Пираньи в шоколаде - Ирина Волкова

— Ее тоже надо в больницу, — откуда-то издали услышала я голос врача, и охвативший меня от этих слов ужас немедленно привел меня в чувство.

Одна мысль о столкновении с российским здравоохранением ввергала меня в панику. После того, как наши безграмотные медики в ранние студенческие годы порадовали меня столь впечатляющими диагнозами, как аортальный порок сердца и опухоль мозга (в первом случае врачиха не умела измерять давление и решила, что кровяное давление у меня равно нулю, а во втором в рентгеновский аппарат попал какой-то посторонний предмет, который врачи благополучно приняли за опухоль), я всячески избегала контактов с отечественной медициной, а для поддержания здоровья стала изучать рефлексотерапию и всевозможные восточные методы лечения.

Я протестовала так яростно, уверяя, что мне необходимо всего лишь выспаться и отдохнуть, что врач понял — без борьбы меня взять не удастся.

— Ладно, — согласился он. — Не хотите пройти обследование — ваше дело. Скорее всего, у вас легкое сотрясение мозга. В любом случае, в течение нескольких дней вам необходим полный покой и постельный режим.

— Пусть она переночует здесь, — вмешалась тетя Клава. — Не может же она в таком состоянии возвращаться в Москву.

— Это наилучший вариант, — сказал врач. — Если завтра утром почувствуете себя плохо, позвоните мне.

— Договорились. Если будет плохо, позвоню, — пообещала я.

Перед отъездом врач оставил мне несколько таблеток. Я приняла одну из них, и минут через десять головокружение исчезло, а боль стала гораздо слабее.

Тетя Клава постелила мне в спальне Макса. Не знаю, почему она решила устроить меня именно там, но я не возражала. Провести ночь в кровати сожранного пираньями плейбоя — в этом было что-то мистическое. Интересно, какие сны мне приснятся на этом месте?

Снимая одежду, я вспомнила о найденном в саду обрывке и достала его из кармана. Судя по типу бумаги, это была распечатанная на принтере цветная фотография. На оторванном кусочке была запечатлена кисть руки и часть вязаного рукава бутылочно-зеленого цвета.

Кисть была тонкой и изящной, она могла принадлежать как женщине, так и мужчине, не привыкшему к тяжелой физической работе. Коротко постриженные аккуратные ногти. Никакого маникюра. Рука как рука, ничем особо не примечательная, если не считать трех маленьких родинок у основания указательного пальца, образующих почти идеальный равносторонний треугольник.

Возможно, гений дедукции пришел бы на основании этого обрывка к целому ряду хитроумных умозаключений, но гением я не была, к тому же совсем недавно меня здорово шарахнули по голове, что отнюдь не улучшило мой умственный потенциал.

Допустим, у бандита в руках была свернутая в трубочку фотография, и Харлей, играя, оторвал от нее этот клочок. Зачем мистер Икс притащил с собой снимок? Может, он проник в усадьбу как раз для того, чтобы забрать фотографию? Если предположить, что это чей-то портрет, судя по размеру руки, он должен был быть достаточно большого размера — двадцать на тридцать, а то и тридцать на сорок сантиметров. Кто же был изображен на снимке?

От умственного напряжения голова снова разболелась, и я решила, что утро вечера мудренее.

Я положила обрывок снимка на тумбочку у кровати, не без труда расстегнула свои браслеты-щитки-кастеты и положила их по обе стороны от фотографии. На остриях шипов темнела засохшая кровь. Мысль о том, что я оцарапала-таки неизвестного злоумышленника, немного утешила меня. Стянув с себя одежду, я нырнула под одеяло и почти мгновенно уснула.

Разбуженная протяжным криком петуха, я не сразу сообразила, где нахожусь. Старинные часы с маятником, висящие на стене, показывали восемь с четвертью утра. Зевнув, я села на кровати, прикидывая, чем меня порадует наступающий день. Голова почти не болела, и это вселяло оптимизм. Солнце светит, в холодильнике наверняка еще остался мой любимый копченый угорь, жизнь по-прежнему прекрасна и удивительна. За завтраком покажу обрывок фотографии тете Клаве и спрошу, не знакомы ли ей эти три родинки. Мысль о загадочном снимке окончательно взбодрила меня.

Повернувшись к тумбочке, чтобы взять обрывок и повторно изучить его, уже на свежую голову, я не увидела на ней ничего, хотя бы отдаленно напоминающее бумагу и слегка растерялась. Может, я недооценила последствия вчерашнего удара по голове, и у меня начались провалы в памяти?

