Отец смотрит на запад - Екатерина Манойло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Айнагуль представляла чувства родителей, когда к ним на сватовство приехали Аманбеке с Тулином. Сердитое лицо отца, наверное, перекосилось от презрения, может быть, он даже подумал, что лучше бы дочь умерла, чем породниться с забойщиком скота. Она была уверена, сколько бы Аманбеке ни назанимала денег на калым, для отца это были копейки. А вот перепуганная мать, может, втайне и обрадовалась, в конце концов не зря же она с рождения Айнагуль копила ей приданое в сундуках: постельное белье, сервизы, бешбармачные чашки. Все лучше, чем дочь с внебрачным сыном на шее старой бабушки.
Когда музыкант пропел имя Серикбая и Айнагуль в очередной раз поклонилась, чьи-то руки освободили ее от платка. Гости удивленно ахнули. Айнагуль разительно отличалась от местных женщин белизной кожи и золотым блеском глаз, а на фоне смуглого неказистого Тулина она казалась совсем нездешней красавицей.
Обычно платок с невесты снимает мать жениха, но перед Айнагуль стоял незнакомый смуглый мужчина с выразительным горбатым носом и почти безгубым ртом. По складке этого рта, по мутно-темному взгляду Айнагуль поняла, что это брат Аманбеке. Он по-отцовски обнял ее, неожиданно заплакал и смахнул слезы с коричневых щек. Подошла Аманбеке и повязала на голову Айнагуль красный платок, сшитый из остатков шелка от ее нового платья.
Аманбеке, увязшая в долгах, выпросила на беташар денег у брата. Сетовала на высокие цены на мясо, на сладости, на наряды для молодых. Клялась, что все вложенное они отобьют с лихвой за счет свадебных подарков. Серик ее почти не слушал, но сунул ей в руки тощую заначку, и Аманбеке невольно вспомнила, с каким пухлым конвертом сбежала Наина.
Наверняка у Серикбая где-то есть главные запасы денег. Аманбеке пока не понимала, как их заполучить тоже. Ей казалось, что, увидев невесту и разодетого Тулина, Серикбай почувствует себя отцом и расщедрится на подарок для молодых. В идеале он перепишет квартиру, думала Аманбеке. Но, увидев красивую невестку, Серикбай, наоборот, сделался скупым. Перестал бросать деньги музыкантам, чтобы они исполняли его любимые песни, больше не обращал внимания на Рстушку и Жаноку, что выпрашивали мелочь у гостей. И даже на Тулина он как будто смотрел теперь по-другому. Совсем как отец Айнагуль, когда они приехали, привезли калым.
Аманбеке хотела забыть, с каким презрением их встретила семья невесты. Но папаша Айнагуль, слегка ощеренный, смотревший на новых родственников из-под презрительно приспущенных век, до сих пор стоял у нее перед глазами. Он оглядел их с Тулином от макушки до пят и как будто ощупал. Тулин потом пытался успокоить мать, мол, он ненарочно, это привычка всех торгашей прицениваться к людям и к их карманам, но Аманбеке не проведешь. Она знала, что такое терпеть неприятное родство. Она проходила это с Наиной.
Поймав себя на этой мысли, Аманбеке горько усмехнулась. Теперь на ее сына смотрели как на балласт. И никакая сказочка про интрижку Тулина с Айнагуль, что он на самом деле отец ее ребенка, не приблизила ее к цели. Торгаш не давал обещаний взять на себя расходы и не интересовался, как поживает его дочь. Он молча принял калым и спросил, когда свадьба.
Аманбеке еще раз оглядела свои владения. Все не так уж и плохо. Главное, что вовремя откачали туалет, а Тулин с друзьями сколотили наспех несколько столов для летней кухни, где сейчас суетились подруги Аманбеке. Зато сколько наготовлено угощений! Еще до окончания беташара, до того, как гости переместились со двора в дом, Аманбеке убедилась, что на дастархане нет свободного места. В самом центре на узорчатой клеенке стояло большое блюдо с запеченной курицей и желтым от масла отварным картофелем, украшенным ароматными кольцами лука. Вокруг расставлены праздничные тарелки с казы и блюдца с домашним сыром и маслом, чашки с орехами и сухофруктами. Даже между тарелками, прямо на клеенке, были разложены еще теплые баурсаки. Она дотянулась до бутылки с кумысом и, откупорив, сделала несколько глотков прямо из горла.
Конечно, Аманбеке хотела снять единственное в поселке кафе для свадьбы сына, но, как ни пыталась она выбить скидку у владельца, денег на аренду и богатый стол не хватало. Она облизала губы и, поставив бутылку обратно на дастархан, вышла во двор.
На улице уже темнело. Гости до сих пор собирались, хотя Аманбеке предусмотрительно звала всех «после коров». Наверное, некоторые замешкались с дойкой. Она встречала соседей и дальних родственников, смачно целуя каждого мокрым ртом в щеку и провожая в дом. Комната для гостей – большая прямоугольная, без мебели, с четырьмя окнами, занавешенными белым, прокипяченным к празднеству, тюлем. Над входом желтел выцветший лист бумаги с аятом из Корана. По периметру расстелены корпе с маленькими подушками для мужчин, в центре дастархан.
Тулин, не оглядываясь на невесту, уселся на дальние корпе напротив входа, чтобы видеть всех входящих и выходящих. Аманбеке тоном, не терпящим возражений, велела Айнагуль разливать чай из надраенного медного самовара. Она рассаживала гостей, мягко обнимая за талию и как бы направляя, мол, здесь тебе будет удобно. Так, рядом с Тулином она разместила важных стариков и тех, кто одолжил ей денег. Совсем молодых и гостей не особо важных и платежеспособных она и вовсе отправляла в смежную комнату, размером чуть поменьше.
Когда все расселись, в комнату вошел тот же парень, что играл на домбре на беташаре. Веселым голосом он похвалил богатый стол, красивую невесту, предприимчивого жениха и золотую Аманбеке. Спел традиционную свадебную песню и передал слово самому старому мужчине, что сидел рядом с Тулином. Тот пригладил сальную бородку с крошками пережеванных закусок и начал поздравлять молодых. Булат, которому поручили записывать подарки, принял из рук старика несколько купюр, завернутых в целлофан.
По подмигиванию Тулина Айнагуль поняла, что пора угощать коньяком, заранее перелитым в заварочный чайник. Она передавала спиртное оживившимся старичкам, боясь задеть кого-нибудь острым локтем. Гости сидели вплотную друг к другу, и даже мужчины вместо того, чтобы, как обычно, развалиться, убрали подушки за спины и сидели как женщины, подтянув ноги под себя.
В комнате пахло мускусом и приторными духами, окислившимися от пота. Айнагуль посмотрела на распахнутые форточки: вечерней прохлады совсем не ощущалось. А когда в комнату вошли женщины с горячими блюдами, жар ударил с новой силой. Он шел от кусков мяса, которые в разных углах дастархана разрезали старейшина и Серикбай, от тонких лепешек бешбармака, из жирных ртов, что спешно хватали еду, обжигались и
