздражать друг друга, в то время как любовь постепенно угасала. Мы перестали делиться друг с другом надеждами, мечтами, тайными желаниями, потому что они казались нам слишком туманными, серьезными, даже пугающими: так все невысказанное оставалось внутри, разрастаясь, подобно раковой опухоли, которая пожирает твое тело.

Оглядываясь назад, я порой удивляюсь тому, как долго длился наш брак. Я часто думаю о других супружеских парах, наших друзьях, например. Что удерживает их вместе? Привычка, апатия? Или какое-то странное сочетание страха и надежды? Мне всегда казалось, что наш брак ничуть не хуже других, а даже напротив. Во многих отношениях мы выделялись на общем фоне. Мы неплохо смотрелись вместе на вечеринках, поддерживали физическую форму, и у нас была нормальная интимная жизнь. И что самое важное, у нас было общее дело — связи с общественностью, по большей части, с некоммерческими и медицинскими организациями.