Я могла бы поклясться, что еще вчера обрывок снимка мирно покоился между двумя шипастыми браслетами. Браслеты были на месте, но теперь между ними лежали два пульта управления: от телевизора и видеомагнитофона, которые вчера я — убей бог! — в глаза не видела.

На всякий случай я нагнулась и осмотрела пол в тщетной надежде, что бумажку унес с тумбочки несуществующий сквозняк — окна и двери были закрыты. Ожидания не оправдались. В любом случае, даже если сквозняк и сдул обрывок снимка, вряд ли бы он стал компенсировать мне потерю пультами управления.

Я поступила наиболее естественным в сложившейся ситуации образом, а именно взяла пульты и включила сначала телевизор, а потом видео.

Запись на вставленной в видеомагнитофон кассете оказалась весьма некачественной, света на экране недоставало, и я не сразу разобралась, что там изображено. Сообразив, что мне подсунули вульгарную любительскую порнушку, я заскучала. Скука испарилась без следа, едва я поняла, что герой-любовник, проявляющий на экране чудеса мужской доблести, мне знаком. Сперва я не поверила своим глазам, но ошибки быть не могло — это был точно он.

— Твою мать! — ошеломленно пробормотала я.

Потрясение было столь велико, что я не нашла более адекватного способа выразить свое изумление.

Парочка завершила первый раунд любовного сражения, и от нечленораздельных звуков и стонов перешла к более или менее внятному диалогу. Когда я вникла в содержание их беседы, волосы на моей голове если и не зашевелились от ужаса и изумления, то были весьма близки к этому.

Речь шла о том, чтобы избавиться от Максима Светоярова, изобразив его смерть результатом несчастного случая. Предлагались несколько вариантов, из которых был выбран наиболее экзотический и оригинальный — смерть в бассейне с пираньями. На случай, если милиция вздумает копнуть поглубже (в чем заговорщики сомневались — они были весьма невысокого мнения об интеллектуальном и профессиональном уровне нашей доблестной милиции), они оба имели бы железное алиби.

Я вскочила с кровати и принялась поспешно натягивать на себя одежду.

Эта видеозапись все переворачивала с ног на голову. Прежние версии летели вверх тормашками, а новые выглядели совершенно бредовыми. Больше всего меня терзал главный вопрос: кто подложил мне кассету, как она оказалась у этого человека, как он (или она) проник в дом, и почему запись подсунули именно мне.

В нервах я забыла о холодильнике с копченым угрем и загадочных родинках, о которых я собиралась расспросить тетю Клаву. В голове крутилась единственная мысль — как можно скорее убраться из этого дома.

Вырвав кассету из пасти видеомагнитофона, я сунула ее за пазуху. Встречаться с нянькой Светояровых мне совершенно не хотелось, и я покинула дом через окно, привычно перебравшись через ограду террасы.

Транспортного средства у меня, по понятным причинам, не было, и я без особых угрызений совести стянула стоящий под навесом велосипед. Антон говорил, что отсюда до места проведения "чумового шабаша мотошизанутых" около восьми километров. Домчусь минут за сорок. Там пересяду на Бубликову "хонду", а велосипед спрячу в лесу. В любом случае, Антону он сейчас не понадобится.

Под влиянием пережитого потрясения, я крутила педали, как заведенная, и добралась до "хонды варадеро" в фантастически короткий срок. Не исключено, что я даже установила мировой рекорд.

Запихнув велосипед в ближайшие кусты, я переложила пленку в сумку, спрятанную в отделении под седлом, оседлала мотоцикл и рванула с места, как заправский байкер. Неоправданная лихость почти сразу же вышла мне боком. На повороте шоссе я увидела летящий на меня лоб в лоб мотоцикл. Треск двигателя "хонды" помешал мне услышать звук его мотора.

Кажется, я завизжала, но ручаться за это не могу. Потом я так и не могла вспомнить, как спрыгнула с байка. В памяти остались только две картинки — летящий на меня мотоцикл, оглушительный грохот, а потом я, катящаяся по обочине.

Еще не веря в свое спасение, я, хоть и с трудом, но ухитрилась сесть. Голова, окончательно не оклемавшаяся после вчерашнего удара, гудела, как похоронный колокол. Мучительно ныли ободранные локти и ушибленное колено.

Ошеломляющий своей виртуозностью поток нетрадиционной лексики, раздавшийся с противоположной стороны дороги, взбодрил меня не менее эффективно, чем это сделал бы холодный душ. Обернувшись в направлении источника звука, я увидела распластавшуюся на обочине Спермовыжималку. Судя по выразительности адресованных мне угрожающе-непристойных жестов и взрывной энергичности речи, тяжелых травм байкерша не получила.