Ночная погоня - Рэй Брэдбери

— Да, — сказала вдруг маленькая Ева, подпорхнув ко мне так близко, что ее быстро движущиеся крылышки коснулись в полете моего лица. — Мы многое понимаем, ведь мы тоже думаем, размышляем о самом разном. Мы не такие наивные «душечки», как пишут в ваших сказках для детей; Эо просто хотел испытать тебя. Такой уж он есть.

— Хорошо, что ты ему это сказала, Лив, — снова зашептал ее товарищ, и я разглядел, что он улыбается. — Не сердись, Большой Человек… Нас природа тоже оделила сознанием. Разница только в том, что мы живем в полном согласии с жизнью и с ее концом, который наступает неожиданно и совершенно незаметно. А вы — нет. И может быть, именно поэтому вы стараетесь утвердиться в вечности разными способами: начиная от книг, которые вы пишете, и кончая пирамидами и огромными башнями… А для нас утверждение в вечности ровно ничего не значит. Может быть, как раз потому, что живем мы не на поверхности Земли, а в воздухе, среди облаков, которые так невечны… Одни перестают существовать, а на их месте, под солнечным светом, рождаются новые. И так без конца.

— Вы и правда живете одним мгновением, пока лишь оно длится? — спросил я.

— Правда, — ответила Лив за себя и за своего товарища.

— Тогда для чего же вам знания, например то, которым вы обладаете о нас, наших детях?

Лив снова затрепетала маленькими крылышками.

— Для того хотя бы, чтобы можно было иногда поговорить с вами, Большими Людьми. И для того, чтобы не быть праздными, гедонистичными эльфами, которые только и знают, что забавляться, любить друг друга и, как вино, пить солнечный свет, не слишком отличаясь от мотыльков.

Теперь улыбнулся я.

— Мне жаль, — сказал я, — что не могу подняться вместе с вами в воздух и беззаботно полетать там. — Я поднял голову и посмотрел в сторону белых облаков. — О чем-то таком я мечтал с детства: не о прогулке в самолете, а именно о полете на своих собственных крыльях. И многим другим, совсем взрослым людям очень бы этого хотелось. Жаль, что природа не дала нам крыльев, как вам. Может быть, тогда Большой Человек не был бы так враждебен к своим собратьям…

— Самое ужасное, — сказала Лив, — именно то, что вы умеете убивать.

— Да, — ответил я грустно. — Это самая кривая из всех кривых дорожек развития нашего рода.

— Знаешь, — теперь уже отозвался Эо, — даже нас пробовали использовать для этого.

— Как это? — удивился я.

— Нам иногда случается ошибаться, завязывая знакомство с людьми, которые… Так случилось и со мной. Человек, которого я встретил по другую сторону большого моря, казался похожим на тебя. Он понимал природу и любил ее, как свою мать. Но, вместе с тем, он был способен ненавидеть других людей. Он пытался склонить меня, а с моей помощью и других среди нас, чтобы мы «вели разведку» для его государства.

— Разведку?

— Ему казалось, что из нас получатся идеальные шпионы для обнаружения неприятельских атомных баз.

Я молчал. Мне было стыдно, ведь, как ни говори, я тоже принадлежал к Большим Людям.

Послышалось сначала приглушенное, затем все более мощное жужжание. Это был большой слепень. Он кружился около меня. Я не мог сдержать невольного страха: не люблю насекомых вроде слепней, шершней, ос… Слепень отлетел от меня и присел на островке клевера. Лив, сама немногим больше его, подлетела и начала гладить его желто-коричневую шерстку. Он казался разомлевшим от ласки, как кот, и тихонько жужжал. А через несколько минут поднялся в воздух и улетел.

— Я еще увижу вас когда-нибудь? — спросил я.

— Может быть. А может быть — и нет, — прошептал Эо. — Мы путешествуем по всему большому миру. Вместе с облаками. В ту пору, когда здесь холодно, мы живем в тех краях Земли, где всегда тепло и всегда светит солнце. Наверняка мы снова прилетим сюда весной или летом. Ты нас, наверное, запомнишь — ведь эта встреча с нами была для тебя приключением… Но запомним ли мы тебя — не знаю. Мы встречаем множество людей, похожих на тебя, таких, с которыми, как нам кажется, можно поговорить. Я думаю, что они будут существовать на Земле так же долго, как и мы. Если ты придешь сюда, на эту поляну, на будущий год, — может быть, однажды мы появимся тут снова. А если не мы, то кто-нибудь из наших сестер или братьев. Так что — до встречи, Большой Человек.

— До встречи, — сказал я, глядя, как они, собираясь лететь, поднялись в воздух и какой-то миг парили на высоте моего лица.

Лив помахала мне на прощание своей маленькой ручкой, а потом, быстро взлетев, они исчезли из поля моего зрения, устремляясь к белым облакам, непрерывным хороводом плывущим по прозрачному летнему небу.

Лестер Дель Рей

Крылья ночи

— Черт подери всех марсияшек! — Тонкие губы Толстяка Уэлша выплюнули эти слова со всей злобой, на какую способен оскорбленный представитель высшей расы. — Взяли такой отличный груз, лучшего иридия ни на одном астероиде не сыщешь, только-только дотянули до Луны — и не угодно ли, опять инжектор барахлит. Ну, попадись мне еще разок этот марсияшка…

— Ага. — Тощий Лейн нашарил позади себя гаечный ключ с изогнутой рукояткой и, кряхтя и сгибаясь в три погибели, снова полез копаться в нутре машинного отделения. — Ага. Знаю. Сделаешь из него котлету. А может, ты сам виноват? Может, марсиане все-таки тоже люди? Лиро Бмакис тебе ясно сказал: чтоб полностью разобрать и проверить инжектор, нужно два дня. А ты что? Заехал ему в морду, облаял его дедов и прадедов и дал ровным счетом восемь часов на всю починку. А теперь хочешь, чтоб он при такой спешке представил тебе все в ажуре… Ладно, хватит, дай-ка лучше отвертку.

К чему бросать слова на ветер? Сто раз он спорил с Уэлшем — и все без толку. Толстяк — отличный космонавт, но начисто лишен воображения, никак не позабудет бредятину, которой пичкает своих граждан Возрожденная Империя: о высоком предназначении человека, о божественном промысле — люди, мол, для того и созданы, чтобы помыкать всеми иными племенами. А впрочем, если бы Толстяк его и понял, так ничего бы не выиграл. Лейн и высоким идеалам цену знает, тоже радости мало.

Он-то к окончанию университета получил лошадиную дозу этих самых идеалов да еще солидное наследство — хватило бы на троих — и вдохновенно ринулся в бой. Писал и печатал книги, произносил речи, беседовал с официальными лицами, вел переговоры в кулуарах, вступал в разные общества и сам их создавал и выслушал по своему адресу немало брани. А теперь он, ради хлеба насущного, перевозит грузы по трассе Земля — Марс на старой, изношенной ракете; на четверть ракета — его собственность. А тремя четвертями владеет Толстяк Уэлш, который возвысился до этого без помощи каких-либо идеалов, хотя начинал уборщиком в метро.